Если признать, что основа индивидуальной души родственна или тождественна божественной Основе сущего, если принять, что эта божественная Основа есть невыразимое Божество, проявляющее себя в виде личностного Бога или даже воплощенного Логоса, то какова тогда внутренняя природа добра и зла и в чем состоит главная цель человеческой жизни?
Довольно подробные ответы на эти вопросы можно найти в трудах наиболее удивительного английского мыслителя восемнадцатого столетия Уильяма Лоу. (Не могу не отметить, сколь причудлива наша система образования! Те, кто изучает английскую словесность, вынуждены штудировать остроумные статьи Стила и Аддисона[501], от них ожидается прочтение всех малых сочинений Дефо и затейливых виньеток Мэтью Прайора[502]. При этом они могут сдать все экзамены summa cum laude[503], ни разу не заглянув в сочинения человека, который был блестящим стилистом и которого справедливо считать одним из самых интересных мыслителей своего времени, поистине святым праведником англиканской церкви!) Нынешнее его забвение служит еще одним доказательством того, что воспитатели двадцатого века перестали задаваться вопросами о постижении абсолютной истины или абсолютного смысла (разве что вспоминают о них на курсах риторики), сделались проводниками глупейшей идеи образования ради самого образования и сосредоточились исключительно на распространении бестолковой культуры, лишенной корней.
В аду горит сама душа.
Что именно все пылает? Зрение пылает. Формы пылают. Сознание зрения пылает. Зрительное соприкосновение пылает. И все, что возникает на основе зрительного соприкосновения, переживаемое как наслаждение, боль, или ни наслаждение, ни боль, тоже пылает[504].
Увидь сто тысяч шайтанов… О человек! Иблиса разгляди ты в змее![506]
Твоя личность – се твой Каин, который убивает твоего же Авеля. Ибо каждое деяние и движение личности питается духом Антихриста и убивает божественную жизнь внутри тебя.
Итак, два града созданы двумя родами любви: земной – любовью к себе, дошедшею до презрения к Богу; небесный – любовью к Богу, дошедшей до презрения к себе[507].
Различие между хорошим и плохим человеком не в том, что один хочет доброго, а другой – нет, но в том только, что один подчиняется живущему внутри него воодушевляющему духу Господнему, а другой сопротивляется ему и по сей единственной причине проникается злом.
Оставайся отрешенным от всех людей, пусть никакое восприятие не волнует тебя, освободись от всего, что может иметь чуждое воздействие на твое существо, что может привязать тебя к земному и принести тебе горе, и обращай непрестанно твою душу на целительное созерцание, в котором ты несешь Бога в сердце своем как вечную цель, от которой твои глаза никогда не отвращаются! И другие упражнения – пост, бдение и молитва, – все направь к той же цели и пользуйся ими постольку, поскольку они помогают тебе в этом, – так достигнешь ты вершины совершенства[508].
Человек образован верой, он таков, какова его вера.
Дхаммы обусловлены разумом, их лучшая часть – разум, из разума они сотворены. Если кто-нибудь говорит или делает с нечистым разумом, то за ним следует несчастье, как колесо за следом везущего.
Действия определяются природой человеческого бытия, каковая проявляет себя прежде всего в разуме. Все, чего человек жаждет, о чем думает, во что верит и что чувствует, – это, если угодно, Логос, посредством которого основной характер личности совершает свои творческие деяния. Эти деяния будут прекрасными и нравственными, будучи обращенными к Богу, или уродливыми и безнравственными, если они обращены к самой личности. Экхарт говорил: «Будь у камня разум, и он бы в любви устремился к Богу»[509]. Ведь камень обладает массой даже в состоянии покоя. Бытие человека есть потенциальная энергия, направленная к Богу или в противоположную сторону; именно посредством этой энергии устанавливается, хороший человек или плохой, поскольку, если выражаться языком Евангелий, возможно прелюбодействовать и убивать в сердце своем, даже оставаясь безупречным в деяниях[510].
Алчность, зависть, гордыня и гнев – вот четыре составляющих личности, или природы, или ада, и все они неотделимы. Причина, по которой все обстоит ровно так, а не иначе, заключается в том, что естественная жизнь дается живому существу ради достижения некого высшего сверхъестественного добра во Творце. Но в живых существах нет места ни способности, ни готовности к достижению этого добра, если только само добро не является беспредельной потребностью в себе и беспредельным желанием высшего блага. Потому естественная жизнь, когда лишается Господа или отпадает от Него, не может быть не чем иным, кроме как беспредельной потребностью, непрестанно взыскующей, и беспредельным желанием, непрестанно алчущим. Из-за этого такая жизнь становится одним протяженным мучением, ее терзают алчность, зависть, гордыня и гнев, составляющие природу, личность и ад. Но алчность, гордыня и зависть – вовсе не отдельные страсти, а три разных названия беспокойной деятельности одной и той же воли или желания. Гнев – четвертая часть, порождаемая тремя предыдущими – не возникает до тех пор, пока одна из страстей или все совокупно не сталкиваются с чем-то, противоречащим их воле. Эти четыре качества, или страсти, сами порождают собственные муки. У них нет ни внешней цели, ни внутренней силы для изменения себя. Потому личность или природа должна впредь оставаться в таком состоянии, пока некое сверхъестественное добро не проникнет или не зародится в них. Пусть человек и вправду живет среди тщеты времени, его алчность, зависть, гордыню и гнев возможно терпеть, пребывая в чересполосице светлого и темного; порой эти страсти не только причиняют боль, но и несут утешение. Когда же смерть положит предел тщете всех земных уловок, душа, которая не возродится вновь в сверхъестественном мире и в Духе Божием, неизбежно окажется погребенной под собственными низменными, ненасытными, несущими погибель страстями – алчностью, завистью, гордыней и гневом.
Верно, что нельзя должным образом выразить степень своей греховности; все потому, что в жизни сей невозможно вообразить грехи во всей их мерзости, невозможно узреть их сущность вовне света Божия. Господь внушает некоторым душам впечатление о чудовищности греха, и по воле Его оные постигают, сколь воистину омерзителен грех, сколь превосходит он свою видимость. Эти души прозревают собственные грехи в свете веры (то есть в самих себе), однако вынуждены довольствоваться попытками описать их теми человеческими словами, какие способны произнести уста.
Если бы до нынешнего дня всегда жил ты в почестях и в наслаждениях, что пользы тебе от всего этого, когда вдруг придется умереть? Итак, все суета, кроме любви к Богу и Ему служить Единому. Кто всем сердцем Бога любит, не боится ни смерти, ни казни, ни суда, ни ада, ибо совершенная любовь дает дерзновение к Богу. Кому еще сладко грешить, тому не удивительно бояться смерти и суда. Если любовь еще не отвращает тебя от зла, хорошо, если страх геенны тебя сдерживает. А кто оставляет страх Божий, не может долго пребывать в добре, но скоро впадает в когти дьявольские[512].
Имей сладчайший благоухающий плод возможность отделить себя от своего богатого духа, тонкого вкуса, запаха и цвета, почерпнутых из добродетельных свойств воздуха и солнца; или если бы с самого начала своего произрастания он отвернулся бы от солнца и не стал проникаться его добродетелями, тогда бы он предстал гневливым, кислым, горьким, терпким и вонючим, подобно бесам, что прикипают к своим темным корням и отвергают Свет и Дух Божий. Потому адская натура бесовская есть не что иное, как первоначальная форма жизни, лишенная райских Света и Любви или отчужденная от них, а кислый вкус, горечь и терпкость плода суть не что иное, как первоначальная форма его произрастания, до усвоения благодетельных свойств солнца и воздуха. Наберись плод разумения, он преисполнился бы мук, замкнувшись в первоначальной форме своей жизни, в терпкости, кислом вкусе и язвящей горечи; так и ангелы, когда возвращаются в ту же первоначальную форму жизни, когда отворачиваются от райских Света и Любви Божиих, превращаются в бесов. Никакой преисподней для них не возводилось, никаких новых качеств им не придавалось, никакое отмщение Господа любящего их не настигало; они просто обособились от Сына и Святого Духа Божьего, сами себя ввергнув в это прискорбное состояние. В них нет ничего, кроме полученного от Бога, кроме первоначальной формы райской жизни, однако они обрекли себя на самомучение, отделившись от Любви и Света.