При всем обилии возможностей существуют и могут существовать всего одно счастье и одна беда. Эта единственная беда есть природа и творение, предоставленные самим себе, а единственное счастье заключается в Жизни, Свете, Духе Божием, проявленном в природе и творении. Вот истинный смысл слов Господа Нашего: никто не благ, как только один Бог[514].
Люди страдают в аду не от того, что Господь гневается на них; они среди гнева и тьмы потому, что отвернулись от света, бесконечно источаемого Богом, как человек отвергает свет солнца, закрывая свои глаза.
Пускай свет и удовольствия внешнего мира избавляют даже худших из людей от непрестанного осознания той гневливой, испепеляющей, мрачной и самомучительной природы, каковая составляет самую суть всякой падшей и невозрожденной души, однако всем людям свойственно более или менее часто испытывать озарения по поводу происходящего в глубинах души. К скольким ухищрениям должны прибегать те, кто тщится заглушить некое внутреннее беспокойство, внушающее страх и приходящее неведомо откуда? Увы, источником его служит падший дух, полыхающий внутри и никогда до конца не затухающий черный огонь, что норовит проявиться и взывает о помощи всякий раз, когда земные радости преходят.
В иудео-христианской традиции грехопадение следует за творением и обусловлено эгоцентрическим применением свободы воли, которой полагалось бы сосредотачиваться на божественной Основе, а не на обособленной самости. Миф о Творении передает крайне важную психологическую истину, но не становится достаточно удовлетворительным символом, поскольку даже не упоминает, не говоря уже о том, чтобы объяснять, факт наличия зла и страдания в нечеловеческом мире. Чтобы соответствовать нашим ощущениям, этот миф следовало бы подправить двумя способами. Во-первых, следует предельно ясно заявить, что непостижимый переход от непроявленного Единства к проявленному многообразию природы, от вечности ко времени, есть не просто прелюдия грехопадения и необходимое его условие; в известном смысле это само грехопадение. Во-вторых, в этот миф должен указывать, что нечто наподобие свободы воли может существовать на уровнях ниже человеческого.
Переход от духовного единства к многообразной бренности как неотъемлемая часть грехопадения недвусмысленно подчеркивается в буддистских и индуистских трудах по Вечной Философии. Боль и зло неотделимы от индивидуального существования в бренном мире; что касается человеческих существ, эти неизбежные боль и зло обостряются, когда желание сосредоточивается на самой личности и на многообразии, а не на божественной Основе. Сюда можно добавить в качестве предположения, что даже субчеловеческие существа (как индивидуумы, так и целые виды) наделены, возможно, каким-то подобием возможности выбора. Вот потрясающий факт: «человечество одиноко», то бишь все прочие виды, насколько можно судить, суть живые ископаемые, неспособные ни на какую эволюцию, обреченные на вырождение и вымирание. В формулировках схоластов-последователей Аристотеля, материя алчет формы – не обязательно наилучшей, но формы как таковой. Обозревая окружающий мир живых вещей, мы наблюдаем (с восхищенным удивлением, к которому, надо признать, иногда примешиваются недоумение и смятение) бесчисленные формы, всегда прекрасные, зачастую экстравагантные, а порой зловещие, в которых обретает воплощение ненасытная алчба материи. Только та часть живой материи, которая организовалась в человеческие существа, сумела создать форму, способную, по крайней мере в интеллектуальном выражении, к дальнейшему развитию. Остальная же живая материя замкнута в формах, которые могут оставаться такими, какие они есть, и меняются, если вообще способны меняться, только в худшую сторону. Похоже, в ходе космического экзамена на разумность вся живая материя, за исключением человеческой, поддалась – в тот или иной миг биологического развития – искушению и приняла не наилучшую, а наиболее доступную и удобную форму. Вследствие действия чего-то, сходного со свободой воли, каждый вид избрал путь узкой специализации, путь временного совершенства на низком уровне бытия. В результате все эти виды зашли в эволюционный тупик. К первоначальному космическому грехопадению, к многообразному проявлению во времени добавился некий смутный биологический аналог добровольного грехопадения человека. Эти виды выбрали путь немедленного удовлетворения самости, а не способность к воссоединению с божественной Основой. За свой неправильный выбор нечеловеческие формы жизни понесли соответствующее наказание, были лишены осознания высшего блага, доступного лишь неспециализированной и потому более свободной, обладающей более высоким сознанием человеческой форме. Разумеется, следует помнить, что способность к постижению высшего блага дается вместе со способностью творить беспредельное зло. С полной уверенностью можно утверждать, что животные не страдают так сильно и так разнообразно, как страдают люди. Более того, они не ведают той дьявольской (в буквальном смысле слова) зловредности, которая, наряду со святостью, является отличительной чертой рода человеческого.
Следовательно, можно сделать вывод, что, согласно Вечной Философии, добро есть подчинение и полное растворение индивидуальной личности в дающей жизнь божественной Основе, а зло есть усиление обособленности, нежелание знать о существовании Основы. Конечно же, этот вывод вполне совпадает с этическими принципами как рядом отрицательных и положительных божественных заповедей и даже как рядом практических правил, на которых зиждется общество. Преступность, запрещенная повсюду, порождается особым состоянием ума, которое повсеместно признается неправильным; это неправильное состояние, будучи эмпирическим фактом, нисколько не совместимо с объединяющим познанием божественной Основы, которое, по Вечной Философии, и есть высшее благо.
Глава 12Время и вечность
Вселенная – это вечная и непрерывная цепь событий, но, согласно Вечной Философии, ее основой является вневременной «миг» проявления божественного Духа. Классическое определение этой взаимосвязи между временем и вечностью можно найти в заключительных главах «Утешения философией» Боэция, где подытоживаются взгляды предшественников, в частности, Плотина.
Одно дело вести бесконечную во времени жизнь <…>, а другое – быть всеобъемлющим наличием бесконечной жизни, что возможно лишь для божественного разума; это очевидно. Бог должен считаться старше созданного Им не по количеству времени, но вследствие непосредственности своей природы. Бесконечное превращение временных вещей уподобляется неизменному состоянию наличного бытия, но, так как отразить его или сравниться с ним не может, оно от тождества переходит к изменению, из простоты настоящего раздробляется на бесконечное количество вещей и событий будущих и прошедших[515].
Бог вечен и сохраняет состояние, в котором, кроме настоящего, нет ничего, то и знание Его, превосходя движение времени, пребывает в простоте Его настоящего, содержа в себе в совокупности бесконечную протяженность будущего и прошедшего, и все это Бог обозревает в непосредственности своего знания, как если бы все это происходило в настоящем[516].
Знание о происходящем в конкретное мгновение не является характеристикой самого события. То, что в обиходе именуется Божественным Провидением, в действительности есть вневременное познание «текущего мига», совместимое со свободой бренной человеческой воли.
Происхождение всего сущего, развитие всех вещей, которые изменяются и движутся, имеет свои причины, порядок, формы от неизменного божественного разума. Заключенный в сферу своей простоты, этот разум содержит образ многообразия сущего, подлежащего управлению. Этот образ, когда рассматривается в чистом виде в самом божественном разуме, называется Провидением; если же он сопрягается с вещами, подвластными Богу, то, как еще ведется от древних, называется судьбой. Легко заметить, сколь эти два понятия различны, если только вникнуть в их смысл. Провидение есть сам божественный разум, стоящий во главе всех вещей и располагающий все вещи, судьба же есть связующее расположение изменяющихся вещей, посредством нее Провидение упорядочивает их существование. Провидение объемлет в равной степени все, как отдельное, так и бесконечное. Судьба же упорядочивает движением отдельное, распределяя и наделяя местом и формой. Таким образом, разветвление временного порядка, заключенное в самом божественном разуме, есть предзнающее Провидение, а воплощение этого порядка непосредственно во времени зовется судьбой… Подобно тому как мастер уже имеет в уме форму вещи, которую собирается сделать, как бы держа ее перед своим мысленным взором всю сразу, приступает к ее осуществлению во времени, так и Бог в своем Провидении располагает единственным и непреложным образом того, что должно свершиться. Судьба же предписываемое Провидением направляет относительно времени и места… очевидно, что Провидение есть простой и неизменный образ всего того, что предопределено к воплощению, судьба же представляет собой беспрестанно меняющееся сплетение и временной порядок того, что Бог в своей простоте располагает к возникновению. Отсюда следует: все, подчиненное судьбе, подвластно и Провидению, которому подчиняется и сама судьба, но некоторые вещи, подвластные Провидению, находятся выше линии судьбы[517].