Между тем в правой стороне балансового отчета мы имеем следующие показатели: существенное развитие техники и политических структур наряду со значительным приростом научных знаний. Все это результаты общего смещения интересов западной цивилизации от вечности к бренности; поначалу смещение происходило в области христианской религии, а затем неизбежно распространилось на окружающий мир в целом.
Глава 20Tantum religio potuit suadere malorum [593]
Ведомо ли тебе, откуда взялось столько людей, воодушевленных ложным духом, обманувших себя и других ложным огнем и ложным светом, утверждающих, что в минуту просветления им открылась божественная Жизнь, и притязающих на право творить чудеса по велению и милости Божьей? Причина сему такова: они обратились к Богу, но не отвернулись от себя; стали жить Богом, не умертвив прежде собственную природу. Ныне религия в руках себялюбивых или развращенных, ныне она служит только для того, чтобы обнажать пороки, худшие чем те, что изначально присущи природе. Отсюда все эти бушующие страсти религиозных людей, обжигающие сильнее, чем страсти, вызванные мирскими делами; отсюда гордыня, тщеславие, ненависть и жестокость под мантией религиозного рвения; отсюда желание освятить деяния, которых природа, будь она предоставлена самой себе, наверняка бы устыдилась.
«Обратились к Богу, но не отвернулись от себя…»Все выглядит до абсурдности просто, однако эта формулировка, при всей своей простоте, объясняет все глупости и несправедливости, совершенные во имя религии. Тех, кто обратился к Богу, но не отвернулся от себя, зло искушает несколькими характерными, легко опознаваемыми способами. Прежде всего, велик соблазн прибегать к магическим ритуалам, посредством которых такие люди надеются заставить Бога внять их просьбам и которые, как правило, служат частным целям либо одного человека, либо какой-то конкретной группы. Все эти мрачные игры в жертвоприношения, чтение заклинаний и в «лишние слова», как говорил Иисус[594], порождены стремлением воспринимать Бога как средство постоянного самовозвеличивания, а не как цель, путь к которой лежит через полное самоотречение. Далее возникает искушение использовать имя Божье для оправдания деяний, совершаемых в погоне за властью и богатством. Будучи уверены в божественной оправданности своих поступков, такие люди с чистой совестью продолжают творить злодеяния, каковых «природа, будь она предоставлена самой себе, наверняка бы устыдилась». История пестрит сведениями о поистине немыслимом количестве преступлений, совершенных амбициозными идеалистами, попавшими в сети собственного словоблудия и жажды власти, убежденных в том, что они действуют во имя высшего блага ближних. В прошлом оправданием для подобных злодеяний служили «Бог», «церковь» или «истинная вера», а сегодня идеалисты убивают, пытают и эксплуатируют во имя «революции», «нового порядка», «мира простых людей» или просто «будущего». Наконец, соблазны возникают и тогда, когда ложная религия начинает приобретать силу вследствие магических обрядов. Ошибки, жертвоприношения, заклинания и «лишние слова» не могут быть полностью бесплодными, особенно если они сочетаются с физическим аскетизмом. Люди, которые обращаются к Богу, но не отворачиваются от себя, не дотягиваются, конечно же, до Бога; однако, предаваясь достаточно ревностно своей псевдорелигии, они наверняка добьются определенных результатов. Некоторые из этих результатов, несомненно, можно признать плодами самовнушения. (Так, пациенты Эмиля Куэ[595] излечивались именно с помощью «лишних слов».) Другие результаты объясняются присутствием в психической среде чего-то «постороннего», чего-то такого, что не всегда способствует праведности, зато всегда побуждает добиваться власти. Это либо фрагмент вторичной объективности, проецируемый во внешнюю среду отдельным идолопоклонником, его собратьями и предшественниками; либо первичная объективность, соответствующая на психическом уровне материальной вселенной; либо комбинация двух упомянутых факторов, – точно установить невозможно. Тут нужно добавить лишь одно: люди, которые обращаются к Богу, не отворачиваясь прежде от себя, зачастую приобретают умение добиваться отклика на свои просьбы и порой развивают в себе значительные сверхъестественные качества, например способности к психическому исцелению и экстрасенсорному восприятию. В этой связи можно задаться вопросом, а так ли полезно умение добиваться желаемого ответа на свою просьбу? Насколько полезно для духа обладание «чудесными» способностями? Эти вопросы мы обсуждали в главе «Молитва» и будем еще обсуждать в главе «Чудесное».
Некий жрец, облаченный в церемониальные одежды, вошел в хлев и спросил жертвенную свинью:
– Отчего ты боишься смерти? Я буду откармливать тебя три месяца, семь дней блюсти ритуальные запреты, три дня поститься, а уж потом, подстелив белый тростник, положу тебя на резную скамью.
Некто, заботившийся о свинье, сказал:
– Уж лучше кормиться отрубями и мякиной, да оставаться в хлеву!
Некто, заботившийся о самом себе, сказал:
– Хорошо быть вельможей, который ездит на колеснице с высоким передком и носит большую шапку, а умрет – так его похоронят в толстом гробу, водруженном на погребальную колесницу.
Заботившийся о себе предпочел то, от чего отказался заботившийся о свинье. Чем же он отличается от свиньи?
Любой, кто приносит в жертву что угодно или кого угодно, кроме самого себя и своих личных интересов, находится на том же уровне развития, что и свинья из притчи Чжуан-цзы. Свинья ищет собственную выгоду, поскольку предпочитает чести и бойне жизнь и мякину; те, кто желает принести ее в жертву, тоже ищут собственной выгоды, поскольку предпочитают умерщвлению своих страстей и своеволия магическую, умиротворяющую Бога смерть свиньи. Это замечание справедливо как для жертвоприношений, так и для заклинаний, ритуалов и «лишних слов», когда последние используются – что происходит довольно часто даже в высших формах религии – как форма принуждающей магии. Ритуалы и «лишние слова» суть законные религиозные средства, если они помогают сосредоточиться, напоминают об истинах, забытых в повседневной суете. Но в случае применения в магических целях они либо полностью утрачивают смысл, либо (что хуже) ведут к укреплению эго, а это ни в коей мере не способствует достижению главной цели человека.
Что касается одежды, то у Исиды она пестрого цвета, ибо, принадлежа к материи, энергия ее становится всем и все в себе заключает: свет и тьму, день и ночь, огонь и воду, жизнь и смерть, начало и конец. Одеяние же Осириса не приемлет тень и пестроту и является одним чистым подобием света, ибо начало – беспримесно и ни с чем не смешано первичное и сверхчувственное[596].
До тех пор, пока в разуме верующего символ прочно привязан к символизируемому, белые или пестрые одежды не причиняют никакого вреда. Но если символ обосабливается и становится самоцелью, тогда в лучшем случае мы получаем бесполезный эстетизм и сентиментальность, а в худшем – психологически действенную магию.
Все внешние обстоятельства должны подчиняться любви, ибо они существуют ради любви, а не она ради них.
Сама по себе церемония не является грехом, но, если кто думает, что сумеет обрести вечную жизнь посредством обряда крещения или совместной трапезы, он остается жертвой суеверия.
Если кто вечно ищет буквы святого Слова, вечно ими восхищается, вечно их изучает, что же такого великого он совершает? Неудивительно, что ты так ничтожен.
В те времена, когда все подчинялось Праведному Закону, были обращенные, что постигали глубины Дхармы, просто выслушивая поучения или даже единичные слова Будды. Но далее настала пора однообразия, и в эти поздние дни буддизма мы поистине далеки от Мудреца. Люди тонут в море букв, не ведают, как выявить то единственное содержание, которое и будет истиной. Вот почему пришли Наставники (дзен-буддизма. – Авт.), прямо указавшие на человеческий разум и предложившие в нем искать исконную основу сущего, обретая тем самым состояние будды. Этот способ известен как особое средство передачи знания за пределами священных книг. Кто наделен выдающимися способностями или особой остротой ума, тому достаточно одного слова или знака, чтобы непосредственно познать истину. Будучи ярым сторонником этого способа, Уммон совершенно непочтительно отзывался об историческом Будде, а Якусан запрещал своим ученикам читать сутры[597].
Чань – та ветвь буддизма, которая желает отстраниться от Будды. Ее также называют мистической ветвью, потому что она не внемлет буквальному смыслу сутр. Те, кто слепо следует по стопам Будды, посему насмехаются над чань, а те, кто не привержен грамотности, больше тяготеют к означенному мистическому восприятию. Сторонники этих двух школ поднаторели в борьбе друг с другом, но так и не поняли, что они, в сущности, дополняют друг друга. Разве чань не является одной из Шести добродетелей совершенства? Если так, как же он может противоречить учению Будды? Я бы сказал, что чань есть плод наставлений Будды, мистика, извлеченная из священных книг. Нет оснований отвергать чань, следуя учению Будды, и нет нужды пренебрегать грамотностью, следуя мистической стороне чань… Кто старательно изучает священные книги, тому грозит сделаться ревностным их приверженцем без понимания истинного смысла этих книг. Такие люди никогда не воспримут подлинную действительность, и для них чань будет означать спасение. А те, к