В каморке было на удивление тихо. Струя слабела и наконец иссякла, обдав самого Карлоса тёплыми каплями. Он всё ещё лежал, смотрел в густое, провисшее под тяжестью крупных звёзд небо и непонятно чему улыбался. От улыбки присохшее к щеке дерьмо стало осыпаться, но Карлос этого не замечал. Наверное, получилось даже лучше, чем он предполагал. Он хотел только оскорбить мать, а оскорбил её любимую фигурку, погасил лампадку. Что означает для его матери быть политой мочой? Да ничего, если разобраться. С ней случались вещи и похуже. А так… Над этой статуэткой она тряслась, жаловалась ей, молилась… хоть и матерно, но молилась. Нет, сам Карлос никогда не придумал бы такой классной мести! И ещё теперь получалось, что ему не надо бояться Хорхе: тому-то что, его-то он не полил! И на верующего он не очень похож, чтобы за статуэтку обидеться. Ха, Бандит Хорхе, убийца, и чтоб в Бога верил! Никогда в жизни! Нет, всё получилось просто замечательно! Карлос улыбнулся ещё шире. А девку эту соседскую, вдруг подумал он с удовольствием, надо будет завтра же оттрахать! Да так, чтоб потом долго сидеть не могла, сучка недоросшая! Карлос тут же начал рисовать себе в деталях, как именно он это сделает. И его рука невольно потянулась к расстёгнутым штанам…
Он и не заметил, как в комнате зажгли свечу: электричества у них в хижине отродясь не было. Не заметил и того, что измаранная им занавеска исчезла, а на её месте появилось лицо матери с всклокоченными волосами, подсвеченными, как нимб, откуда-то изнутри. Он вернулся к действительности только тогда, когда его неожиданно подхватили под мышки и грубо поставили на ноги. Над Карлосом нависла оскалившаяся бандитская физиономия, и мягкий ночной воздух почему-то сразу показался ему колючим и жёстким. А что, если он всё же попал на Хорхе? Карлос тоже попытался оскалиться, но вместе с остатками дерьма с него посыпались и былая решимость, и отчаянная готовность сдохнуть. И ведь не убежать: штаны подло сползли к коленям, а ноги запутались в идиотском ящике. Карлос начал было умирать — пока ещё только от страха, — но тут Хорхе громко хмыкнул, как будто хрюкнул, и улыбнулся. По крайней мере, Карлосу очень хотелось думать, что гримаса на лице бандита была именно улыбкой. Но тут же нехороший холодок скользнул вниз по напрягшемуся животу. А что, если Хорхе, как тот мачо в городе, прежде чем убивать… Железными пальцами Хорхе сдавил шею Карлоса, что-то просипел себе под нос и поволок его из переулка во двор. Придерживая руками штаны, Карлос старательно перебирал ногами. Ящик, окончательно развалившись, остался лежать посреди двора, и весь остаток пути Карлос пробежал за Бандитом Хорхе, ни о чём не думая и только пытаясь ослабить тяжёлую хватку у себя на шее.
Мать ждала его в доме, стоя у тумбочки с деревянной Богоматерью. В подрагивающих руках прямо перед собой она держала свечу. От этого Карлосу показалось, что глаза её совсем запали и превратились в две пустые чёрные дырки, а короткий нос и круглый подбородок, наоборот, вытянулись и масленно залоснились. На ней была надета её обычная, распахнутая на груди рубаха. Она стояла, положив крестом одну босую ногу на другую и смешно шевелила толстыми пальцами, как будто только что наступила на угли и здорово обожглась. Наверное, на полу осталась изрядная лужа… Бандит Хорхе подтолкнул Карлоса к матери и убрал железную руку с его шеи.
— A-а, так это ты. Ну да, конечно, — сказала мать на удивление спокойно, наклонив голову, отчего тени поползли по лицу вверх. — Ну что ж, целуй давай!..
Карлос настолько был готов к истерическим ударам, к крику и возне, что даже не сразу понял, о чём это она. Зато Бандит Хорхе быстро всё сообразил: он снова ухватил Карлоса за шею и силой заставил опуститься на колени перед опозоренной статуэткой.
— Да, сынок, — мягко и необычайно нежно сказала мать. Он и не помнил, чтобы она к нему когда-нибудь так обращалась. — Целуй ей ножки, целуй, сынок! Каждый пальчик целуй! Всё языком оближи…
Карлосу стало и смешно, и противно. Вон как ласково мать заговорила! Может, стоит почаще что-нибудь сотворять, чтобы она с ним так обращалась? Но лизать обоссанную им самим статуэтку?.. Он повернулся к матери и совсем не узнал её. Стоя на коленях, он не видел её глаз, потому что мать высоко подняла голову, а по тёмным губам скользила невиданная прежде улыбка. Да, подумал вдруг Карлос, кажется, Хорхе-то я могу не бояться, не говоря уж о матери. А вот как насчет… Он посмотрел на стоящую вровень с его лицом безмятежную Мадонну. He-а, сказал он себе, пугаясь и пытаясь подбодриться одновременно, она точно такая же, как и была. Деревяшка она деревяшка и есть! Чего там! Но всё равно было очень страшно. Так страшно, что Карлос быстро, как будто спасаясь бегством, склонился вперёд и обхватил губами влажные деревянные ступни. И сразу же почувствовал на своей голове руку. Но не тяжёлую руку Бандита Хорхе, а мягкую материнскую ладонь. Поглаживая, она слегка давила на затылок, ещё больше прижимая его губы к статуэтке. Всё правильно, решил Карлос, ведь измазал же он себе зачем-то щёку. Значит, так ему и надо. И он стал усердно водить языком по бугоркам грубо вырезанных ног. На мгновение ему показалось, что эти ноги чуть дрогнули, а пальцы пошевелились, как от щекотки… Но тут мать опустила свечу пониже и, будто очнувшись, сказала:
— Давай, сынок, торопись. А то ведь Хорхе-то ещё не закончил. Нельзя его заставлять ждать, сам понимаешь. Не такой он человек.
Ах, ты!.. Карлоса передернуло. Да что же это?! Он свою дрянь с ног у Мадонны вылизывает, а она, мать, только и ждет, чтобы тут же козла этого мыкающего обслужить? Чтобы он по ней елозил, кирпичи ронял, хлюпал в ней своей елдой? А как же Мадонна? Ах он дурак! Вот ведь купился! Мать, значит, покается и тут же, прямо перед Ней… И ничего? И всё правильно?! Да пускай Она ему теперь задницу своим деревянным языком вылижет, раз она такая! Вот суки-то, вот бляди! Да он сейчас эту деревяшку вообще спалит к едрене фене!
Оказалось, Карлос выплюнул все эти слова прямо в лицо Мадонне. Потому что покачнулась, как пламя свечи, и вытаращила глаза мать и захохотал своим нечеловеческим голосом, подвывая и похрюкивая, Бандит Хорхе, сидящий теперь с ногами на матрасе. Сам Карлос понял, что орет вслух, только тогда, когда материнский локоть толчком повалил его на пол, а его собственный крик перекрылся её визгом. Не обращая внимания на рассыпавшиеся по полу четки и опрокинувшуюся лампадку, мать подхватила статуэтку на руки бережно, как расшалившегося ребенка.
— Нет, — выдохнула мать, — нет! Она всё видит, она всё понимает! Она… Она такая же! Такая же! Вот! Вот! Вот! Смотри!
Короткими движениями, как будто заново месила, словно размягшую глину, старое дерево, мать ощупывала ладонью драпированную грудь статуэтки. Потом опустилась ниже, пытаясь раздвинуть покрашенный белой краской балахон. Потом повернула фигурку спиной и вдавила свои пальцы с грязью под ногтями в твёрдые выпуклые ягодицы. Грудь матери тяжело и беспокойно двигалась под рубахой, соски вздулись и просвечивали сквозь жидкую ткань. Забывшись, мать переступала с ноги на ногу, как будто ей нестерпимо хотелось на двор. Она вела себя словно заворожённая. Даже сильно подвыпив и устраивая истерику недоплатившему клиенту, она не бывала такой. Карлосу стало страшно. Это был другой страх — не похожий на тот, который он испытал, увидев под окном Хорхе, и даже не тот, который заставил его целовать ноги деревянной Мадонны. Женщина, бок о бок с которой он прожил много лет, — его собственная мать — вдруг показалась ему незнакомой: какой-то светлой и лёгкой, что ли… И потому страшноватой. Карлосу на минуту представилось, что статуэтка у неё в руках и действительно мягкая, совсем живая. Что ещё немного, и мать сдерёт с нее деревянную одежду, ощупает со всех сторон тёплое тело и бесцеремонно полезет толстыми пальцами между ног…
Тут снова заржал Бандит Хорхе, только ещё громче и ещё отвратительней. Карлос услышал, как у него за спиной с угрозой всхлипнули пружины и хотел обернуться, но не успел. Наверное, Хорхе все же основательно сдвинул кирпичи, потому что тупо стукнулась о пол матрасная рама и Бандит Хорхе всей тушей повалился на Карлоса. Мать опять взвизгнула, а Карлос, основательно получивший по голове жёстким коленом, неожиданно взлетел и поплыл вверх, прямо сквозь крышу хижины. Быстро и легко он проткнул беременное брюхо звёздного неба и оказался в совершеннейшей пустоте, где не было ни цвета, ни запаха, а только всё покалывало под языком, как будто он напился безвкусной газированной воды. И сразу же подумал о том, что уже умер. Потому что, если смерти нет, то и жизни тоже нет… Потому что все существующее должно же где-нибудь начинаться и где-то заканчиваться. И даже Бог…
Стоп! Карлос споткнулся о собственные мысли. Он уже думал об этом! О жизни, о смерти. И о Боге думал. И ещё удивлялся, как это у него лихо получается — разумно и складно. A-а, догадался Карлос, я попал сюда из вагона метро, после того как Очкарик… Ну, в общем, теперь всё ясно. То ли это он сам вдруг научился хорошо соображать, то ли место, куда он попал, было таким, что волей-неволей всё становится понятным само по себе, но перед Карлосом сразу развернулись все невероятные события его жизни. Как будто разложенные веером карты повернулись к нему лицом, и каждая их них лежала на своем месте. Довольный самим собой и пришедшим пониманием, он приободрился и одним взглядом окинул всю свою жизнь. Как мальчишка, допущенный в закулисный мир фокусника, он с интересом рассматривал то один её эпизод, то другой. Вот мать с её Мадонной, вот маленькая безотказная поблядушка… Вот неизвестный ему отец. Даже дурачок Хозе тоже тут. А вот и она — та лёгкая и прохладная, которую он называл Мэри там, в Техасе. Как же он сразу-то не понял! Хотя где ж ему было понять — ещё недавно такому тупому да дикому… А вот Матильда — огромная, светящаяся, с необъятной сладкой грудью. И Маленькая женщина, и Очкарик… Каждый из этих людей был не случаен в его жизни, каждая история для чего-то была нужна, и в этот момент он точно знал, для чего именно. Погоди-ка! Одно место в этой приятной своей простотой картинке показалось ему чёрным зловещим провалом. Одна карта почему-то оказалась не перевёрнутой! Почему он и Очкарик висели рядом на крестах в той большой церкви? Что это означает? Карлос забеспокоился. Почему Некто, подарив ему такую ясность в мозгах, такую глубокую уверенность и понимание, сделав его совсем другим человеком, — почему этот Некто вдруг спрятал от него один в общем-то пустяковый эпизод? Но может быть существуют и другие провалы?..