одна из женщин запуталась в полах тулупа и упала. Ее потащило ветром в сторону, и бубен, расшитый красным, улетел в снег. Порыв стих, а женщина осталась лежать, накрыв собой красные ленты бубна. Они расползались из-под нее, словно кровь. Репортаж оборвался, но Нюта успела прочитать, какой город шаманил посреди пурги. Северный. Может, самый северный, что есть в стране. Там и без зимовья лето наступает нехотя, а теперь никакого полярного дня, лишь ночь без конца. И пурга без конца. Наверняка ее и праздновали.
Ведущая в белом пиджаке бесстрастно продолжала округлять и вытягивать губы. Бегущая строка за ее спиной возвестила об ударных темпах укрепления снежного покрова на южных границах. Нюта перенесла палец от кнопки включения звука на кнопку выключения всего.
– Гребаные суки, – сказала она потухшему экрану, но почти равнодушно, просто чтобы отменить тишину.
Ногой откинула плед, зашла в гардеробную, схватила свежую футболку и свитер с высоким горлом. Наклонилась за телефоном, но вспомнила, как оборвала разговор со Славиком, и застыла, размышляя, готова ли она прямо сейчас пойти на мировую, или стоит потянуть еще, пусть попереживает? Небось накидал еще пятьсот сообщений, от гневных до тревожных и обратно. Однако список оповещений был пуст. Нюта швырнула телефон под полку, выпрямилась. Подумала еще немного и поменяла свитер с футболкой на плотный сарафан и боди с открытой спиной. Что-что, а спина у нее красивая.
Тая ответила очень быстро, и Нюта представила, как та сидит на растрепанной кровати, теплая еще со сна, и гипнотизирует телефон, ожидая сообщение. Нюта позволила себе и рассмотреть эту мысленную картину, и предложить увидеться. Папку с ее именем на столе Лысина никто не отменял, и, возможно, это вообще последний шанс сходить на свидание с человеком, о котором приятно пофантазировать в контексте сонной теплоты и разобранной постели.
«Я-то тунеядец, полсмены уже отработала, домой прусь, – оборвала ее мечтания Тая. – А ты чего не на работе?»
«Прогуливаю», – лаконично ответила Нюта, натягивая экстраплотные колготки.
«Плохая девчонка!»
И следом:
«Буду у твоего дома минут через 15, спускайся».
За пятнадцать минут Нюта успела умыться, намазаться жирным кремом, промокнуть салфеткой лицо и даже потянулась к красной помаде, но передумала. Губы ведущей из телика продолжали округляться и вытягиваться перед ее мысленным взором, стоило прикрыть глаза.
– Вот и не прикрывай, – буркнула сама себе Нюта и вышла в подъезд.
Постояла немного у двери, вернулась и сунула повестку из управления во внутренний карман пуховика. На всякий случай.
Тая уже ждала ее на скамейке, с которой предварительно смахнула снег. Нюта посмотрела на ошметки сугроба по бокам и сбилась с шага, тут же возненавидев себя за это. Благо Тая была занята телефоном и подняла голову, когда испуганное выражение уже покинуло лицо Нюты. А может, она только почувствовала его: губы стянуло, по щекам прошла холодная волна. И не страх это вовсе, а мороз. Тогда не стыдно.
– Такую херню пишут, я не могу, – сказала Тая, не здороваясь, и убрала телефон в карман. – Эти клоуны из ЗИМ! Они же сами не верят в то, что городят.
– Думаешь?
Нюта из последних сил сдерживалась, чтобы не начать озираться – не слышит ли их кто. Очень уж звонко Тая принялась рассуждать о политических убеждениях корреспондентов ЗИМ.
– Нет, ну правда, ты читала их заголовки? В редакции либо конченые, либо стебутся. – Она сложила руки на коленях, выпрямила спину и процитировала: – «Снегосборочная техника была закуплена по тендеру в целях увеличения снежных завалов в черте города». Невозможно же не понимать, какой это сюр! Тупо взяли проходную статью за любую нормальную зиму и наклепали в нее новояза…
– Тая… – тихо попросила Нюта.
Подъездная дверь запиликала, выпуская наружу соседку с коляской. Колеса тут же увязли, соседка начала выдергивать их из растоптанной каши. Ребенок в коляске булькнул и сморщил бледное личико, почти полностью укутанное в платок. Тая поднялась с лавочки и пошла помогать. Нюта с соседкой знакома не была и в любой другой день постаралась бы технично смыться, но тут пришлось присоединиться. Втроем они оторвали коляску от земли и перенесли на утоптанную тропинку. Все – молча. Соседка только кивнула им на прощание, а ребенок булькнул еще разок.
– Доступная, мать ее, среда, – процедила Тая. – Ну что, пойдем?
– А куда?
Пока они возились, холод успел подняться по ногам в колготках и остановился чуть выше колен – там, где начинался пуховик. Еще пара спасательных операций, и можно будет возвращаться домой с начальной стадией обморожения.
– Есть одно местечко. – Тая потерла и без того румяные щеки. – Шоколад любишь?
– Люблю, да. А еще спелый авокадо, купальники и грозу в начале мая.
– Грозу не обещаю, а с шоколадом разберемся.
Тая схватила ее за руку и потянула за собой. Откуда только у нее эта манера взялась? И руки такие горячие. И шоколад. Вот откуда у нее шоколад? Но кофе ведь откуда-то был. Нюта перебирала в голове возможные варианты – от тайных запасов в подвале до черного рынка – и поняла, что идут они не домой к Тае, а совсем в другую сторону, лишь когда они оказались у входа на соседнюю ветку метро. Станцию уже закрыли – снег завалил вентиляцию, доставать его оттуда было некому и нечем. Да и страшно – вдруг работы признают нарушением целостности покрова. Тая уверенно потянула Нюту вниз по переходу, чуть замедлила шаг, потом определилась с нужным выходом и рванула по лестнице вверх. А дальше – по тротуару к кирпичному двухэтажному зданию. Раньше там был модненький кластер – кофейни, офисы, магазинчики с крафтовой мелочовкой. До того – заводское помещение. Теперь же все вымерло, занесенное снегом, отданное пустоте. Складировать тоже стало нечего.
– И чего мы сюда? – не удержалась Нюта.
Тая глянула на нее через плечо, хитро улыбнулась – мелькнул зуб со сколотым уголком. Не ответила, но пошла быстрее. Они оказались во внутреннем дворике, скрытом от дороги еще одной постройкой – тоже кирпичной, но одноэтажной. К ней через весь дворик вела узкая протоптанная дорожка. Тая постучала в третью по счету дверь, зашуршал домофон, пискнуло – и вот они уже отряхивали ботинки в темном коридоре. Пахла эта темнота чем-то совсем уж невозможным – коричной выпечкой и, кажется, ромом.
– Я же говорила, что шоколад не проблема. – Тая улыбалась так широко, что пятнышки на щеках стали почти белыми. – Вещи вон туда повесь.
За тяжелой шторой болтались еще куртка и одна длиннющая шуба, перекинутая через вешалку, чтобы не подметала пол. Нюта постояла немного, вдыхая аромат чужих духов. Из общего зала доносились шум кофемашины и голоса. Звякнула ложка. Кто-то засмеялся. Когда объявили зимовье, кафе практически сразу начали работать только навынос. Кажется, официальный запрет так и не вышел, но стало понятно, что новая реальность плохо вяжется с распитием горячих напитков и поеданием выпечки. А потом и продукты закончились. Славик сокрушался о количестве людей, оставшихся без работы, Нюта с ним соглашалась, но добавляла к списку потерь еще и возможность завтракать яйцом пашот и свежесваренным фильтр-кофе, но вслух об этом, конечно, не говорила.
– Идешь? – Тая заглянула к ней за шторку. – На, брось там где-нибудь.
Нюта прицепила к вешалке свой пуховик и куртку Таи, успев вдохнуть запах – табачный и древесный, будто из прошлой жизни, – и вышла из гардеробного закутка. Зал был небольшой – на четыре столика, но с полукруглой барной стойкой. За ней влажно поблескивали бутылки и огромный чан со множеством краников. В барах так кипятили воду, чтобы заваривать пуэр особым проливом. Нюта застыла, вчитываясь в знакомые названия на этикетках бутылок с джином и виски, и не сразу поняла, что ее тоже рассматривают.
Тая стояла у барной стойки и вполголоса переговаривалась с женщиной по другую сторону. Женщина эта разглядывала Нюту без всякого стеснения, даже с любопытством. Нюте тут же стало не по себе, и она попробовала охватить взглядом женщину всю целиком, за исключением глаз. Короткая стрижка, волосы совсем седые, но женщина не старая, лицо еще гладкое, и тело под одеждой крепкое. Его подчеркивали балахонистые черные, серые, белые слои ткани. На груди поверх блузки висело тяжелое золотое кольцо. И больше никаких украшений. Водянистые глаза пытливо рассматривали Нюту.
– Сейчас познакомлю вас, – сказала Тая, отвернулась от стойки и подбадривающе улыбнулась. – Это Груня.
Женщина отвела взгляд и потянулась за бутылкой, стоящей где-то на нижней полке. Оттуда раздался ее голос с хрипотцой:
– Аграфена Станиславовна, я попрошу.
Тая скривилась и подвинула к себе пустую рюмку.
– Будешь?
Хотелось теплой воды с лимоном, но Нюта кивнула и присела на краешек высокого стула.
– Значит, Нюта. – Из бутылки полилось нечто густое, с запахом вишни. – Табачная магнатка, так? Наслышана. – Груня растянула губы, аккуратно подведенные темным карандашом.
Воздух сразу стал таким же густым, как наливка. Нюта убрала руки под стойку и сцепила пальцы. Не ответила. Да и что тут ответишь? Отшутиться бы, вот только язык прилип к нёбу.
– Да боже мой, обязательно человека пугать? – Тая вырвала бутылку из холеных рук, налила щедро, почти всклянь, и себе, и Нюте. – Груня – хранилище чужих секретов, не переживай.
Больше всего Нюте хотелось быстренько забрать пуховик из гардеробной и свалить домой. По возможности ни с кем не говоря. И никого не видя. Но она выпрямила спину, улыбнулась легко, мол, ерунда какая, подумаешь, и опрокинула в себя рюмку. Наливка оказалась терпкой и крепкой. Нюта проглотила ее, посидела с закрытыми глазами, а когда открыла, мир вокруг выглядел почти приемлемо. Можно и задержаться чуток.
– У тебя красивое платье, – сказала Груня. – Еще налить?
Нюта кивнула, но вторую рюмку решила смаковать. И даже чуть огляделась по сторонам. Занят был только один столик, самый дальний в углу. Аккуратный мальчик лет семнадцати увлеченно поедал за ним торт.