– Тяжело, наверное, было, – растерянно откликнулась Нюта и тоже отхлебнула чай.
Вкус отдавал затхлостью – видимо, заварка успела давно отсыреть.
– Ну такое, да. – Тая сделала еще глоток. – Травить меня не успевали, конечно. Но сторонились. Короче, я ни с кем не дружила в детстве вообще. Страдала очень, рыдала папе – мол, невозможно так жить, когда совсем одна.
За окном посыпалась мелкая снежная крупа, и Нюта следила за ее мельтешением. В горле тоже колюче мельтешило.
– Это правда отстойно. И в детстве, и вообще.
– Ни хрена, – хмыкнула Тая, в стекле отразилась ее сморщенная гримаса. – Теперь-то я понимаю, что вся эта близость – она о страхе. И о слабости. Если кто-то тебе дорог, ты до усрачки за него боишься. Это болевая точка. В нее и будут бить при случае…
– Но это же не только страх, это и жизнь тоже, – нерешительно сказала Нюта. Спорить не хотелось, но в голосе Таи слышалось столько отстраненной злости, что согласиться с ней было страшно.
– Жизнь, да, – смягчилась Тая. – Но какая-то тревожная. Вот ты о ком-то сейчас тревожишься?
Нюта покачала головой. Ее отражение в окне нехотя повторило движение за ней, отставая на крохотную часть секунды. И от этого почему-то стало душно, хотя комната окончательно выстудилась.
– Ты знаешь, скорее, это близкие за меня тревожатся. Почти все уехали. А я не смогла. – Нюта развела руками, мол, понятная история, не хочу обсуждать.
Но Тая ее посыл не поняла или сделала вид. Отвернувшись от окна, она уставилась на Нюту злыми глазами:
– Что же это за близкие такие? Уехали, когда ты…
За окном неожиданно ярко полыхнуло. Тая замолчала, не закончив фразу, и прилипла к стеклу. Там определенно что-то происходило. Кажется, сварка. Ослепительные всполохи техногенной молнии – маленькой и жгучей.
– Чинят что-то? – спросила Нюта. – На таком морозе все коммуникации лопаются, будто мы на Крайнем Севере.
– Мы и есть на Крайнем Севере. – Тая продолжала напряженно всматриваться в серость. – Так, ладно. – Она развернулась и села на подоконник, спиной к стеклу. – Ты-то чего приехала? – Голос ее звучал нетерпеливо, левая нога постукивала по батарее. Нюте захотелось подхватить вещи и ретироваться в подъезд.
– Я сегодня видела Груню, – выпалила она прежде, чем поддалась страху.
– И?
Теперь по батарее начала стучать и правая нога, а Тая стала похожа на капризного ребенка.
– У себя на работе видела, – с нажимом уточнила Нюта. – В составе комиссии. Очень нехорошей комиссии.
Тая прислонилась затылком к стеклу.
– Насколько нехорошей?
– От Министерства сохранения снежного покрова.
Тая медленно моргнула, дернула плечом.
– Так себе у тебя работка.
– У меня?
– Ну если к тебе на работу такие комиссии приходят.
Утренние клешни в животе Нюты недовольно заворочались.
– Ты вообще понимаешь, о чем я говорю? Груня работает на министерство. Ей нельзя доверять.
Тая растянула губы в улыбке, обнажая сколотый зуб.
– А тебе?
– Что – мне?
– Доверять тебе можно? Вот Груне я доверяю. А насчет тебя еще не решила.
Клешни уже вовсю впивались в мягкое, но Нюта заставила себя улыбнуться в ответ.
– Я насчет тебя тоже, если уж на то пошло, – подстраиваясь под тон, сказала она и хлебнула остывшего чаю. – Но если бы узнала, что моя знакомая входит в комиссию от министерства, то напряглась бы. Как минимум.
– Напрягайся сколько душе угодно, – охотно поддакнула Тая. – Но не в отношении Груни. Я ей что угодно доверила бы.
– Почему? – Вопрос получился слишком поспешный.
Тая отвернулась к окну. Ее профиль подсвечивали одновременно теплая комнатная лампа и холодные вспышки сварки.
– Знаешь, говорят, что доверять сейчас можно только тем, кого знал до начала этого пиздеца. Если следовать этому совету, то для доверия у меня только Лева с Груней и остались. И если о Леве отдельный разговор, то на Груню я всегда могла положиться. И она ни разу меня не подвела. – Тая помолчала. – Достаточный аргумент?
– Откуда ты ее знаешь?
Нюте хотелось потянуться и стереть со стекла капли конденсата, текшие сверху вниз, а может, еще и дотронуться до волос Таи, но она не сделала ни того ни другого. Просто стояла, дожидаясь ответа.
– Груня учила меня языкам, – наконец заговорила Тая. – Английский, немецкий. У нее свой, авторский, метод. Я, конечно, до ее высот не доросла. Поздно начала заниматься.
– Ты же сказала, что часто переезжала с отцом… – ухватилась за несостыковку Нюта.
Тая раздраженно фыркнула, посмотрела на Нюту оценивающе, но все-таки ответила:
– Груня ездила вместе с нами. Ну, не с самого начала, правда. Последние пару лет. Делать нам было особенно нечего, вот она методу свою на мне и тестировала…
Рассказать дальше Тая не успела. В дверь тяжело застучали. И еще, и еще. Навалились всем телом и обрушили такой настойчивый град ударов, что Нюта окаменела. Сердце сперва замерло, а потом принялось болезненно биться – даже свитер на груди заколыхался. Тая же прилипла к стеклу, будто хотела просочиться через него наружу. Удары стихли. Нюта успела выдохнуть, но стук раздался снова. Стучали теперь, кажется, ниже, чем раньше, – не с высоты человеческого роста, а, скорее, с уровня колен.
– Свои, отбой. – Тая наконец отлипла от окна. Сверкать там перестало.
Она рванула в коридор – полы ее халата взметнулись в стороны. Щелкнула замком, толкнула дверь, но та открылась всего чуть – что-то подпирало ее с обратной стороны.
– Шурик, блин, – зашипела Тая. – Увидят!
Дверь наконец подалась, и в проем ввалился Шурик из ремонтного цеха. Впрочем, не назови Тая имени, Нюта его не узнала бы. Лицо Шурика закрывала белая балаклава холодовика.
– Какого хрена?.. – начала было Нюта, но Тая замахала на нее рукой и принялась затаскивать гостя через порог.
– Не ори! – бросила она. – Помогай лучше.
Нюта схватила рукав бушлата и потянула на себя. На ощупь куртка холодовика оказалась чуть бархатистой и матерчатой, а не гладкой и искусственной, как виделось со стороны. Нюта никогда еще не дотрагивалась до ненавистной белой формы. Но обдумать это она не успела. Шурик сдавленно взвыл, подтянул ноги, чтобы те не мешали захлопнуть дверь, и остался лежать на полу, тяжело дыша. Его заметно потряхивало.
– Твою же мать, – медленно и с чувством возвестила Тая. – Руки?
Шурик промычал что-то невнятное. Но вытянул из-под себя правую руку в порванной перчатке. Из прорехи выглядывала неестественно белая ладонь с налитыми волдырями.
– Твою же мать, – повторила Тая, обернулась на Нюту: – На кухне в шкафчике у раковины лимонная кислота, разведи в горячей воде три большие ложки и тащи сюда.
– Он обморозился? – все-таки спросила Нюта. – Тогда нельзя горячее…
– Обжегся! Щелочью, что ли? – Тая склонилась над Шуриком. – И замерз как собака. Да?
Шурик снова замычал.
– Вставай, я тебя не дотащу. Надо промыть, а то до кости проест.
Пока они возились в коридоре, Нюта распахнула шкафчик и принялась судорожно перебирать пакеты с приправами – корица, мускатный орех, гвоздика, куркума. Лимонная кислота пряталась в баночке в виде лимона. Нюта взяла кружку, сыпанула туда белый порошок и залила водой из чайника. Жидкость вспенилась, но быстро спала, и Нюта понеслась в ванную.
Тая уже стащила с Шурика камуфляжную куртку и свитер, и он остался в тонкой светло-серой водолазке. Нюта подумала, что надо будет рассказать Славику – у холодовиков белье не такое уж и белоснежное. И мысленно же прикусила язык.
– Давай сюда, – требовательно махнула рукой Тая и скомандовала Шурику: – А ты не дергайся.
Он сидел на коврике, перекинувшись через бортик фаянсовой ванны, слишком маленькой на его фоне.
– Ты хоть о снег протер бы, – бубнила Тая, поливая его руку из черпачка.
– Там сугробы все заледенели, корку не пробить, – доносился из ванны гулкий сдавленный голос. – А хер этот со сваркой… Все зырил на меня. Глаза у него, что ли, на затылке? С-с-сука, как жжется!
– Хорошо, что жжется, значит, живой. – Тая обернулась через плечо: – Полотенце свежее найди. В ящике под кроватью. – И снова склонилась над Шуриком. – Так где у него глаза? У хера этого…
Стопку полотенец Нюта обнаружила не под кроватью – там были только мертвые носки и хлопья пыли, – а в углу, заставленном подписанными коробками. От стопки пахло цветочным кондиционером, значит, стирали полотенца еще до начала зимовья. Нюта взяла верхнее и вернулась в ванную. Шурик уже сидел, прислонившись спиной к плитке. Обожженную руку он держал на коленях, словно младенца – нежно и бережно.
Нюта смочила край полотенца в растворе лимонной кислоты.
– Будет щипать, – предупредила она и обернула его кисть мокрой тканью.
Шурик тяжело задышал сквозь сцепленные зубы.
– Надо подержать, – сочувственно проговорила Тая. – Потерпишь?
– Свали, а! И Владке даже не думай звонить.
– Что я, самоубийца, что ли? Сам с ней объясняться будешь. – Тая перешагнула через его ноги и потянула Нюту за собой в коридор. – Пойдем. А то Шурик сейчас закончит ныть и приступит к зачистке свидетелей.
Она откровенно издевалась. Шурик пробормотал ей в ответ что-то оскорбительное. Нюта, может, и подключилась бы к их злому веселью, однако в коридоре валялась белая балаклава, стянутая с головы холодовика. И это определенно стоило обсудить.
– Шурик – специалист по снежному полотну, – опередила все вопросы Тая. – Ничего силового, не пугайся. Следит, чтобы по зимникам можно было ездить. – Она включила чайник. – Сейчас скулить перестанет, и пожуем чего-нибудь…
– Почему тогда на нем форма? – оборвала ее Нюта.
Тая закатила глаза, будто бы вопрос был надоедливый и неважный. Острые клешни в животе Нюты заскрежетали друг о друга. А может, о ее тазовые кости – кто разберет?
– Потому что они в партийном ведомстве. Не нуди. Это же Шурик, я ему доверяю.
– Что-то ты всем доверяешь, – вырвалось у Нюты. И она тут же замерла.