— Ну, какие вопросы у вас, слушаем, — после общих фраз о впечатлениях сказал Сталин, посмотрев на меня. Я встал и начал выражать благодарность за оказанную нашему народу помощь, за принятие в семью братских республик, за нынешнюю встречу.
— А вы садитесь, — прервал меня Сталин. — Мы, русские большевики, люди простые. Не надо высоких фраз и благодарностей. Мы собрались, чтобы обсудить ваши конкретные вопросы, так и выкладывайте их.
Перед отъездом из Каунаса я наметил ряд вопросов, которые требовали принципиального решения. В этом значительно помог П. Главацкас, фактически руководивший министерством иностранных дел Литвы. Некоторые вопросы возникли уже в Москве.
Прежде чем перейти к ряду конкретных дел, в первую очередь поставил вопрос о структуре власти. До сих пор мы имели дело с борьбой против буржуазно-фашистского режима, затем, после его свержения, были заняты ломкой старых органов власти. Теперь же приходилось строить новую власть на советских основах.
В данный переходный момент у нас создалось некоторое многовластие. Действовало созданное в июне Народное правительство, был еще институт президента, но параллельно все более активной становилась роль партийной организации в лице Центрального Комитета Коммунистической партии Литвы. Свою власть проявляли органы госбезопасности. Существовало и полпредство во главе с послом Н. Г. Поздняковым, который стал фактически уполномоченным правительства СССР. Неизбежно получалась некоторая разногласица, и надо было достичь единства власти. Выслушав мою тираду о многовластии, Сталин рассмеялся.
— Конечно, положение пока сложное, — сказал он. — Но это понятно в настоящий переходный момент. Вот когда создадите настоящую Советскую власть, все станет на свое место. Будет у вас такой орган, как бюро ЦК, куда войдут все руководящие товарищи. В нем все принципиальные вопросы и будете согласовывать. Вот полпреда следовало бы оставить пока в качестве уполномоченного ЦК ВКП(б) и центрального правительства, и он поможет при организации Советской власти.
Затем возник вопрос о новых республиканских выборах. У нас с товарищами из ЦК КП Литвы созрело предложение выборов пока не проводить, а недавно избранный Народный сейм после принятия новой Советской конституции превратить во временный Верховный Совет республики.
— Как, товарищи, можно принять такое предложение? — спросил Сталин, обращаясь к членам Политбюро. — Значит, нет возражений. Хорошо. Какие дальнейшие вопросы?
Теперь я стал заглядывать в свои записки. Одним из первых был вопрос о реорганизации литовской армии.
Сталин заинтересовался количественным составом армии, ее структурой, вооружением. Он довольно подробно расспрашивал генерала Витаускаса о ружейной системе, о калибре орудий, о качестве и количестве танков и самолетов.
— С таким вооружением серьезно не повоюешь, — заметил он, выслушав ответы. И тут же Сталин предложил решение — преобразовать армию в территориальный корпус в составе двух дивизий.
— Кстати, а как ведут себя наши красноармейцы? Каковы отношения с населением? Много ли жалоб? — спросил Сталин.
Мы рассказали о замечательной дисциплине, о прекрасных отношениях с населением, о том, какими популярными стали устраиваемые красноармейцами концерты, киносеансы. Генерал Витаускас отметил, что никаких серьезных жалоб или инцидентов не было.
Актуальной была финансовая проблема — переход на советские деньги и ликвидация старой денежной системы. Мы предложили несколько увеличить количество старой валюты — литов — в обороте, а затем совершить ее обмен на рубли. Такое предложение и было принято.
Далее мы осветили положение в сельском хозяйстве, информировали о работе, проводимой на основании решений Народного сейма. Сталин интересовался количеством земли, урожаями, советовал пока не спешить с организацией колхозов, пока не окрепнут новоселы на полученных землях. Зная, что в Литве, как и во всей Прибалтике, преобладает хуторская система, он сказал, что это создает немалые трудности при переходе на колхозный строй.
Был решен вопрос об учреждении в Москве постоянного представительства Литвы на базе бывшего посольства.
Адомас-Мескупас поставил вопросы, касающиеся структуры ЦК КП Литвы, его отделов, городских и районных организаций.
Обсуждались еще проблемы роста промышленности, вопросы просвещения. Сталин говорил о перспективах развития национальной культуры, выразил пожелание об организации в Москве Декады литовской литературы и искусства.
Заканчивая изложение своих вопросов, я представил список товаров и материалов, которые следовало получить Литве по ранее заключенным договорам, и просил содействовать ускорению их доставки.
— Где же теперь ваша столица? Перебрались в Вильнюс или еще в Каунасе пребываете? — спросил Сталин. Ответили, что старое правительство оставалось в Каунасе, а мы еще не успели переселиться в Вильнюс. Сталин сказал:
— Надо в Вильнюс, ведь это историческая столица Литвы. А то ее запустите, останется заштатным городом, как при Пилсудском.
Когда мы уже стали благодарить и собирались вставать, Сталин вдруг спросил:
— А Сметона где теперь? Ведь он убежал в Германию.
— Да, насколько известно, он еще в Германии, — ответил я. Прощаясь, Сталин сказал нам в напутствие:
— Желаю успеха! Работайте и действуйте так, чтобы народ не имел основания говорить, что Советская власть не умная власть.
Уходя, в приемной мы встретили делегацию Латвийской ССР — она ждала своей очереди.
Во время разговора со Сталиным мы не заметили ни стенографиста, ни другого технического работника. Только Молотов делал какие-то заметки. А спустя некоторое время, уже возвратившись в Каунас, мы получили официальный документ, в котором были изложены решения по всем затронутым во время беседы вопросам. <…>
Перед отъездом из Москвы я еще беседовал с руководителями правительства. <…>
Волнующим был и обратный путь нашей делегации из Москвы. Опять приветствия на станциях, прочувствованные речи, букеты цветов… Грандиозным митингом на большой привокзальной площади встретила делегацию столица Литвы.
Изучая в то время некоторые малознакомые районы новых союзных республик и продолжая укреплять новые границы, а также границы, которые лишь годом ранее стали советскими (в Западной Украине и Западной Белоруссии), мы полагали, что учения с войсками — один из самых существенных элементов нашей оборонной работы. <…>
В Белоруссии мы провели штатное учение в двух танковых корпусах.
При обсуждении итогов учения пришли к мнению, что это направление исключительно опасное, что отсюда танковые корпуса перебрасывать нельзя ни в коем случае. Так решили на будущее.
Вскоре проводились учения в Киевском военном округе. Итоги учебы по всем четырем округам мы подводили уже в Москве, а в конце лета нарком обороны с заместителями докладывал Председателю Совета Народных Комиссаров о поездках по округам. <…>
После заседания, как и раньше в таких случаях, ужинали на квартире у И. В. Сталина. Там вновь обсуждали военные вопросы. Вдруг Сталин сказал:
— Нам нужен сейчас более молодой начальник Генерального штаба с неплохим здоровьем. Товарищ Шапошников стал частенько прихварывать. Кроме того, возникла необходимость использовать его на другой работе. Идет большое строительство укрепленных районов. Мы могли бы сделать Бориса Михайловича заместителем наркома по их сооружению. Как вы думаете, товарищи, кого можно назначить на пост начальника Генерального штаба? Жду ваших рекомендаций. Неожиданно для меня присутствующие стали называть мою фамилию, мотивируя это тем, что я имею специальную подготовку, участвовал в боях, был командующим округами и уже работал в Генеральном штабе. И. В. Сталин спросил мое мнение. Я стал категорически отказываться, ссылаясь на то, что работа эта сверхтяжелая, а опыта у меня для такой работы еще недостаточно.
— Вот что, — сказал И. В. Сталин, — мы с вами условимся так: вы приступайте сейчас, немедленно к работе, а как только подберем другую кандидатуру, заменим вас. Обижать вас не станем, вы получите соответствующее назначение. На этом и кончим сегодня.
На следующий день я приступил к исполнению новых обязанностей.
<…> Чтобы избежать ненужных и крайне в этот период нежелательных издержек, принимались все меры для строжайшего соблюдения технологической дисциплины. Особенно остро этот вопрос встал после того, как в результате самовольного отхода от технологии с одного из авиамоторных заводов пошли бракованные двигатели. Заводские товарищи хотели увеличить ресурс мотора, а новшество оказалось недостаточно проверенным, и двигатель забраковала военная приемка. <…>
В дело вмешался Сталин. Он обязал наркомат издать приказ о технологической дисциплине на заводах авиационной промышленности. Этот знаменитый приказ № 518 до сих пор помнят работники авиационной промышленности. В нем говорилось, что если самолет или мотор прошел государственные испытания и принят в серийное производство, то изменения в технологию его производства могут быть внесены только с разрешения народного комиссара. А вносить изменения в конструкцию самолета или мотора не может даже нарком. Это делалось только с разрешения правительства.
Сталин, знакомясь с проектом приказа, синим карандашом внес изменения и исправления, ужесточив пункты о наказании виновных, отступивших от этого приказа. Совет Народных Комиссаров утвердил его. Приказ о строгом соблюдении технологической дисциплины сослужил авиационной промышленности большую службу. Когда началась война, появилось немало соблазнов отойти от принятой технологии в связи с нехваткой тех или иных материалов. Но приказ стоял на страже технологической дисциплины, и если все-таки вносили какие-то изменения, то этому предшествовали тщательные проверки под контролем вышестоящих органов.