Нас с Громадиным отпустили, и я решил проехать по городу, посмотреть, как выглядит столица после тревожной, полной волнений ночи. <…>
Днем 22 июля мы услышали по радио приказ № 241 Народного комиссара обороны СССР. Он вызвал у всех нас радость за высокую оценку деятельности войск ПВО.
Надо отдать должное маршалу С. К. Тимошенко. В те трудные первые месяцы войны он много сделал, твердо руководил войсками, мобилизуя все силы на отражение натиска врага и организацию обороны. <…>
В конце июля мне позвонил А. Н. Поскребышев и спросил:
— Где находится Тимошенко?
— Маршал Тимошенко в Генеральном штабе. Мы обсуждаем обстановку на фронте.
— Товарищ Сталин приказал вам и Тимошенко немедленно прибыть к нему на дачу, — сказал А. Н. Поскребышев.
Мы считали, что И. В. Сталин хочет посоветоваться с нами о дальнейших действиях. Но оказалось, что вызов имел совсем другую цель.
Когда мы вошли в комнату, за столом сидели почти все члены Политбюро. И. В. Сталин был одет в старую куртку, стоял посередине комнаты и держал погасшую трубку в руках.
— Вот что, — сказал И. В. Сталин, — Политбюро обсудило деятельность Тимошенко на посту командующего Западным фронтом и решило освободить его от обязанностей. Есть предложение на эту должность назначить Жукова. Что думаете вы? — спросил И. В. Сталин, обращаясь ко мне и наркому. С. К. Тимошенко молчал.
— Товарищ Сталин, — сказал я, — частая смена командующих фронтами тяжело отражается на ходе операций. Командующие, не успев войти в курс дела, вынуждены вести тяжелейшие сражения. Маршал Тимошенко командует фронтом менее четырех недель. В ходе Смоленского сражения хорошо узнал войска, увидел, на что они способны. Он сделал все, что можно было сделать на его месте, и почти на месяц задержал противника в районе Смоленска. Думаю, что никто другой большего не сделал бы. Войска верят в Тимошенко, а это главное. Я считаю, что сейчас освобождать его от командования фронтом несправедливо и нецелесообразно.
М. И. Калинин, внимательно слушавший, сказал:
— А что, пожалуй, правильно.
И. В. Сталин не спеша раскурил трубку, посмотрел на других членов Политбюро и сказал:
— Может быть, согласимся с Жуковым?
— Вы правы, товарищ Сталин, — раздались голоса. — Тимошенко может еще выправить положение. Нас отпустили, приказав С. К. Тимошенко немедленно выехать на фронт.
Конечно, Семена Константиновича серьезно обидели высказанные замечания. Но на войне бывает всякое — не всегда есть возможность при решении больших и сложных вопросов учитывать личные переживания.
29 июля я позвонил И. В. Сталину и попросил принять для срочного доклада.
— Приходите, — сказал Верховный.
Захватив с собой карту стратегической обстановки, карту с группировкой немецких войск, справки о состоянии наших войск и материально-технических запасов фронтов и центра, я прошел в приемную Сталина, где находился А. Н. Поскребышев, и попросил его доложить обо мне.
— Садись, приказано подождать Мехлиса.
Минут через десять меня пригласили к И. В. Сталину, Л. З. Мехлис был уже там.
— Ну, докладывайте, что у вас, — сказал И. В. Сталин.
Разложив на столе свои карты, я подробно доложил обстановку, начиная с северо-западного и кончая юго-западным направлением. Привел цифры основных потерь по нашим фронтам и ход формирования резервов. Подробно показал расположение войск противника, рассказал о группировках немецких войск и изложил предположительный характер их ближайших действий.
И. В. Сталин слушал внимательно. Он перестал шагать вдоль кабинета, подошел к столу и, слегка наклонившись, стал внимательно разглядывать карты, до мельчайших надписей на них.
— Откуда вам известно, как будут действовать немецкие войска? — резко и неожиданно бросил реплику Л. З. Мехлис.
— Мне неизвестны планы, по которым будут действовать немецкие войска, — ответил я, — но, исходя из анализа обстановки, они могут действовать только так, а не иначе. Наши предположения основаны на анализе состояния и дислокации крупных группировок и прежде всего бронетанковых и моторизованных войск. — Продолжайте доклад, — сказал И. В. Сталин.
— На московском стратегическом направлении немцы в ближайшее время, видимо, не смогут вести крупную наступательную операцию, так как они понесли слишком большие потери. Сейчас у них нет здесь крупных резервов, чтобы пополнить свои армии и обеспечить правый и левый фланги группы армий «Центр».
На Украине, как мы полагаем, основные события могут разыграться где-то в районе Днепропетровска, Кременчуга, куда вышли главные силы бронетанковых войск противника группы «Юг».
Наиболее слабым и опасным участком обороны наших войск является Центральный фронт. Наши 13-я и 21-я армии, прикрывающие направления на Унечу — Гомель, очень малочисленны и технически слабы. Немцы могут воспользоваться этим слабым местом и ударить во фланг и тыл войскам Юго-Западного фронта, удерживающим район Киева.
— Что вы предлагаете? — насторожился И. В. Сталин.
— Прежде всего укрепить Центральный фронт, передав ему не менее трех армий, усиленных артиллерией. Одну армию получить за счет западного направления, другую — за счет Юго-Западного фронта, третью — из резерва Ставки. Поставить во главе фронта опытного и энергичного командующего. Конкретно предлагаю Н. Ф. Ватутина.
— Вы что же, — спросил И. В. Сталин, — считаете возможным ослабить направление на Москву?
— Нет, не считаю. Но противник, по нашему мнению, здесь пока вперед не двинется, а через 12–15 дней мы можем перебросить с Дальнего Востока не менее восьми вполне боеспособных дивизий, в том числе одну танковую. Такая группа войск не ослабит, а усилит московское направление.
— А Дальний Восток отдадим японцам? — съязвил Л. З. Мехлис. Я не ответил и продолжал:
— Юго-Западный фронт уже сейчас необходимо целиком отвести за Днепр. За стыком Центрального и Юго-Западного фронтов сосредоточить резервы не менее пяти усиленных дивизий. Они будут нашим кулаком и действовать по обстановке.
— А как же Киев? — в упор смотря на меня, спросил И. В. Сталин.
Я понимал, что означали слова «сдать Киев» для всех советских людей и, конечно, для И. В. Сталина. Но я не мог поддаваться чувствам, а как начальник Генерального штаба обязан был предложить единственное возможное и правильное решение в сложившейся обстановке.
— Киев придется оставить, — твердо сказал я.
Наступило тяжелое молчание… Я продолжал доклад, стараясь быть спокойнее.
— На западном направлении нужно немедленно организовать контрудар с целью ликвидации Ельнинского выступа фронта противника. Ельнинский плацдарм гитлеровцы могут позднее использовать для наступления на Москву.
— Какие там еще контрудары, что за чепуха? — вспылил И. В. Сталин и вдруг на высоких тонах бросил: — Как вы могли додуматься сдать врагу Киев? Я не мог сдержаться и ответил:
— Если вы считаете, что я, как начальник Генерального штаба, способен только чепуху молоть, тогда мне здесь делать нечего. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба и послать на фронт. Там я, видимо, принесу больше пользы Родине. Опять наступила тягостная пауза.
— Вы не горячитесь, — заметил И. В. Сталин. — А впрочем… Если вы так ставите вопрос, мы сможем без вас обойтись…
— Я человек военный и готов выполнить любое решение Ставки, но имею твердую точку зрения на обстановку и способы ведения войны, убежден в ее правильности и доложил так, как думаю сам и Генеральный штаб.
Сталин не перебивал меня, но слушал уже без гнева и заметил в более спокойном тоне:
— Идите работайте, мы вас вызовем.
Собрав карты, я вышел из кабинета с тяжелым чувством. Примерно через полчаса меня пригласили к Верховному.
— Вот что, — сказал И. В. Сталин, — мы посоветовались и решили освободить вас от обязанностей начальника Генерального штаба… На это место назначим Шапошникова. Правда у него со здоровьем не все в порядке, но ничего, мы ему поможем. А вас используем на практической работе. У вас большой опыт командования войсками в боевой обстановке. В действующей армии вы принесете несомненную пользу. Естественно, что вы остаетесь заместителем наркома обороны и членом Ставки.
— Куда прикажете мне отправиться?
— А куда бы вы хотели?
— Могу выполнять любую работу. Могу командовать дивизией, корпусом, армией, фронтом.
— Не горячитесь, не горячитесь! Вы вот тут докладывали об организации операции под Ельней, ну и возьмитесь лично за это дело. Затем, чуть помедлив, Сталин добавил:
— Действия резервных армий на Ржевско-Вяземской линии обороны надо объединить. Мы назначим вас командующим Резервным фронтом. Когда вы можете выехать? — Через час,
— Шапошников скоро прибудет в Генштаб. Сдайте ему дела и выезжайте. — Разрешите отбыть?
— Садитесь и выпейте чаю, — уже улыбаясь, сказал И. В. Сталин, — мы еще кое о чем поговорим. Сели за стол и стали пить чай, но разговор так и не получился.
На следующий день состоялся приказ Ставки.
Сборы на фронт были недолгими. Вскоре в Генштаб прибыл Б. М. Шапошников. После сдачи ему обязанностей начальника Генерального штаба я выехал в район Гжатска, где располагался штаб Резервного фронта.
30 июля мне позвонил И. В. Сталин и сказал:
— В Государственный Комитет Обороны поступил доклад маршала Кулика о том, что для обеспечения артиллерийским вооружением вновь формируемых в первой половине августа стрелковых дивизий недостает триста тридцать 45-мм противотанковых пушек и двести 76-мм. Кулик пишет, что их можно получить только за счет увеличения поставок промышленности. Других ресурсов нет. Сталин умолк. В телефонной трубке было слышно его дыхание. Я терпеливо ждал, зная, что подобные паузы он делает нередко, обдумывая возникшую у него в связи со ск