Сталин, слушая меня, молчал. А потом, как бы между прочим спросил:
— А у вас, у военных, как, принято докладывать о выполнении поручений? Я смутился, но ответил утвердительно.
— Так почему же вы не доложили о выполнении моего поручения? — уже с заметным раздражением поинтересовался Верховный.
Что ответить? Неуверенно сказал, что, мол, посчитал дело маловажным, а у вас, дескать, и без того много забот, не хотелось отнимать время зря… Сталин, нахмурившись, твердо заявил, что впредь не позволит нарушать порядок, установленный в армии, будет требовать доклада об исполнении любого поручения, каким бы мелочным оно ни казалось исполнителю.
Что ж, упрек заслуженный. И я воспринял его со всей серьезностью и больше уже не допускал подобных промахов.
Без пяти двенадцать дня я вошел в приемную наркома Военно-Морского Флота Николая Герасимовича Кузнецова. Ровно в двенадцать был принят. Николай Герасимович полностью согласился с необходимостью зимних перевозок на Белом море. Он задал несколько уточняющих вопросов и объявил, что назначает меня командиром ледокольного отряда Беломорской флотилии. Добавил, что весь ледокольный флот будет мобилизован и передан в этот отряд.
— Есть ли у вас вопросы? — спросил нарком.
Общая картина была для меня ясна. Ледокольный флот я знал хорошо. Как он будет работать на Белом море, тоже представлял. Одно беспокоило: не отдаст ледоколы Иван Дмитриевич Папанин, не выпустят их из ведения Главсевморпути. И я спросил:
— Какова позиция Папанина?
— Для меня его позиция не главное, вопрос будет решать товарищ Сталин. Что у вас еще?
— Есть просьба, Николай Герасимович: мобилизовать и назначить начальником штаба в ледокольный отряд профессора Зубова.
— Зубов? Знаю, согласен. — И тут же дал распоряжение адъютанту. — Без моего приказа из Москвы не выезжайте, — сказал на прощание нарком.
Через час после беседы мне вручили пакет со штатным расписанием ледокольного отряда. <…>
Весь день прошел в отделах Наркомата Военно-Морского Флота. Только в шесть часов вернулся домой. Поставил на огонь чайник, стал проглядывать газеты. Позвонил телефон.
— Слушаю.
— Кто у телефона?
— Бадигин.
— Константин Сергеевич?
— Да.
— Вас сегодня примет товарищ Сталин. Просьба никуда не уходить из дома. За вами приедут. Когда пришлем машину — позвоним.
— Буду ждать.
Я еще раз перечитал свое письмо, снова продумал каждое слово. Время шло, уже девять. Зазвонил телефон.
— Константин Сергеевич?
— Да.
— Машина выехала, будьте готовы.
Ждать пришлось недолго. Звякнул дверной звонок, 5 минут езды, и машина затормозила у небольшого особняка на улице Кирова. Встретивший меня Поскребышев поторопил:
— Товарищ Сталин ждет.
Скорым шагом прошли по коридору, миновали переднюю, вошли в большую приемную, заполненную генералами всех рангов.
У высокой двери с медной литой ручкой Поскребышев остановился:
— Входите, — открыл дверь.
В продолговатом кабинете стоял стол из полированного дерева. За столом сидел Сталин. Я подошел к нему. Сталин привстал и молча подал мне руку. Однако садиться не предложил. Я сразу заметил на его столе свое письмо. У стены, вытянувшись во весь свой гвардейский рост, стоял Николай Герасимович Кузнецов. Направо и налево от Сталина сидели члены Политбюро. Я подошел к Кузнецову и встал рядом с ним.
— Вы считаете возможным регулярные и надежные перевозки через Белое море зимой? — сразу спросил Сталин, — пристально рассматривая меня. — Вы уверены в этом товарищ Бадигин? — Да, уверен, Иосиф Виссарионович.
— Сколько один ледокол может привести за собой пароходов?
— В средних ледовых условиях нужен один ледокол на пять пароходов, — сказал я. — В тяжелых условиях один ледокол может привести только три.
— А если пароходы зажмет лед и «юнкерсы» забросают караван бомбами?
— Ледоколы должны быть хорошо вооружены, необходима защита с воздуха. Риск, конечно, есть.
— Сколько ледоколов смогут работать в Белом море? Сколько их числится в Архангельске?
— Два. Если в Белое море будет направлен «Красин», тогда будет три. Ледорез «Литке» может быть на подмоге. В Архангельске есть несколько ледокольных пароходов, они тоже принесут пользу. — Сколько нужно времени для одного рейса во льдах?
— При средних условиях ледокол может за неделю вывести пять пароходов и вернуться с другими пятью судами.
— Куда легче вести караван? В Архангельск или из Архангельска? — Это зависит от ветра.
— Что нужно, чтобы ледоколы работали с полной нагрузкой?
— Главное — люди, потом уголь и ремонтная база.
Сталин задал еще несколько вопросов: уточнял, сколько можно провести транспортов за месяц, за неделю, за всю зиму. Потом вдруг спросил:
— А если сделать порт в Индиге? Что это даст? Не решит ли этот порт рационально все вопросы?
Это было неожиданно. Проект доставки грузов в этот порт я не изучал, однако слышал о нем и сам бывал в Индиге на пассажирском судне.
Сталин заметил мое замешательство и сказал, не спуская с меня тяжелого взгляда:
— Не знаете — не говорите.
— Дайте минуту подумать, товарищ Сталин. Чувствовал я себя спокойно.
— Думайте.
Сталин все время сидел в кресле. Лицо его было угрюмо, взгляд тяжелый. Когда я видел Сталина в мирное время, он был не таким. Собравшись с мыслями, я так ответил насчет порта в Индиге:
— Во-первых, там мелко. Во-вторых, чтобы построить порт, надо много времени. В-третьих, там нет железной дороги. С таким же успехом можно выгружать грузы на Новой Земле.
— Понятно, — Сталин помолчал. — А кого бы вы, товарищ Бадигин, могли рекомендовать в руководители беломорских проводок?
Нарком Кузнецов, до сих пор молчавший, вмешался в разговор:
— Товарищ Сталин, я назначил командовать ледокольным отрядом Бадигина. В первый раз Сталин улыбнулся.
— Что ж, так и запишем, — сказал он. — Если что-нибудь понадобится, обращайтесь прямо к нам, товарищ Бадигин… Больше вопросов нет? — Он посмотрел на присутствующих членов Политбюро. — До свидания.
Мы вышли из кабинета вместе с Кузнецовым.
5 октября 1941 года из Ставки передали:
— С командующим фронтом будет говорить по прямому проводу товарищ Сталин.
Из переговорной штаба Ленинградского фронта я набрал по «Бодо»:
— У аппарата Жуков. Ставка ответила:
— Ждите. Не прошло и двух минут, как бодист Ставки передал:
— Здесь товарищ Сталин. Сталин:
— Здравствуйте. Жуков.
— Здравия желаю! Сталин:
— Товарищ Жуков, не можете ли вы незамедлительно вылететь в Москву? Ввиду осложнения обстановки на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова. Ставка хотела бы с вами посоветоваться. За себя оставьте кого-нибудь, может быть, Хозина.
Жуков:
— Прошу разрешения вылететь утром 6 октября. Сталин:
— Хорошо, завтра днем ждем вас в Москве.
Однако ввиду некоторых важных обстоятельств, возникших на участке 54-й армии, 6 октября я вылететь не смог, о чем доложил Верховному.
Вечером в Ленинград вновь позвонил Сталин:
— Как обстоят у вас дела? Что нового в действиях противника?
— Немцы ослабили натиск. По данным пленных, их войска в сентябрьских боях понесли тяжелые потери и переходят под Ленинградом к обороне. Сейчас противник ведет артиллерийский огонь по городу и бомбит его с воздуха. Нашей авиационной разведкой установлено большое движение мотомеханизированных и танковых колонн противника из района Ленинграда на юг. Видимо, их перебрасывают на московское направление. Доложив обстановку, я спросил Верховного, остается ли в силе его распоряжение о вылете в Москву.
— Да! — ответил И. В. Сталин. — Оставьте за себя генерала Хозина или Федюнинского, а сами завтра немедленно вылетайте в Ставку.
Простившись с членами Верховного совета Ленинградского фронта, я вылетел в Москву. В связи с тем, что генерала М. С. Хозина пришлось срочно послать в 54-ю армию, временное командование Ленинградским фронтом было передано генералу И. И. Федюнинскому.
В Москве меня встретил начальник охраны. Он сообщил, что Верховный болен и работает на квартире. Мы немедленно туда направились.
И. В. Сталин был простужен, плохо выглядел и встретил меня сухо. Кивнув головой в ответ на мое приветствие, он подошел к карте и, указав на район Вязьмы, сказал:
— Вот смотрите. Здесь сложилась очень тяжелая обстановка. Я не могу добиться от Западного и Резервного фронтов исчерпывающего доклада об истинном положении дел. А не зная, где и в какой группировке наступает противник и в каком состоянии находятся наши войска, мы не можем принять решений. Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта, тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать. Перед уходом И. В. Сталин спросил:
— Как вы считаете, могут ли немцы в ближайшее время повторить наступление на Ленинград?
— Думаю, что нет. Противник понес большие потери и перебросил танковые и моторизованные войска из-под Ленинграда куда-то на центральное направление. Он не в состоянии оставшимися там силами провести новую наступательную операцию.
— А где, по вашему мнению, будут применены танковые и моторизованные части, которые перебросил Гитлер из-под Ленинграда?
— Очевидно, на московском направлении. Но, разумеется, после пополнения и ремонта материальной части.
Во время разговора И. В. Сталин стоял у стола, где лежала топографическая карта с обстановкой Западного, Резервного и Брянского фронтов. Посмотрев на карту Западного фронта, он сказал: