— Нет, не сговорились. Но если он так думает, то думает правильно.
— Немцы будут до последнего драться за Восточную Пруссию. Мы можем там застрять. Надо в первую очередь освободить Львовскую область и восточную часть Польши. Завтра вы встретитесь у меня с Берутом, Осубко-Моравским и Роля-Жимерским. Они представляют Польский комитет национального освобождения. В двадцатых числах они собираются обратиться к польскому народу с манифестом. В качестве нашего представителя к полякам мы пошлем Булганина, а членом Военного совета у Рокоссовского оставим Телегина. <…>
9 июля Верховный еще раз рассмотрел план Ковельской наступательной операции 1-го Белорусского фронта. Он предусматривал:
• разгром ковельско-люблинской группировки;
• овладение Брестом во взаимодействии с войсками правого крыла фронта;
• выход широким фронтом на Вислу с захватом плацдарма на ее западном берегу. 10 июля я уже был опять в войсках <…>
…Конец августа 1944 г. был на редкость погожим. И. В. Сталин, как и мы уставший от невероятного напряжения военных будней, предпочитал работать на даче. Там мы представляли доклады об обстановке и документы на подпись. Там собирались и члены правительства.
Хозяин дачи в короткие минуты отдыха был очень приветлив и любил показывать присутствующим дачный участок. Однажды И. В. Сталин, показывая на небольшой пригорок, свободный от деревьев, сказал, что здесь после войны будут расти арбузы. Мы с Антоновым переглянулись: дескать, Кунцево — не Кубань… Но вскоре после войны нам напомнили об арбузах. После авиационного парада в Тушино, который после неоднократных переносов из-за непогоды наконец состоялся, И. В. Сталин пригласил членов Политбюро ВКП(б) и руководства Военного министерства (тогда оно именовалось так) к себе на обед. Столы были накрыты на «ближней» даче в березовой аллее. Погода была превосходная, настроение у всех отличное. После обеда И. В. Сталин повел нас к небольшой горке, на которой действительно росло несколько десятков арбузов! Сталин неторопливо выбрал довольно крупный арбуз, понес его на стол и одним движением длинного ножа ловко рассек пополам. Арбуз оказался на диво красным и довольно сладким. Оставалось только удивляться, как в открытом грунте в условиях Подмосковья могли созреть такие арбузы…
После разгрома противника, окруженного под Яссами и Кишиневом, Генштаб пустил в ход свою синюю папку, где находились обычно дела не столь спешные, но, как и другие, важные, в том числе представления к наградам и воинским званиям. Блестящая победа, одержанная 2-м и 3-м Украинскими фронтами, давала к тому повод. При рассмотрении этого вопроса И. В. Сталин сказал, что Р. Я. Малиновский и Ф. И. Толбухин достойны высшего воинского звания — Маршал Советского Союза.
— К тому же при восстановлении государственной границы СССР командующим фронтами это звание нужно присваивать, — добавил Верховный Главнокомандующий. Он был очень доволен успехами фронтов.
Предложение его приняли, и 10 сентября 1944 г. Р. Я. Малиновскому, а 12 сентября Ф. И. Толбухину присвоили маршальские звания.
В середине октября в Москву прибыли Черчилль и Иден, а также их политические и военные советники. Они вели переговоры с И. В. Сталиным, В. М. Молотовым, А. И. Антоновым. В отдельных заседаниях довелось участвовать и мне вместе с другими генералами Генштаба и сотрудниками Наркоминдела.
Доклад о положении на фронтах был поручен А. И. Антонову и готовился, как обычно, в оперативном управлении Генштаба. Кроме обзора операций на советско-германском фронте в нем рассматривались трудности проведения наступательных действий и говорилось о планах советского командования на будущее.
Накануне первого дня переговоров Верховный Главнокомандующий потребовал доклад на просмотр. «Пусть Штеменко привезет его», — было сказано А. И. Антонову, и я отправился на «ближнюю» дачу. Путь не был длинным, и вскоре машина уже шла по зигзагообразной знакомой мне дороге.
И. В. Сталин был один. Не задавая никаких вопросов, он поздоровался, взял у меня доклад и отправился в кабинет. Набил трубку, раскурил и, не торопясь, уселся за стол. Пробежал глазами несколько страниц.
Текст был рассчитан всего на 25–30 минут с учетом, что Антонову придется не только читать его, но и показывать что-то на карте.
Я сидел неподалеку в полной готовности, но Сталин, слегка посапывая и покряхтывая, правил доклад, не задавая никаких вопросов.
Дело подходило уже к концу, когда Верховный Главнокомандующий, уткнув красный карандаш в строку, заметил:
— В этом месте, товарищ Штеменко, мы посильнее, чем было в проекте доклада, запишем относительно наших планов. Скажем, что будем стремиться скорее выйти к границам гитлеровской Германии, а для этого предварительно разобьем Венгрию. Здесь, в Венгрии, и будет наш главный интерес. Это вам как оператору знать нужно.
Вечером 10 октября первому секретарю ЦК ВКП(б) Литвы А. Снечкусу из Кремля позвонил И. В. Сталин.
— Как на литовском языке называется Мемель? — спросил он. — Это город Клайпеда, — ответил Снечкус.
— Так вот, готовьтесь поднять над Клайпедой литовское знамя, с чем вас и поздравляю, — сказал Сталин.
Снечкус немедленно созвал членов бюро ЦК и сообщил это радостное известие. Слова Сталина о литовском флаге можно было понять символически. Это означало, что Клайпеда и Клайпедовская область будут опять включены в состав Литвы.
Только на исходе сентября 1944 года, после очередного доклада в Ставке, мы получили от Верховного задание подготовить расчеты по сосредоточению и обеспечению войск на Дальнем Востоке.
— Скоро, видимо, потребуются, — заключил Сталин этот короткий и как бы мимолетный разговор.
Такие расчеты в начале октября были сделаны, а в середине того же месяца Сталин впервые воспользовался ими при переговорах с Черчиллем и Иденом, прибывшими в Москву.
Мне лично в тот раз довелось видеть премьер-министра Великобритании лишь однажды. Случилось это вечером, когда мы с генералом А. И. Антоновым явились на обычный доклад в Ставку. Еще в приемной нас предупредили, что у Сталина Черчилль и что Верховный распорядился, чтобы мы заходили, как только прибудем.
Черчилль со Сталиным сидели в креслах друг против друга и оба нещадно дымили: один — толстой сигарой, другой — неизменной трубкой. За письменным столом расположился переводчик.
Сталин представил нас и сказал, что господин Черчилль хочет послушать доклад об обстановке на фронтах. Антонов сделал такой доклад, но с некоторыми отступлениями от порядка, принятого в Ставке. В данном случае фронты представлялись последовательно с севера на юг и обстановка на них излагалась по так называемому сокращенному варианту.
Черчилль подошел к столу, внимательно посмотрел разложенные на нем карты и задал только один вопрос: сколько войск у немцев против Эйзенхауэра. Алексей Иннокентьевич ответил.
После этого нас отпустили, но мы остались в соседней комнате в надежде, что Черчилль скоро уедет и нам удастся доложить на подпись Верховному некоторые неотложные документы. Минут через двадцать такая возможность действительно представилась.
Перед нашим уходом Сталин вызвал Поскребышева и распорядился:
— Виски и сигары, которые подарил мне Черчилль, отдайте военным. — Затем, обращаясь к нам, добавил: — Попробуйте, наверное, это неплохо.
Когда мы садились в машину, ящик с виски и коробка сигар находились уже там.
Позвонив Верховному и доложив обстановку, я просил его разрешения прекратить наступательные бои на участке 1-го Белорусского фронта, поскольку они были бесперспективны, и дать приказ о переходе войск правого крыла 1-го Белорусского фронта и левого крыла 2-го Белорусского фронта к обороне, чтобы предоставить им отдых и произвести пополнение.
— Вылетайте завтра с Рокоссовским в Ставку, поговорим на месте, — ответил Верховный. — До свидания. Во второй половине следующего дня мы с К. К. Рокоссовским были в Ставке. Кроме Верховного, там находились А. И. Антонов, В. М.
Молотов и Г. М. Маленков. Поздоровавшись, И. В. Сталин сказал:
— Ну, докладывайте.
Я развернул карту и начал докладывать. Вижу, И. В. Сталин нервничает: то к карте подойдет, то отойдет, то опять подойдет, пристально поглядывая то на меня, то на карту, то на К. К. Рокоссовского. Даже трубку отложил в сторону, что бывало всегда, когда он начинал терять хладнокровие и был чем-то недоволен.
— Товарищ Жуков, — перебил меня В. М. Молотов, — вы предлагаете остановить наступление тогда, когда разбитый противник не в состоянии сдержать напор наших войск. Разумно ли ваше предложение?
— Противник уже успел создать оборону и подтянуть необходимые резервы, — возразил я. — Он сейчас успешно отбивает атаки наших войск. А мы несем ничем не оправданные потери.