<…> В 1946 году как-то вечером мы с Кузнецовым были в кабинете Жданова. Вдруг звонок. У телефона — Сталин. Узнав от Жданова, кто у него в кабинете, он обращается к секретарям ЦК: «Назовите мне самого лучшего коммуниста». Вопрос был совершенно неожиданным и необычным. Все замялись. Сталин любил иногда задавать вопросы, которые ставили собеседников в трудное положение. Помню, Жданов смотрит на нас, а мы на него. Потом догадались спросить Сталина, для каких же все-таки целей требуется «самый лучший коммунист». Сталин сказал, что надо подобрать работника для руководства торговлей в стране.
Помню, мы долго тогда перебирали руководящие кадры. И вот все единодушно остановились на В. Г. Жаворонкове. Доводы были предельно убедительны.
Впоследствии, как известно, долгие годы В. Г. Жаворонков возглавлял этот трудный участок государственной работы. Многие годы я знаю этого скромного человека. Рад, что ему присвоено звание Героя Советского Союза.
На генеральной репетиции полет Як-15 всем понравился. Дня за два до воздушного парада Хруничев собрал у себя конструкторов. Тут были Туполев, Ильюшин, Микоян, Лавочкин и я. Нужно было обсудить некоторые окончательные детали пролета самолетов на параде.
В разгар совещания раздался звонок кремлевского телефона.
По тому, как сразу изменилось выражение лица Михаила Васильевича, мы поняли, с кем будет разговор.
— Слушаю, товарищ Сталин. Да, вот собрал конструкторов, уточняем некоторые детали парада. Да, все здесь, и он тоже.
И Хруничев передал мне трубку:
— Хочет с тобой говорить. Я услышал знакомый голос.
— Здравствуйте, как дела, как реактивные самолеты?
— Все в порядке, товарищ Сталин, самолеты Як-15 и МиГ-9 подготовлены к параду.
— У вас лично нет никаких сомнений, уверены ли вы в успехе? — Не беспокойтесь, нет никаких сомнений.
— Если нет полной гарантии безопасности, лучше отставить реактивные.
— Все будет в порядке, мы в этом уверены.
— Ну, желаю успеха.
Как и в годы войны, И. В. Сталин почти не оставлял себе свободного времени. Он жил, чтобы работать, и не изменял привычке заниматься обычно до 3–4 часов утра, а то и позднее, а с 10 опять принимался за дело. Такого порядка он заставлял придерживаться и всех других людей, имевших к нему отношение, в том числе Генштаб.
Нам часто доводилось ездить в Кремль и на «ближнюю» дачу с докладами по различным вопросам обороны страны. Могу сказать, что часов отдыха у Сталина было очень мало. Не много их было и после войны.
И. В. Сталин, кроме праздничных концертов и спектаклей, которые обычно устраивались после торжественных собраний, нигде не бывал. Домашним его «театром» были музыкальные радиопередачи и прослушивание грамзаписи. Большую часть новых пластинок, которые ему доставляли, он предварительно проигрывал сам и тут же давал им оценку. На каждой пластинке появлялись соответствующие подписи «хор.», «снос», «плох.», «дрянь». В тумбочке и на столике возле стоявшего в столовой тумбообразного громоздкого автоматического проигрывателя, подаренного И. В. Сталину американцами в 1945 году, оставлялись только пластинки с первыми двумя надписями. Остальные убирались.
Кроме проигрывателя имелся патефон отечественного производства с ручным заводом. Хозяин сам переносил его куда надо.
Нам, кроме того, была известна его любовь к городкам. Для игры в городки разбивались на партии по 4–5 человек в каждой, конечно, из числа желающих. Остальные шумно «болели». Играли, как правило, 10 фигур. Начинали с «пушки».
Над неудачниками подтрунивали, иной раз в озорных выражениях, чего не пропускал и Сталин. Сам он играл неважно, но с азартом. После каждого попадания был очень доволен и говорил: «Вот так мы им!»
А когда промахивался, начинал искать по карманам спички и разжигать трубку или усиленно сосать ее.
На даче не было ни парка, ни сада, ни «культурных» подстриженных кустов или деревьев. И. В. Сталин любил природу естественную, не тронутую рукой человека. Вокруг дома буйно рос хвойный и лиственный лес — везде густой, не знающий топора.
Невдалеке от дома стояло несколько пустотелых стволов без ветвей, в которых были устроены гнезда для птиц и белок. Это было настоящее птичье царство. Перед дупляным городком — столики для подкормки. Сталин почти ежедневно приходил сюда и кормил пернатых питомцев.
1947–1953 годы
Вскоре после войны было решено пригласить в нашу страну с официальным визитом фельдмаршала Монтгомери. <…> Время визита, по обыкновению, долго согласовывали и наконец договорились на январь 1947 года.
Уже в день прибытия фельдмаршала он должен был нанести официальный визит начальнику Генерального штаба Маршалу Советского Союза A. M. Василевскому. Было решено преподнести Монтгомери в это время русский сувенир. Долго ломали голову, что именно подарить высокому гостю, но ничто из обычных национальных памятных подарков вроде бы не подходило. К тому же тогда никаких специальных сувениров не делали. Наконец, кто-то подал мысль сшить ему русскую, военного покроя бекешу на беличьем меху и генеральскую папаху из серого каракуля. <…>
Наконец фельдмаршал прибыл и проследовал в кабинет, где были A. M. Василевский, А. И. Антонов, Н. В. Славин и автор этих строк, который должен был сопровождать Монтгомери при посещении им Академии Генерального штаба. После взаимных приветствий состоялась беседа. <…>
Но вот A. M. Василевский с приличествующим случаю коротким словом вручил бекешу и папаху. Монтгомери подарок очень понравился. Он долго разглядывал его, спросил, точно ли это настоящая белка и какова стоимость меха. Ответить о цене никто не мог, поэтому мне пришлось тут же выйти и по телефону навести справки. Затем Монтгомери решил надеть бекешу и папаху. Когда он облачился, оказалось, что папаха была впору, а бекеша слишком длинна. Полученные нами, как принято говорить, «достоверные данные», необходимые для портного, резко разошлись с действительностью. Не отличавшийся богатырским сложением английский фельдмаршал утонул в бекеше. A. M. Василевский успокоил:
— Дело поправимое. Завтра к утру бекеша будет доставлена вам в надлежащем виде.
Однако это не устраивало фельдмаршала, и он попросил, чтобы бекешу укоротили здесь же, при нем, он подождет. Все недоуменно переглянулись.
— Сергей Матвеевич, распорядитесь насчет портного, — сказал Александр Михайлович, обращаясь ко мне.
Я вышел. Минут через сорок привезли портного с машинкой. Была произведена примерка, и портной в приемной начальника Генштаба сел за работу.
<…> Наконец портной работу закончил, сделали еще одну примерку — бекеша была теперь впору. Довольный, не снимая ее, Монтгомери покинул Генштаб. <…>
Накануне отъезда фельдмаршала И. В. Сталин дал обед в честь Монтгомери. На обед приглашалось человек двадцать. К назначенному сроку мы — военные и представители МИДа собрались в Большом Кремлевском дворце. До начала обеда оставалось пять минут, а Монтгомери все не было. Дозвонились до резиденции: говорят — выехал. Тут же открывается дверь, и в приемный зал входит Монтгомери, одетый в бекешу и папаху.
— В чем дело? — бросились мы к сопровождавшим его советским офицерам, — Почему не раздели где положено?
— Категорически отказался, — был ответ.
Фельдмаршал, заметив замешательство и недоумение на лицах присутствующих, сказал:
— Хочу, чтобы меня увидел Генералиссимус Сталин в русской форме.
В это же время вошел И. В. Сталин и члены правительства. Монтгомери объяснил ему, в чем дело. Сталин посмеялся, сфотографировался вместе с ним, потом Монти (как его называли англичане) тут же разделся, и начался обед.
На следующий день мы провожали Монтгомери с Центрального аэродрома. Он приехал в той же бекеше и папахе, принял рапорт начальника почетного караула и улетел, не расставаясь с нашим подарком…
Тринадцатого мая Фадеев, Горбатов и я были вызваны к шести часам вечера в Кремль к Сталину. Без пяти шесть мы собрались у него в приемной в очень теплый майский день, от накаленного солнцем окна в приемной было даже жарко. Посредине приемной стоял большой стол с разложенной на нем иностранной прессой — еженедельниками и газетами. Я так волновался, что пил воду.
В три или четыре минуты седьмого в приемную вошел Поскребышев и пригласил нас. Мы прошли еще через одну комнату и вошли в третью. Это был большой кабинет, отделанный светлым деревом, с двумя дверями — той, в которую мы вошли, и второй дверью в самой глубине кабинета слева. Справа, тоже в глубине, вдали от двери стоял письменный стол, а слева вдоль стены еще один стол — довольно длинный, человек на двадцать — для заседаний.
Во главе этого стола, на дальнем конце его, сидел Сталин, рядом с ним с ним Молотов, рядом с Молотовым Жданов. Они поднялись нам навстречу. Лицо у Сталина было серьезное, без улыбки. Он деловито протянул каждому из нас руку и пошел обратно к столу. Молотов приветливо поздоровался, поздравил нас с Фадеевым с приездом, очевидно, из Англии, откуда мы не так давно вернулись, пробыв там около месяца в составе нашей парламентской делегации.