одолжали прибывать. Регулярно.
Вскоре стало очевидно, что у каждого принесенного сюда корабля поврежден У-пространственный двигатель – и именно поэтому они оказались здесь. Обычно экипаж, будь то люди или прадоры, погибал вместе с судном, но иногда попадались и выжившие. Папаша Лэлика, которому отнюдь не подходило определение «гуманист», к решению этого вопроса пришел быстро. Если кто-нибудь выберется из сектора и растреплет, что тут происходит, вскоре здесь будет не протолкнуться от государственных войск, поэтому папаша Лэлика заботился о том, чтобы не ушел никто. Лэлик, унаследовавший папашин трон, удавив родителя, обнаружил, что беспокоиться о государственном флоте теперь нет нужды – здесь остались только такие же, как он, мародеры-утильщики Погоста. Он соблюдал папашины традиции, лишь добавил маленькую особенность. В сущности, именно этой новой стороной операций Лэлик наслаждался больше всего, вот почему обломок современного государственного штурмовика, несмотря на явную ценность, разочаровал его. Лучше уж оставить его кому-нибудь еще из колонии экстрим-адаптов, значительно разросшейся с папашиных времен.
– Замечены признаки жизни, – снова прошипел Хендерсон.
– Что? – Лэлик отложил оружие и подался вперед.
Если на борту остались живые, это наверняка люди, а значит, у Лэлика появлялся шанс заполучить кого-то на свою арену. Много месяцев он ждал возможности выставить соперника против захваченного прадора. Он слепил еще одну ячейку и замер в тревожном ожидании, нервно почесывая струпья на костлявой груди.
За час изображение корабля стало гораздо четче, и Лэлик удивился, как там вообще мог уцелеть хоть кто-то. А кто-то ведь уцелел – Хендерсон прислал ему скан с захватной гондолы. Среди обломков застрял скафандр, внутри которого сканирование выявило сердцебиение и тепло.
– Быстро и аккуратно, – велел Лэлик. – Выловишь – и прямо на станцию.
Чем пытаться вызволить оттуда этого типа, потом париться, переправлять его на станцию, лучше сделать всё прямо здесь. А как только парень зашевелится и окрепнет, придет пора выставлять его против того молодого взрослого прадора.
На экране Лэлик видел Хендерсона, уже приподнявшего захватную руку, его раздутая фигура полностью заполняла пузырь, подушечки-прилипалы крепко держались за окружавшее Хендерсона щитостекло. Над обломками нависла когтистая пятипалая суставчатая лапа, которой он управлял. На миг Лэлику показалось, что он заметил какое-то движение среди груды мусора, но нет, просто поверхности из метаматерии сотворили оптическую иллюзию. Лэлик снова запустил руки в гелевый пульт, дотянулся до ячеек, представлявших других колонистов, и вывел на экран пузыри данных. Некоторые уже заключали пари и предлагали цены за право записи. Что ж, иных развлечений, кроме как заполучить живым хоть кого-нибудь, у ребят тут не было.
– Есть, – хрюкнул Хендерсон.
Его лапа сомкнулась на обломках, и теперь шла проверка надежности, так что Лэлик слепил очередной шар управления и с его помощью развернул тягач к станции, усмехнувшись тому, что и другие корабли уже потянулись назад к Зоне. Проклятье, он и вправду надеялся, что выживший продолжит в том же духе, поскольку на него уже поставлено немало биокредитов.
Блайт
Блайт лежал совершенно неподвижно, сама мысль о возможной боли сковывала все его члены. Впрочем, немного погодя он начал злиться и осознал, что сжимал кулаки – и они не болели. Капитан открыл вроде бы здоровый – по воспоминаниям – глаз и уставился на бледно-голубой потолок. Затем осторожно приоткрыл второй. С ним тоже всё оказалось в порядке. Капитан зажмурился, очень аккуратно перекатился на бок, а потом, оттолкнувшись от постели, медленно сел и снова открыл глаза, изучая окружающее пространство.
Находился Блайт – по его стандартам – в весьма роскошной каюте. Регулируемая кровать была огромной, ярко окрашенные стены изобиловали встроенными шкафами, наличествовали также пульт управления и дверь, ведущая в небольшую ванную комнату. Он специально рассматривал обстановку во всех подробностях, не решаясь опустить взгляд на собственное обнаженное тело, но наконец-то собрался с духом.
Свежепривитые плоть и кожа явственно отличались от остального тела, прежде всего отсутствием шрамов – исчез даже круглый след от пули на правой голени, в то время как старая кожа осталась желтовато-коричневой, точно выдубленной множеством посещенных миров, со всеми пятнами, дефектами и сеточками случайных шрамов, следов работы военного автодока. Блайт приподнял руку, полностью затянутую в новую кожу, согнул и разогнул ее. Рука заныла, она вообще казалась слишком чувствительной, но он знал, что со временем это пройдет, как сотрутся и отличия между старыми и новыми лоскутами кожи. Но капитан сомневался, что хоть когда-нибудь пройдут затаившиеся глубоко внутри страх и напряженность, следствие осознания собственной – человеческой – хрупкости.
Всё еще осторожно он свесил ноги с края кровати и медленно встал. Сразу закружилась голова, потом резко затошнило. Он едва успел добрести до умывальной и склониться над раковиной. Наружу не вышло ничего кроме желчи, но тело настойчиво утверждало: в желудке должно быть что-то еще. Спазмы следовали один за другим, такие сильные, что из задницы, забрызгивая пол, полилось жидкое дерьмо. Потянувшись к совмещенной с туалетом душевой кабинке, он кое-как выдвинул унитаз, но вместо того, чтобы сесть на него, шлепнулся рядом, и его вырвало еще раз.
Он потерял счет времени и не знал, сколько пролежал там, сотрясаемый рвотными позывами, но, когда полузабытье отступило, Блайт осознал, что весь дрожал, горло драло, а во рту поселился гадкий привкус. Способность размышлять вроде бы вернулась, но капитан пребывал в недоумении. Очевидно, он на борту того самого корабля – почти наверняка государственного, – который уничтожил «Черную розу». Но даже на Погосте или просто после применения старого военного автодока на его судне он не сталкивался с таким пагубным эффектом – пускай даже при столь масштабном телесном восстановлении, а ведь государственные технологии куда более продвинутые. И тогда он сообразил, в чем проблема: в его собственной голове. Психологические последствия допроса были налицо.
Он встал, пошатываясь, убрал унитаз и коснулся душевого пульта. Опустившаяся тонкая пленка отделила его от всей туалетной комнаты, потом полилась вода. Увеличив температуру, он стоял под горячими струями, пока дрожь не унялась, затем тщательно умылся. К тому времени как он, закончив с душем, потянулся к одному из висевших рядом полотенец, какой-то робот-уборщик уже позаботился и о дерьме на полу, и о рвоте в раковине. Капитан думал, что, вытершись, почувствует себя сильнее, но засевшая внутри болезненная хрупкость никуда не делась.
В комнате он нашел одежду: нижнее белье, мягкий комбинезон, тапочки. Когда он оделся, скрыв наготу, ощущение беззащитности чуть притупилось, но не исчезло – казалось, за ним постоянно наблюдал какой-то сердито хмурившийя призрак. Блайт огляделся, размышляя о том, где сейчас кристалл Левена. Он смутно помнил, как лежал на операционном столе. Естественно, без всякой одежды и, конечно, без пояса. Левен, наверное, впал в спячку (что, видимо, к лучшему) и кувыркался сейчас в вакууме. Доковыляв до двери, Блайт подергал ручку, ожидая, что дверь будет заперта, но створка плавно ушла в стену. За ней оказался коридор, пол которого устилал красный мшистый ковер, а маленькие ниши в стенах давали приют скульптурам, изображавшим какие-то кошмарные инопланетные формы жизни. Однако охрана всё же имелась.
– Следуй за мной, – проговорил спустившийся с потолка краб-дрон, мигая расположенными по ободку огоньками.
Капитан, кивнув, повиновался.
– На каком я корабле? – выдавил он, сделав несколько шагов.
– «Высокий замок», – коротко ответил дрон.
– Государственный боевой корабль?
– Гамма-класс, поддержание порядка и пресечение. – Дрон на секунду умолк. – Да, боевой корабль.
Через еще одну раздвигающуюся дверь дрон провел капитана в маленький салон, этакую гостиную-столовую. Здесь перед панорамным экраном, который показывал внутрикорабельное пространство и окрестный космос, теснились диванчики и низенькие столики, а позади них стояли полированный обеденный стол и восемь стульев. За столом сидел всего один человек. Грир, в точно таком же, как у него самого, бледно-голубом комбинезоне, походила на обитателя богадельни. Глаза ее были пусты, и Блайт заметил, что руки женщины, которыми она пыталась запихнуть в рот маленькие кусочки еды, тряслись.
– Капитан, – выдохнула она, и на этом слова у нее, похоже, кончились.
Блайт шагнул было к ней, но, заметив в стене пищераздатчик, направился туда и ввел заказ. Вскоре он получил запечатанный поднос и закрытый стакан. Блайт взял еду, но, вместо того чтобы присоединиться к Грир, подошел к панорамному окну.
Корабль был, несомненно, велик, поскольку за окном раскинулась тянувшаяся к рассвету равнина. В роли зари выступало свечение термоядерных двигателей. А равнина из металлов и сплавов была усеяна зеркальными волдырями приборов, похожими на купола, вперемешку с антеннами и парочкой громадный орудийных турелей. Вдалеке, у подножия одной из турелей, капитан заметил фигуру в скафандре, что дало ему представление о масштабе. Орудийная башня вытянулась этажа на четыре. Блайт отвернулся и нехотя присел рядом с Грир.
Она устало смотрела на него, а он не знал, что сказать. В итоге Блайт молча снял крышку с подноса и удивился, поскольку еда выглядела отлично. Впрочем, аппетита у него не было, так что он открыл стакан и отхлебнул кофе. Оказалось вкусно, но проглотил он с трудом, и желудок тут же изъявил протест. Пришлось отставить стакан в сторону.
– Не думаю, что Бронду удалось спастись, – сказал он наконец.
– Да, я слышала, – откликнулась Грир. – Нам следовало знать, что в конечном счете ублюдок убьет одного из нас.
В словах женщины не было гнева.
– Всё случилось быстро. – В ушах Блайт снова зазвучал оборвавшийся крик Бронда. – Я обгорел, – продолжил он. – Что-то допрашивало меня, пока работал автодок. Я всё время находился в сознании и безо всякой блокировки нервов.