– Теперь доволен? – спросила Сепия, быстро нагнав его.
Трент оглянулся на женщину-кошку, уверенный, что она не видела, куда он смотрел, и ее вопрос касался всех людей – «моллюсков» в целом.
– Я сделал для них, что мог, но сомневаюсь, что этого окажется достаточно.
– Ну, скоро мы выясним, – заявил только что вошедший Коул.
– Пора кого-то из них приводить в чувство?
– Да. Не можем же мы оставить их в таком виде.
– Они, конечно, будут сбиты с толку, – встряла Сепия, – но возможно, сумеют найти здесь и некоторую новизну.
– Не так уж и сбиты, – возразил Коул. – Я создал ограниченный пакет данных с описанием событий, которые привели их сюда. Они знают о применении энзимной кислоты, спасшей их жизни, и то, что они находятся на борту космостанции.
– А подробности? – поинтересовался Трент.
– Я же сказал – ограниченный пакет.
– Им известно о Цворне, о разрушении корабля Свёрла? – Трент за секунду умолк. – И о самом Свёрле?
Коул поморщился:
– Я многое опустил, поскольку в основе того, чем они пытались стать, лежало нечто сродни преклонению перед Свёрлом.
– Но ведь, наверное, лучше, если они узнают, каков он сейчас?
– Сложный вопрос, – ответил Коул. – Они будут осведомлены о наличии у них опыта, который они не изведали, и если я… перегружу их, они многое отметут. Дав им полное знание о Свёрле, можно превратить некоторых из них в законченных параноиков. Даже сообщать им об их нынешнем местонахождении, об этой станции, рискованно. Некоторые сведения необходимо представить… как часть их опыта.
Мысль о том, что ему не придется слишком много объяснять этим людям, когда их оживят, нравилась Тренту, но хотелось бы еще ближе подвести их к его собственному представлению о здравом рассудке, то есть к нежеланию умирать или превращать самих себя в чудовищ.
– Думаю, лучше начать с Мелиссы, – сказал он.
– Хорошо. – Коул был слегка возбужден. – Идем.
Он первым двинулся по узкому проходу между рядами и остановился у койки женщины, которую Трент прежде других увидел на этом корабле, – той, чья кожа была заменена искусственным панцирем. Теперь панцирь исчез, сменившись прозрачным покровом росших кожных клеток.
В отличие от тех, кто получил протезы конечностей и синтетические плоть и кожу, эта женщина в итоге будет выглядеть совершенно так же, как обычные люди. Однако в данный момент она больше походила на рисунок из древней книги по анатомии человека, демонстрирующий мышечную структуру. От ее сердца к стойке детоксикатора тянулись трубочки по которым бежала кровь – это постепенно отфильтровывалась прадорская органика, деактивировались наноботы и прочие оставшиеся внутри мертвые материи. Прилегавший к черепу диск сна Коул подцепил пальцем – и, сняв, отступил от постели.
Мелисса тут же открыла глаза, потом подняла руку и уставилась на нее. Когда видны все лицевые мышцы и даже глазные яблоки, потому что веки прозрачны, выражение лица трудно определить, хотя Тренту показалось, что женщина хмурилась. Секунду спустя она села, чтобы осмотреть свое тело. Провела пальцем по шунту, потом подняла голову и внимательно изучила каждого из стоявших рядом людей.
– Значит, я жива, – констатировала она вяло и даже несколько разочарованно.
В груди Трента будто сжался незримый кулак. Он почувствовал, что ответить необходимо.
– Живой ты можешь выбрать, оставаться тебе такой или нет. Ты пыталась превратиться в прадора, испробовала радикальные средства, а потом стала рабом прадорских феромонов. – Он хотел добавить еще что-то, но не знал, что сказать.
Женщина остановила взгляд на нем.
– Думаешь, я уже не выбрала – давным-давно? – Она помолчала. – Заносчивый ублюдок.
Трент вздрогнул. А какого ответа он ожидал?
– А как бы поступила ты?
– Не лезла бы в чужие дела.
Очевидно, благодарить она не собиралась. Трент посмотрел на детоксикатор, отметив, как долго тому пришлось работать.
– Насколько я понимаю… – он оглянулся на Коула, – ты в курсе, какие обстоятельства привели тебя сюда, и осознаешь свое положение. Он подождал ответа, но его не последовало, и продолжил: – Один из станционных ИИ сейчас восстанавливает и укомплектовывает одну из старых казарменных зон, смежную с госпиталем. Минут через двадцать, когда программа завершится, дрон проводит тебя туда. Еда и одежда там будут, а что тебе делать дальше – это уже твои заботы.
– А если я захочу убраться отсюда?
– Когда-нибудь и это станет возможно. – Мужчина поморщился. – Может, нам предоставят какой-нибудь местный корабль, а может, получится воспользоваться одним из телепортов, если Свёрл их наладит.
– Свёрл здесь? – Глаза женщины заблестели.
Не найдя достойного ответа, Трент повернулся к Коулу:
– Попробуем еще одного.
Они двинулись к следующей койке, но он чувствовал, как взгляд женщины сверлил ему спину. Почему он так расстроен? Ведь человек должен творить добро не потому, что ожидает благодарности, а из чистого альтруизма? Или поступки всех и каждого и вправду основаны исключительно на эгоизме?
Однако у следующего пробужденного ими, мужчины с искусственными ногами, руками, челюстью и глазами, благодарность просто зашкаливала. Он сразу завел нескончаемую речь о том, как в поисках новизны хотел превратиться в прадора, как много лет страдал от боли, сражаясь с бесчисленными инфекциями и отторжениями, как угодил в рабство и как осознал ошибочность своего пути. Что ж, ему поручили приводить в чувство остальных и рассказывать им о казармах. К этому моменту Сепия, по всей вероятности, заскучала и отправилась заняться чем-нибудь другим.
– Теперь Риик и ее дети? – спросил Коул.
Трент был благодарен психотехнику за то, что тот не предложил это в присутствии Сепии – получилось бы неудобно. Чуть задержавшись, мужчина осмотрел свой скафандр, пестревший ожогами и заплатами, и подумал, что, невзирая на все внутренние дезинфекции, от него наверняка не слишком приятно пахло. Обычная одежда хранилась у него в свертке за спиной. Цела она или нет, неизвестно, но проверить стоило.
– Не сейчас, – сказал он, – но скоро.
Шли дни, всё больше и больше оживленных людей – «моллюсков» отправлялись в казармы, и их койки тут же занимали следующие. Людей постоянно вводили и выводили – либо их товарищи, либо небольшие парившие дроны-проводники. Некоторые были благодарны, как тот, второй пациент, другие выказывали горечь, равнодушие, эйфорию или враждебность. Как обнаружил Трент, стандартной реакции не существовало – наверное, потому что это были люди. Однако большинство все-таки спрашивали о Свёрле и о прадорах, интересовались, что те делают, – и это угнетало.
На третий день произошел первый случай самоубийства – один из пробужденных выбросился через шлюз. На четвертый они получили первое убийство – очнувшийся вдруг озверел и в ярости накинулся на разбудившего его пациента. К счастью, смерть оказалась обратима, ведь сломанная шея здесь – отнюдь не приговор.
Трент делал, что мог, но вскоре обнаружил, что участие утомляло его. Он по-прежнему сопереживал всем вокруг, но уже не съеживался внутренне ни от их реакции на пробуждение, ни от вида их ран. Он чувствовал только усталость и разочарование. Похоже, эмпатия, которой проклял его Пенни Роял, начала черстветь, обрастать мозолями. Но ведь тот, кто делает то, что считает правильным, должен продолжать свое дело, даже пресытившись идеей? Альтруизм, в конце концов, не подразумевает личного удовлетворения. И Трент нашел и подготовил в казармах семейную комнату, анализируя чувства, которых никогда прежде не испытывал.
Лэлик
Четыре спрута потерпели неудачу, а фигура в целехоньком скафандре так и стояла посреди «препараторской». Лэлик положил перепончатые руки на гель-пульт, не желая снова погружать их: так он рисковал получить новый укол – обычный ответ, если требуешь от биотехники слишком многого. Он был озадачен и раздосадован.
– Они беспокоятся, – сообщил Хендерсон.
Лэлик оглянулся. Хендерсон и сам явно нервничал, блюдца-присоски на его теле сжимались и разжимались, словно в поисках надежной стены, к которой можно приклеиться. Остальные колонисты становились всё язвительней и постоянно докучали вопросами. Они жаждали боя. После неудачи первого спрута пари и ставки изменились, а уж когда провалились попытки еще трех, заклады сделались просто фантастическими. Некоторые колонисты совсем с ума посходили, утратив чувство меры, – в случае проигрыша они даже корабли свои потеряют. То и дело вспыхивали драки, и двое уже погибли.
– Что это вообще, как ты думаешь? – спросил Хендерсон.
– Я пытался провести анализ, – ответил Лэлик. – Скафандр вроде стандартный, но поверхность укреплена каким-то силовым полем. И сомневаюсь, что данные, касающиеся его обитателя, верны. Не исключено, что это просто проекция или какой-то вид «хамелеонки».
– Но что же внутри скафандра?
– Не знаю. Возможно, все-таки серьезно форсированный человек с неизвестной нам защитой, иначе зачем вообще ему был нужен скафандр? – Лэлик пожал плечами. – Но степень его форсированности не имеет значения; в какой-то момент ему просто приспичит вылезти оттуда.
– И что нам делать?
– Пожалуй, придется отправить его на арену к Сфолку как есть. – Вынужденные меры Лэлику никогда не нравились, но иного выхода он не видел. – Если повезет хоть немного, парень не станет стоять столбом, ничего не предпринимая, когда Сфолк нападет…
– Наверное, мы можем потерять Сфолка.
– Да, возможно.
Пытаясь немного успокоить парней, Лэлик выставил против прадора их последнего нормала, захваченного на Погосте. Сфолк быстренько расправился с женщиной, несмотря на ее керметовую броню и силовые клинки. Разорвал на куски и съел. Он был голоден, а сейчас наверняка проголодался еще больше. А еще он был отличным бойцом с высокой зрелищной ценностью, и Лэлик не хотел его терять. Он пожал плечами. Ничего не поделаешь, со временем Зона наверняка добудет еще одного прадора.