Если сущность в Лейденской воронке – это действительно Пенни Роял, то, вероятно, имелись способы устранить парадокс от его неприбытия туда – тогда пространственно-временной континуум затянул бы рану. Например, Пенни Рояла можно заменить кем-то другим. Природа парадоксов, конечно, парадоксальна. Если парадокс случился в будущем, значит, Брокл сейчас находился даже не здесь… на магистральной временной линии, а пребывал в некоем энергетическом займе менее вероятного параллельного континуума. Однако Брокл уже приходил к заключению, что его линия – основная и что Пенни Роял не вошел в черную дыру – потому что это сделал другой ИИ.
Он сам.
Выход был наипростейшим и казался подтверждением и оправданием его существования… или его самоуверенность тоже перешла на новый уровень? Нет, чем могущественнее становится ИИ, тем крепче он держится за реальность… ну, до известной степени. Сейчас Брокл считал, что достиг того же уровня, что и Пенни Роял, – или даже опередил его.
Его субразум в дредноуте, который недавно занимал Гаррота, сообщил о том, что в системе Панархии что-то произошло, за микросекунду до остальных. Возле планеты появился старый государственный истребитель. Корабль мистера Пейса вышел из У-пространства чуть дальше. Брокл сразу узнал истребитель – и понял, что человек, к которому Пенни Роял проявлял столь сильный интерес, на борту. Вся история планеты прокрутилась в сознании аналитического ИИ за несколько микросекунд, и кое-какая новая информация, извлеченная из памяти Гарроты, которая касалась того, что на самом деле случилось тут во время войны, аккуратно встала на свое место. Брокл разобрался в психологии противника – что лишь усилило его презрение к оному.
Пенни Роял поставил масштабные события, запланированные им здесь, в полную зависимость от реакции одного обычного человека. Потрясающая самоуверенность и глупейший риск.
Еще Брокл догадался, где находились врата, которые перенесут Пенни Рояла в сферу, и увидел, как плотно переплелись здесь все судьбы. Нет, его предназначение – вытеснить Пенни Рояла – очевидно.
Методичное сканирование системы Панархии выявило еще кое-что. Характеристики одного из астероидов выглядели подозрительно, и Брокл, сфокусировав на нем сканеры, рассмотрел пришвартованный к этому астероиду огромный глыбообразный корабль. Это был «Синий кит», грузовоз, похищенный Пенни Роялом, и в его трюме, естественно, уже не оказалось трех эвакуационных телепортов…
Субразумы Брокла могли разобраться с ситуацией здесь без труда. В сущности, на таком небольшом расстоянии его связь с ними сохранится, они по-прежнему останутся единым целым с хозяином, а если что-нибудь непредвиденное и вызовет помехи, они все равно будут знать, что делать.
Пока он не отдаст им другой приказ.
Размышляя об этом, Брокл запустил термоядерный двигатель «Высокого замка» и устремился к аккреционному диску. Можно было бы в один миг прыгнуть к Панархии, но ему еще требовалось время, чтобы внести в себя кое-какие изменения. Внутренние корабельные фабрики уже начали производить сильно модифицированную версию движка У-прыжковой ракеты, и, когда первый был готов, Брокл отправил одну из единиц установить себе новинку. Каждая часть Пенни Рояла наверняка обладала чем-то подобным, и это, по мнению Брокла, составляло единственное преимущество Черного ИИ. Он мог сидеть на хвосте Пенни Рояла, как ищейка, мог сорвать его планы и, возможно, заставить его действовать опрометчиво, пригрозив Торвальду Спиру. В конце концов он отыщет на Панархии похищенные телепорты. Войдет во врата и займет место Пенни Рояла в сфере, предварительно приказав своей флотилии отступить.
Спир
Флейт открыл дверь-трап арсенала, и мы спустились по аппарели. Шагая первым, я ясно вспомнил всё проведенное тут время и вдруг осознал, так четко, что засосало под ложечкой: я здесь умер. Воспоминания о прадорском плене отделились от моих собственных и отправились в шип, к остальным. Я был спокоен, но знал, что события станут развиваться именно здесь; здесь я найду ответы. Когда мой мимикриботинок опустился на стеклянную корку, дробя ее, будто тонкий лед, что-то вошло в шип, а оттуда – в сознание, отвечая ожиданиям.
Я был боевым разумом Кловисом, заключенным в обломке крушения в полтора километра длиной, падавшем в хромосферу зеленого солнца. В уцелевших герметизированных коридорах вокруг меня – обугленные человеческие кости и жирный дым. Моих големов переклинило, а аварийный выход заблокирован – спасибо прадорскому вторинцу-камикадзе. Когда спасатель-краб выхватил меня из огня, я остался абсолютно безразличен, поскольку давным-давно смирился с неизбежностью забвения…
Я был убийцей-дроном Крутым Опекуном, или Крутью – для своих. Все мои лапки представляли собой холодное оружие, заточенное до атомарного уровня, мои надкрылья – гигантские скальпели, и жало мое способно было пронзить даже пластинчатую броню, чтобы ввести жертве любой из обширной коллекции вырабатываемых мной ядов, вызывавших мучительную смерть. Прадорский первенец с отсеченными ногами кричал и булькал, пока наномехи пожирали его разум и загружали в меня симфонию данных. Я любил свою работу творца ужаса, ведь в ней находила выход моя абсолютная ненависть к моим жертвам…
– Что за мерзкая хрень? – спросила Сепия по радио, голос ее слегка потрескивал в заряженном воздухе, но потом, когда скафандры перенастроились, смягчился.
– Кусочек пазла, – ответил я через форс.
Ей потребовалось несколько секунд, чтобы откликнуться, а значит, она ослабила нашу связь. И на мой невербальный вопрос Сепия ответила:
– Слишком сильно.
– Этот второй – он и моя часть, – встряла Рисс.
– Давайте общаться по радио, – предложил я. – Объясни ей.
Рисс продолжила уже по радио:
– Цех Сто один выбирал воспоминания самых успешных солдат, убийц, боевых разумов, объединял их и помещал в новые создаваемые им разумы. Думаю, мы только что познакомились с частицей Пенни Рояла.
Я перешагнул через белые лозы, снова раздавив стекло, запекшееся здесь после взрыва. Синие плоды напоминали сплющенные дыни, только полупрозрачные. Там и тут валялись, как брошенные перчатки, мертвые спрутоножки; одну я подтолкнул носком ботинка, и она рассыпалась сухой пылью. Справа надо мной нависала туча-наковальня, темная, как железо в свете заходившего солнца. Редкие вспышки молний озаряли ее изнутри. Я вновь погрузился в воспоминания Пенни Рояла.
Я был дредноутом ИИ Вишну‑12, много подобных мне выбрали это имя. Восьмикилометровый ромб моего тела нес оружие, способное уничтожить мир внизу. Но я был математически точен, стреляя, ибо служил высшей цели, знание составляло мой смысл, и верность – мой долг. Однако мир внизу окуппировали, и судьба его обитателей была предрешена. Мои рельсотроны послали тысячи боеголовок с антиматерией в ядро планеты, а я уже наметил следующую задачу. И полетел, оставляя за собой росшее облако раскаленного добела газа, перевитое красными нитями магмы…
Я содрогнулся, увидев безжалостность государственных решений военного времени, одно из «неумолимых уравнений». Планету захватили прадорские войска, но на ней осталось много людей – они скрывались в пещерах, цеплялись за жизнь, прятались от прадорских групп захвата и неизбежно жуткой участи тех, кто попадал в плен. Государство в то время отступало, вероятность его победы в войне была невелика. Я снова скользнул в воспоминания: в них осталось еще что-то помимо того, что я увидел сразу. Мелькнул стоявший на поверхности прадорский корабль, люди, которых, точно стадо, загоняли в трюм бронированные вторинцы. Этим немногим удалось пережить плен и неумеренные аппетиты «хозяев». Их отправляли на Спаттерджей, чтобы выпотрошить и сделать рабами – часть меня уже испытала это на себе.
Дикий ужас швырнул в новые воспоминания, обрушившиеся на меня, как удар в живот. Я пошатнулся, и только рука Сепии удержала меня, не дав упасть. Меня скрутило воспоминание солдата, человека. Его подразделение аннигилировали, и он, больше из стремления отомстить, чем из чувства долга, ухитрился избежать плена и украдкой пронести ПЗУ на прадорский посадочный модуль. Ему даже удалось смыться оттуда и забраться достаточно далеко, прежде чем нажать на кнопку дистанционного детонатора, который он всё время крепко сжимал во взмокшем кулаке. Были и другие, и много, но объединяло их одно – эмоции, гнавшие к успеху вопреки трудностям. И это не одобрил бы ни один ИИ.
– Эмоции, – пробормотала Рисс.
Да, я не забыл воспоминаний Рисс о том, как ее создали в Цехе 101. Дрон-богомол, с которым она спасалась, сказал ей: «Отличная была идея – одарить ИИ завода-станции эмпатией и сознанием человеческой матери, чтобы он наверняка приглядывал за своими детишками». Оттого-то ИИ Цеха 101 и сошел с ума. Вынужденный создавать полчища детей и, чтобы защитить себя, сразу посылать их в практически безнадежный бой, завод-станция испытывал горе, которое не смог перенести. Он решил, что единственный способ избавить детей от страданий – убить их всех. И только сейчас, размышляя об этом, я понял, что дети тоже страдали.
– Цех Сто один многих своих детей снабдил эмоциями, эмпатией, способностью чувствовать боль и страх, – сказала Рисс. – Мне боль и страх не предназначались, ведь они помешали бы моим функциям. Их обычно давали крупным объектам, которые Государство не хотело потерять, – вроде истребителей.
– Эмпатия, – повторил я. И сразу вспомнил о Тренте, Пенни Рояле в микрокосме, ставшем пробой и предметом изучения.
Я оглянулся на «Копье», которое когда-то называлось «Изгнанное дитя», только сейчас осознав, насколько зловещим оно выглядело и как корабль походил на гигантский саркофаг.
В следующий миг я увидел, как похожий на саркофаг корпус рождавшегося истребителя переместился на тридцать метров вниз по почти тринадцатикилометровому строительному туннелю. В пространстве, которое он занимал, уже торчали раскаленные добела керметовые распорки, точно сходящиеся лазерные лучи. Потом они согнулись, покоробились под напором сверкающего силового поля.