Идти в таком виде домой я, разумеется, не могу. И знаю я только одного человека, к которому могу сейчас завалиться. Думаю, что могу. Это дядя Юра. Весь путь у меня занимает около двух часов и прихожу я к нему уже глубоко за полночь.
— Что случилось? — ошалело смотрит он на меня.
Понимаю, ночные визиты неприятны, особенно когда ты не в ладах с законом. Звонок в дверь посреди ночи без предупреждения, то ещё удовольствие. Но что же было делать? Можно было позвонить, да вот двушки не оказалось.
Я захожу в квартиру и расстёгиваю куртку.
— Война, Юрий Платонович. Это война.
— А это что? — спрашивает он, глядя на угловатый свёрток.
— Думаю, финансовая поддержка для осуществления нашего плана. Дай, пожалуйста нож, дядя Юра.
Я вспарываю полиэтилен и нашему взору предстают аккуратные пачки денег. Тридцать шесть пачек, из синеньких пятёрок. Итого восемнадцать тысяч.
— Чьи? — спрашивает Большак.
— Киргиза.
Он молча идёт на кухню ставить кофе.
В полотняном свёртке оказывается пачка баксов. Пять тысяч.
— Деньги не огромные, — замечает Большак. — Думаешь, стоило?
— А я теперь по-любому для него кровный враг. Так что, конечно стоило. Хуже уже не будет…
— Почему враг, из-за собаки? Ну, это же можно утрясти как-то.
— Да нет, дядя Юра, утрясти уже не получится. Два трупа у нас нарисовались и в перспективе горящая путёвка. Можно звякнуть? Пока родители не начали горком на уши ставить.
— Звони, конечно.
Сонный отец берёт трубку. Я докладываю, что всё хорошо и скоро, может, через часик, меня привезут домой.
— Можно мне умыться и почиститься? — спрашиваю я у Большака.
— Конечно-конечно, а то ты на домового похож и на трубочиста. Вот что, мне сегодня принесли для тебя кое-что. Ты свою куртку оставь, чтобы домой не тащить, я её в химчистку отправлю, а сам вот эту возьми. Будешь в школе самым видным парнем.
Он заходит в спальню и выносит ярко красную с бело-серыми вставками куртку с небольшим гербом СССР на груди. На спине написано: «USSR».
— Наша олимпийская форма, — говорит он. — Зимняя.
— Ух-ты, зачётный шмот, как бы моя дочь выразилась. Благодарю покорно. Сколько должен?
— Нисколько. Форма не продаётся. Вроде сувениров для начальства. Привезли сегодня небольшую партию.
— Буду значит ходить, как мажор, сынок генеральский, да?
— Бери выше.
Ну что же, очень даже кстати. Я пью кофе и обрисовываю ему ситуацию, более-менее привожу себя в порядок, а потом отправляюсь домой.
— Деньги, дядя Юра, оставляю здесь. Постараюсь вечером забежать, решим, что будем дальше делать. Но считай, что всё закрутилось. Россия, вперёд!
Утром я делаю звонок табачному капитану. Он не отвечает. Потом мне звонит Наташка и сообщает, что у неё температура и в школу она не пойдёт. Может, оно и к лучшему. Пусть в себя придёт, отлежится. Я снова набираю номер капитана и, опять не дозваниваюсь. Тогда иду в отделение самолично.
Дежурный неохотно отвечает, что Капитан Артюшкин будет только после обеда. Куда его понесло? Блин… Затягивать этот вопрос совершенно не хотелось бы. Ладно. Решаю повторить попытку сразу после уроков и бегу в школу. Практически даже не опаздываю.
На перемене меня выцепляет Крикунов. Хотел выскочить к автомату и ещё раз набрать Артюшкина, но приходится идти с Андреем Михайловичем.
— Ты помнишь, что у нас сегодня комсомольское собрание в тринадцать часов?
— Я не могу, — отвечаю я. — Вот правда, никак не могу. Меня в милицию вызывают.
— Ничего, подождёт твоя милиция. Комсомольское собрание важнее. Если не придёшь, из комсомола вылетишь.
Честно говоря, пребывание в рядах ВЛКСМ сейчас для меня не самый главный вопрос на повестке. Не приоритетный.
— Что-то вы больно горячитесь, Андрей Михайлович, — хмурюсь я.
— Тебе что-то неясно? У нас сегодня второй секретарь райкома будет.
— Блин, смотрины что ли?
— Не наглей, Брагин, — резко отвечает он и буравит меня взглядом. — И… да, можно сказать, смотрины. Для меня это важно. Так что, если что-то пойдёт не так, я тебя лично удавлю. Понял? Я здесь в вашем болоте всю жизнь куковать не намерен. Поэтому постарайся как следует и Родина тебя не забудет. И вот ещё, что… каждый крутой взлёт чреват ещё более крутым падением. Тебе хватает извилин, чтобы оценить мою мысль?
— Нормальный ты мужик, Андрей Михайлович, — говорю я протягивая ему руку.
От моей наглости он даже в ступор впадает и автоматически её пожимает.
— Хоть и говнистый маленько. Осторожно, у меня рука травмирована.
— Ах ты наглец! — шипит он.
— Да ладно, я же дружбу предлагаю, жизнь-то она длинная и мы, вроде в самом её начале пока ещё. У нас разница-то лет десять, не больше. Я тебе не как замдиректора говорю, а как нормальному мужику и старшему товарищу. Ладно, проведу я собрание. Так и быть. Как зовут секретаря?
— Валентина Романовна Куренкова, — отвечает он, пристально глядя мне в глаза.
Видать, что-то в моём взгляде предостерегает его от обычного менторского словоблудия.
— Всё хорошо будет, товарищ Крикунов. Отрекомендуем вас госпоже Куренковой в лучшем виде.
Знаю я её. Половину города скупит, королева коммерческой недвижимости. У неё батя в «конторе» служит. И служить будет. Та ещё мразь…
— Можно мне позвонить из учительской? — спрашиваю я. — Раз уж я ради вас остаюсь.
— Ну позвони, — говорит он, не понимая, как себя вести со мной. — И только не надо делать вид, что ты мне одолжение делаешь.
— Да, Андрей, делаю. И немаленькое, — твёрдо говорю я и тут же добавляю. — Я тогда скажу, что вы разрешили, ладно?
В учительской никого, только физрук. С того раза, когда он выдернул меня из-под «Колхиды», мы с ним ещё не пересекались. У меня же освобождение от физры после сотряса. Но, наверное, надо начинать ходить, а то вдруг не аттестует.
— Глеб Алексеевич, здравствуйте, — говорю я. — Мне Крикунов разрешил телефоном воспользоваться.
— Ну воспользуйся, — говорит он, внимательно меня рассматривая.
Я набираю номер Артюшкина и… бинго! Он отвечает:
— Капитан Артюшкин.
— Здравствуйте, Анатолий Семёнович. Это Брагин.
— Неужели? А я уж думал, всё, пропал ты. Был человек и нет.
— Я вам всё утро названиваю сегодня.
— Да неужели? — хмыкает он. — Ну, и чего же ты хочешь?
— Поговорить хочу, — отвечаю я. — Дело срочное и важное, но у меня тут собрание комсомольское. Так что приду к вам часа в три. Вы уж будьте на месте, пожалуйста.
— Слушаюсь, товарищ энерал. Оркестр, может вам для встречи подготовить?
— Лучше без лишнего шума, — говорю я.
— А без шума-то, боюсь, не выйдет уже. Так что, можно и с оркестром. Приходи, чего уж, только не раньше четырёх, а то меня сейчас с товарищами на ковёр вызывают. У нас тут ЧП городского масштаба. Сношать будут, а это дело небыстрое, понимаешь?
— Понимаю, конечно. Но вы распорядитесь тогда, чтобы меня пропустили. Я подожду, если вас не будет.
Закончив разговор, я кладу трубку и собираюсь уходить.
— Брагин, — останавливает меня физрук. — Ты же из десятого «А»?
Я молча смотрю на него.
— Ну, а почему на физкультуру не ходишь? Останешься неаттестованным за четверть. Проблем не оберёшься.
— А я, Глеб Алексеевич, освобождённый. У меня травма головы была. В тот же день, когда вы меня из-под машины вытащили. Спасибо вам, кстати. Большое.
— И на сколько ты освобождён? — сдвигает он брови.
— На два месяца, но вообще-то думал, что надо бы начинать ходить помаленьку. Я, кстати, спросить у вас хотел. Нельзя ли пару раз в неделю по вечерам у вас в спортзале проводить занятия по самообороне?
— Это надо с директором говорить, я такое решение принять не могу.
— А вам понравился приём?
— Какой ещё приём? — хмуро спрашивает он.
— Ну, когда я вам руку завернул. Я знаю крутого тренера, который может вести группу. Надо только место. Военный, боевой офицер, всё совершенно законно, никаких денег. Чисто в порядке шефской помощи. Так что, если надо с директором поговорить, поговорите. Если, конечно, вы заинтересованы. И да, десятый «А», так что скажете потом, что надумали. До свидания, Глеб Алексеевич.
Я выхожу, оставляя физрука переваривать услышанное и двигаю на химию.
После уроков всех «комсомолообязанных» с восьмых по десятые классы загоняют в актовый зал. Я захожу в комитет. Крикунов «облизывает» уже прибывшую Куренкову. Я её сразу узнаю. В молодости я её не знал, но в зрелости встречал несколько раз. Удивительно, она выглядит почти так же, как в моём времени, только морщин нет и жопа поменьше, хотя широта кости, особенно в тазобедренном отделе видна уже сейчас.
— Вот, Валентина Романовна, разрешите вам представить секретаря нашей школьной комсомольской организации, Егора Брагина.
— Здравствуйте, Валентина Романовна, — уверенно произношу я и протягиваю руку. — Очень рад с вами познакомиться. Много хорошего о вас слышал.
— Да? — немного надменно поднимает она бровь, а Крикунов делает глаза по полтиннику, ожидая от меня какой-нибудь гадости. — И чего же ты слышал?
— Слышал, что благодаря вам, район добился значительных результатов, и ваш вклад в этом довольно большой?
— И от кого же ты слышал? — кривит она в усмешке тонкие губы. — От Крикунова?
— Нет, Андрей Михайлович говорит, что ваш вклад в этом не большой, а решающий. Довольно большим его Новицкая называет.
— Ирина Викторовна? — удивляется Куренкова.
— Вот именно, — соглашаюсь я, — она самая. Скажите мне пожалуйста, Валентина Романовна, вы не будете возражать если я вам дам слово? У нас сегодня в повестке подведение итогов сбора макулатуры и постановка новых задач. Можно выступить с напутствием и пожеланиями новых успехов. Или просто короткое приветствие?
— Хм, — качает она головой. — Могу вас поприветствовать.
— Спасибо большое.
— А что результаты по макулатуре действительно хорошие?