, который преследует свою жертву через время и пространство, чтобы сожрать.
Интуиция – странная вещь. В один миг где-то в недрах бессознательного соотносятся между собой несколько внешних раздражителей – и вот вы приходите к определенному убеждению без помощи рассудка. Таким образом, я никак не могу объяснить, какие синаптические связи привели меня к выводу, что шрам на моей коже и то, что произошло в душевой, связаны между собой. И очень жаль, что не могу: потом оказалось, что я был прав.
В какой-то момент я напрягся, чтобы прогнать мысли о камере. До этого момента тем же вечером у меня это получалось и в тот момент получилось снова. Вставшая в воображении картина холодной безмолвной камеры заставила сердце как будто завернуться во что-то мягкое – и незаметно снизошел покой. Я раскрывал и сжимал ладони – ладони фокусника – и дышал более размеренно.
Все ведь получилось. Это было самое важное в тот вечер. Успех, вступление на верный путь и блистательное будущее.
Это мы с ребятами пришли сейчас.
Не-а. Совсем не так. У меня ни с кем не было конфликта, я и мухи не обидел. За пределами этих стен, в городе, меня окружала публика, которая от раза к разу и от стола к столу должна была увеличиваться и предъявлять спрос на мои фокусы. В субботу ты здесь будешь? А на следующей неделе? А ты здесь всегда? Ты в других ресторанах тоже работаешь?
Вот так.
Несмотря ни на что, ночью я спал хорошо. Когда удалось преодолеть силу одних внушений с помощью других внушений, усталость этого дня и вечера дала о себе знать, и я уснул около двенадцати, послушав «Somebody», и иголка проигрывателя даже не подскакивала. Слова песни продолжали звучать в голове, пока я погружался в сон, и мне снился этот кто-то, кто заставит меня взглянуть на мир в ином свете.
Когда я проснулся, происшествия прошлого вечера полетели на свалку под вывеской «меня это не касается». Туда теперь тёк довольно оживленный поток. Больших автомобилей с тонированными стеклами.
До субботнего представления оставалось два дня, и я подумал, что нельзя показывать один и тот же трюк, если хотя бы один человек его уже видел. К тому же казалось неправильным воспроизводить перед большой компанией те же эффекты, которые я использовал, выступая перед небольшой группой посетителей. Мне нужен был некоторый набор трюков, с помощью которого я мог бы варьировать свои выступления, чтобы ни одно из них полностью не повторяло другое, по крайней мере за один и тот же вечер.
Я выпил кофе, с аппетитом съел бутерброд с плавленым сыром и обратился к своей книжной полке за вдохновением. Как чаще всего и бывало, я остановился на Поле Харрисе. Выбрал «Close Up Entertainer», «Supermagic» и «Las Vegas Close Up»[14] и посвятил пару часов составлению списка возможных трюков, чтобы сделать программу выступлений более гибкой.
Намерение разучить несколько новых номеров всего за пару дней может показаться дилетанту слишком амбициозным, но на самом деле львиная доля всех фокусов основана на одних и тех же движениях руками. Если владеешь пятью-шестью карточными приемами и парой-тройкой приемов с монетой, то большая часть фокусов тебе доступна. Здесь важно сочетание движений и подачи, то есть того, что ты говоришь во время трюка.
Понятно, что есть исключения. Трюки, основанные на сложных движениях, которые можно натренировать лишь за сотни часов. С другой стороны, никто не скажет, что эти трюки более эффектны или интересны, чем базовые. Чаще бывает наоборот.
Пол Харрис придумал несколько сложных вещей, но на мой вкус он стал великим благодаря тому, как делал простые вещи. «Рефлекс» – это щекочущая нервы схватка между фокусником и зрителем, которая завершается кульминацией, кажущейся на первый взгляд невероятной. И все это на основе пары двойных подъемов и пальмирования.
День постепенно утекал, пока я сидел или стоял за письменным столом с колодой карт и монетами. Я позаимствовал пару реплик у Пола Харриса, добавил своих и после этого модифицировал трюк. К моменту, когда на часах было около четырех, я удлинил представление на шесть-семь минут и смог прерваться на поздний обед или ранний ужин.
Удалось так далеко задвинуть то, что произошло накануне вечером, что я на несколько секунд пришел в замешательство, когда хотел выйти на улицу и не нашел ботинок. И тогда я вспомнил. Открыл входную дверь и выглянул наружу. Ботинки стояли там, где я их оставил. Я чувствовал себя дураком, который перестраховывается сверх меры, но все равно взял кувшин с водой, чтобы отмыть подошвы, после чего спустился по лестнице в носках.
Когда смыл засохшую кровь, обнаружил в одном из ботинок сложенный листок бумаги. Развернул его и прочел слова: «МЫ ВЕРНЕМСЯ», написанные теми же аккуратными печатными буквами, что и записки на воротах и в прачечной. Может, женщина и отбросила человеческое достоинство, но почерк при этом сохранила. Угроза, обещание или просто констатация факта? Если запиской предполагалось меня напугать, то эффект получился обратный. Воющие и истекающие кровью привидения, которые накануне вечером стучались ко мне в дверь, превратились в обычных людей, которые умеют писать записки, а затем аккуратно их складывать.
До конца пятницы ничего особенного не произошло, а Пара мертвецов не сдержала свое обещание. Я остался доволен своим двойным выступом и счетом Элмсли[15], придумал новую подачу, которая подходила для того, чтобы прятать вещи в воздухе, посмотрел документальный фильм про шведский космический зонд «Викинг», поспал.
В субботу я продолжил упражняться. В моем репертуаре уже было довольно много трюков с картами, и я порепетировал вариант «Монеты в бутылке». После десятка повторов в нужном устройстве лопнула резинка, и пришлось отказаться от этого номера. Я отложил реквизит и пошел выпить кофе. Когда вышел на улицу и за мной захлопнулись ворота, кто-то крикнул: «Эй, слышишь!» Я обернулся и вздрогнул.
В мою сторону по улице Лунтмакаргатан шел скинхед. Под его расстегнутой курткой была видна футболка с руной «одал», а черные ботинки впечатывали шаги в брусчатку, когда он, набычившись, ко мне приближался. Дело было не в сходстве – это на самом деле был тот самый юноша с наголо выбритой головой, которого я видел в тот день в туннеле на коленях у опрятного соседа – у себя на коленях. Он остановился в метре от меня и большим пальцем сделал жест в направлении ворот: «Код какой?»
Даже в обычных обстоятельствах я бы без промедления сказал такому парню код, но из-за нахлынувших воспоминаний о том, как он сидел у меня на коленях, я только растерянно стоял перед ним, а он раздраженно хмурил брови. У него было гладкое лицо, и отсутствие волос делало глаза и губы очень заметными, как у мима. Трудно считываемое сочетание жесткости и невинности. Он стукнул рукой по воротам и вскрикнул:
– Код! Ворота!
Я посмотрел в сторону ворот, как будто для понимания его слов мне требовалось зрение, и уже хотел что-то ответить, но тут он щелкнул пальцами, указал на меня и спросил:
– Ты ведь фокусник?
– Да… точно.
Он погрозил пальцем, как будто меня нужно было за это отругать, и сказал:
– Летом видел тебя в Старом городе. Черт, а ведь у тебя здорово получается.
– …Спасибо.
Я вспомнил один пятничный вечер, когда посмотреть на меня собралось столько народу, что публика запрудила всю улицу Вэстерлонггатан. Сквозь толпу пробиралась группа из четырех скинхедов, и люди расступились. Скинхеды встали в самый передний ряд и пристально смотрели на меня. Они стояли с застывшими лицами, а я показывал два последних трюка в программе, чувствуя нарастающую панику. Публика начала расходиться. Когда я закончил и сделал глубокий поклон, моими зрителями оставались только эти четверо. Они стояли, скрестив руки на груди.
Ходило много историй про людей, которые пострадали от рук банды скинхедов, когда те начинали рыскать по улицам в поисках развлечений, заскучав на вертолетной площадке – месте сбора скинхедов.
Руками закрыть голову, крепко сжать кулаки. Только не по голове и не по пальцам.
Случалось, что полиция прогоняла меня, потому что я препятствовал движению пешеходов, но в широкой зоне безопасности, которая образовалась вокруг меня и скинхедов, не было ни полиции, ни других людей. Я был один. Шута объявили вне закона.
Главный парень в группе больше не скрещивал руки на груди. Он высвободил ладони и начал аплодировать. Остальные последовали за ним. Я стоял смирно, опустив руки вдоль туловища. Парень засунул руку в карман куртки, достал нераспечатанную банку крепкого пива, положил ее в шляпу и сказал: «Во, блин». После этого они ушли. Я присел на ступеньки лестницы, открыл банку и сделал несколько больших глотков.
У меня всегда была плохая память на лица, а скинхеды еще и выглядят все одинаково, поэтому я не мог сказать, был ли парень, который сейчас стоял передо мной на улице Лунтмакаргатан, среди тех четверых. В любом случае тот факт, что он меня узнал, смягчил его отношение, и он снисходительно произнес:
– Скажи код. Мне и вправду нужно зайти.
А почему я, собственно, должен был ему отказать? Какое мне было дело до того, что он задумал? Кроме того, в нем было что-то такое, что говорило: его черепная коробка вмещает нечто большее, чем просто: «Швеция для шведов, оле-оле-оле». Может, это я просто выдумал оправдание, чтобы избежать чувства неловкости, но в любом случае ответил:
– Девятнадцать-девятнадцать.
Он усмехнулся.
– Введение женского избирательного права, да?
– А разве это было не… в 1921-м?
Он покачал головой:
– В 1921 году они впервые фактически голосовали. А решение было принято в 1919 году. Один хрен, читать надо.
Последнюю фразу он произнес неагрессивно, скорее в шутку. Я стоял и смотрел, как он подошел к кодовому замку, н