Дальнейшая история известна. Рисунки вернулись в Магдебургские казармы и находятся в хранилище на третьем этаже под огромным засовом, рядом с которым на стене горит красным огоньком коробка сигнализации. А наискосок находится знаменитый чердак, где проходили репетиции терезинских хоров, которые постоянно посещал Кин с альбомом для набросков — он в том самом чемодане.
Как все это понимать?
В. П. Эфроимсон считал мистические истолкования результатом лености ума под кодовым названием «Экономь думать!». После многих лет, проведенных в тюрьмах и лагерях, он верил в то, что нравственность обусловлена генетически. Не верил, нет, — он это научно доказывал. Стало быть, следует поднапрячь мозги и найти объяснение этой дурной круговерти.
А если посмотреть иначе? Книга на трех языках вышла, выставка получилась, родственники Кина были растроганы до слез; Ира приехала, дала интервью телевидению; Марушка и Терезка сорвали аплодисменты у публики, услышав благодарность в свое имя, они зарделись и сделали книксен.
Доволен ли сам Кин? На выставках Фридл у меня было ощущение, что она довольна. Мне кажется, Кин ждал, что мы высвободим чемодан из плена. Так что предстоит следующий раунд.
Бесконечная история.
Отзыв семинаристки
«Не все задания меня одинаково вдохновляли, но это нормально: у каждого человека свои предпочтения, и было бы странно, если бы все принималось с одинаковым энтузиазмом. Мне очень понравилась методика обучения: отсутствие лекторской составляющей, обучение через собственные открытия, случающиеся в каждом задании.
Мне кажется, это самый правильный метод: дать ученику самостоятельно до всего дойти. Очень разнообразные и грамотно построенные занятия с привлечением примеров, с целью показать, как можно, как делали другие, а не как надо. Понравилось большое количество белых пятен во многих заданиях, отсутствие конкретики (посмотрите на это и сделайте свое) — отсюда великое множество интерпретаций, разные работы; в таких заданиях можно прочесть все и вложить все, каждый что-то свое, что сводит к минимуму неприятие материала, нежелание к нему приступать.
Именно такие задания в наибольшей степени стимулируют мыслительный процесс, развивают фантазию, но в то же время это не совсем рисунок на свободную тему, который многих пугает, — в них есть зацепка, ставится какая-то задача, есть от чего оттолкнуться.
Замечательно, что такие задания перемежались с заданиями, требующими меньшего вложения фантазии, в которых упор делался на отработку техники, — я говорю о копировании. Всегда можно было выбрать, к чему ты в данный момент готов: думать, сочинять или скрупулезно перерисовывать. Но даже такое, казалось бы, рутинное занятие, как копирование, нельзя было назвать нетворческим. Благодаря смене материалов, техник (перевод темперы в уголь, рельефа в круглую скульптуру) копирование превратилось в творческий процесс, требующий не только хорошего глазомера и твердой руки, но и решения многих других задач. Это усложняло процесс и делало его более интересным.
…Очень гармоничное сочетание трех важных составляющих — заданий, репродукций, текстов.
Мне понравилось, что уроки разбиты по темам, в каждой абсолютно новая задача плюс отсылка к уже пройденному. Отсутствие однообразия и желание охватить в короткий срок, пусть в гомеопатических дозах, как можно больше. Как у Маяковского — «Сидел «на голове» год» — я бы не выдержала, мне нужна смена картинок и возвращение к каждой из них позже, уже на новый круг.
И еще один важный момент, который, к сожалению, обычно не продуман в школе: одновременная обозримость и безразмерность заданий. Каждый урок можно сделать за несколько дней, а можно продолжать делать много лет. Ориентация как на слабого, так и на сильного ученика (или занятого и менее занятого, более энергичного): первые могут при желании со всем справиться, а вторые, выполнив задание, не будут сидеть сложа руки и дожидаться следующего урока, ведь задание безразмерное. Но даже если кто-то все равно не успел — пальчиком не погрозят, и это правильно. Каждый берет столько, сколько может. Я не сторонник давления в педагогике и в человеческих отношениях вообще, поэтому его отсутствие здесь мне понравилось. Недаром в ваших книгах так часто фигурирует слово «свобода».
Мое главное ощущение после семинара — переполненность. <…> Интересно взглянуть на свои будущие, уже самостоятельные шаги».
И я думаю о будущих шагах. Не куда шагать, а как шагать — по прямой, по кругу, по спирали?
Живопись — пространство…
Музыка — время…
Говорящее безмолвие точки… Вот что обязательно надо превратить в задание. Начать с него пятый курс.
Миланский собор офлайн
Гостиница «Палладио». Четвертый июль я провожу здесь. Последние два года вместе с Маней.
Поздний вечер. Толстяк в майке поливает цветы на балконе, дама с яркими рыжими волосами курит, опершись локтями на балконную загородку.
Завтра утром мне предстоит знакомство с двадцатью пятью студентами, а через четыре дня мы расстанемся с ощущением, что знали друг друга всю жизнь. Если все хорошо сложится. Это «если» тревожит.
Маня уперлась взглядом в рыжую даму, рисует сосредоточенно, а я не могу собраться с мыслями. Прежде миланские семинары имели свободные названия — «Все может быть всем», «Метаморфозы», «Суть вещи», а этот называется «От Баухауза до Терезина» и включает в себя лекцию и анализ детских рисунков.
— Как ты думаешь, из чего можно построить Миланский собор?
— Из коробок, полых трубок и газет, — отвечает Маня, нисколько не удивляясь вопросу. — Ты хочешь с этого начать?
— Нет, это для финала.
— Тогда понятно, зачем вести группу в Музей современного искусства.
— Зачем?
— Чтобы рисовать Миланский собор, находясь внутри суперсовременной постройки. С верхнего этажа. Вот это контраст!
— Или из кафе. Там есть выход на открытую площадку… Меня в этом музее поразила одна вещь.
— Магните пылью?
— Нет. Нависающая над головой бетонная плита с процарапанными разноцветными линиями.
— Не заметила.
— Там показывают документальный фильм о том, как происходил монтаж, как поднимали вверх квадратную глыбищу, как замуровывали ее в нишу над лифтом…
— А где был этот фильм, на потолке? Я его не заметила. Изъян дизайнерской концепции! Так чем же тебя потряс потолок?
— Он прибивает. За окном, совсем рядом, шпили собора тянутся к небу, а тут на тебя давит сверху плита. Там все воздушное — здесь приземленное. Потолок идет на свидание с полом.
— Эдит бы точно взбесилась! А вообще-то это круто — строить собор. Интересно, заметят итальянцы твой потолок? Может, ты придаешь особое значение таким вещам, потому что выросла в Советском Союзе?
— Каким таким?
— Идеологии искусства. С другой стороны, для Эдит это тоже всегда было важно. Я с детства слышала эти ваши разговоры.
— Мань, неужели это не очевидно? Серый параллелепипед, кругом лифты, холодный серый цвет — такое ощущение, что гуляешь в компьютере по виртуальной выставке. Я не говорю об экспонатах, только о здании. И рядом в окне — собор, человеческое создание с воздетыми ввысь руками-грифами. Разве это не бросается в глаза?
С рыжей дамы Маня переключилась на меня. Замолкнуть, не шевелиться. Думать молча. Не морочить ребенку голову досужими рассуждениями.
Клаудия
Цоканье каблучков. Я выхожу из номера. Клаудия. Светлые волосы вдоль лица, тоненькие прямоугольные очочки, улыбка, открывающая десны, на длинной шее очередное украшение, подобранное к платью с оборочками.
— Ты готова? — спрашивает она меня.
— К чему?
— Пить «Маргариту». Я положу вещи — и идем. Маня здесь?
— Да. В соседнем номере.
— Тогда через пять минут встречаемся внизу.
Мы знакомы больше двадцати лет. Клаудия перевела мою книгу рассказов, благодаря чему я приехала в Италию и познакомилась с самим Феллини.
Она фотографирует кошек и собирает картины с кошками. Мы с Маней тоже внесли свою лепту в коллекцию. Правда, одну кошку у нее дома я так и не долепила — нужно было улетать в Израиль.
В Савоне, где она живет, производят особого рода керамику. Клаудия пристроила меня в мастерскую к своему приятелю, и я лепила там из необыкновенной глины все, что хотела. Разноцветные скульптурки по сей день стоят у Клаудии на книжной полке.
Впервые в этот лицей мы тоже приехали с Клаудией.
Теперь нам тут все знакомо — в угловом магазине у гостиницы Клаудия покупает газету, и мы усаживаемся в кафе. Она читает газету, Маня рисует, я настраиваюсь. После занятий мы ходим в мексиканский ресторан напротив гостиницы. Там, если заказываешь «Маргариту», дают бесплатно всякие вкусности. Мы пьем и закусываем, Маня продолжает рисовать. Полстола заняты бумагой, тушью, ручками и кисточками. В такой упорядоченности есть особая прелесть.
В мексиканском ресторане прибавилось столиков на улице. А жара все та же, и комары. Неужели год прошел? Да. И в нем было столько событий… Но это только кажется. Мы с Клаудией уложились в две «Маргариты».
Танец живота
Что-то должно произойти. Иначе нет начала. В прошлом году я лихорадочно искала начало — выручила дыня, которую принесли в подарок.
Что это? Шар. Солнце. Луна.
Круги рукой, круги всем телом, круги углем на бумаге, с закрытыми глазами, следим за дыханием…
А если образовать эту форму цветом, вылепить ее краской?
Потом разрезать дыню и съесть (у кого нет аллергии).
И снова нарисовать.
От дыни за два дня мы дошли до цирка, кабаре и симфонического оркестра в лесу.
Куда приведет нас танец живота?
Маня одета в шаровары, на бедрах — пояс с золотистыми бубенчиками. Включаем музыку. Итальянки сидят на полу и, задрав головы, следят за Маниными движениями. Она танцует в центре зала. Постепенно все начинают поводить плечами, раскачиваться в ритме. Музыка набирает силу, тело вибрирует, живот дрожит, бубенчики звенят.