Резонирующий смешок Колтона у моего уха вырывает меня из мыслей о том, чего бы мне хотелось, чтобы он сделал со мной прямо сейчас. Это слишком для меня, когда наши тела соединены от бедер до плеча. Сейчас я почти готова умолять его.
— Впечатления в подсобке? (A Closet Еxperience) — спрашивает он, и мне нужно время, чтобы понять, что он делает еще одну неудачную попытку для расшифровки прозвища Ас.
— Нет, — смеюсь я над ним, — где это…
— Боже, ничего не могло быть чертовски идеальнее, даже если бы я такое спланировал.
И через мгновение понимаю значение его слов. Он подводит нас к изолированному закутку, где расположен инвентарь для уборки, и, по иронии судьбы, мы стоим перед дверью с надписью «Подсобное помещение».
Хочу засмеяться, но прежде, чем могу даже улыбнуться, он разворачивает меня и пригвождает к стене, прижимая телом, упираясь в меня своей выпуклостью. Колтон подпирает руки по обе стороны от моей головы и наклоняется, останавливаясь, едва коснувшись моих губ. Наши грудные клетки тесно прижаты, наше отчаяние в необходимости вкусить друг друга выкачивает из нас весь воздух, перехватывая дыхание и лишая рассудка.
Несмотря на близость, наши глаза остаются открытыми, с неизменной связью между нами. Наэлектризованной. Воспламеняющей.
— Ты хоть представляешь, как отчаянно мне хочется сейчас трахнуть тебя? — бормочет он, движениями губ слегка касаясь моих.
Тону в растекающемся тепле, которое вызывают его слова, умоляя утянуть меня на дно и взять там, но всё, что могу сделать — это дрожащий выдох. Он наклоняется и пробует меня на вкус. Мои руки чешутся от желания сжать в кулак его пиджак и разорвать на нем рубашку, будь прокляты эти пуговицы.
Колтон отступает, когда слышит стук каблуков, но открывает дверь подсобки и втаскивает меня внутрь. Как только дверь в темном помещении захлопывается, Колтон пригвождает мои руки над головой. Единственное освещение в подсобке — полоска света, просачивающаяся сквозь щель дверного проема. Рассудок не фиксирует моих внутренних демонов — клаустрофобию от несчастного случая, которая обычно душит меня при первом же намеке на замкнутое пространство. Моя единственная мысль — Колтон. Страх перестает существовать. Трепещу, ожидая момента, когда его тело врежется в мое, толкнет к двери и возьмет у меня то, в чем мы оба так отчаянно нуждаемся.
Разрядку. Контакт. Мощность.
Но этого не происходит. Единственный контакт между нами — его руки, удерживающие мои запястья в заложниках над головой. Подсобка слишком темная, чтобы увидеть очертания его тела, но я чувствую, как его дыхание овевает мое лицо. Мгновение мы стоим вот так, настолько близко, что волосы на моих руках встают дыбом, каждый нерв в теле зудит от желания почувствовать его прикосновение, которое он мне пока еще не дал, подвешенная в этом туманном состоянии потребности.
— Усиливающий предвкушение (Anticipation Can Enhance), — шепчет он, и сейчас, это безусловно определение для прозвища Ас. Несомненно. Но у меня нет времени, чтобы понять это, не говоря уже о том, чтобы ответить, потому что его губы, наконец, встречаются с моими. И на этот раз, они делают больше, чем просто пробуют. Они пожирают. Берут без спроса. Клеймят, утверждая свои права.
Мир по ту сторону двери перестает существовать. Сомнения, бунтующие в моей голове, замолкают. Всё дрожит от ощущений, когда его губы поклоняются моим.
Наши языки танцуют. Благоговейные вздохи сливаются в один. Тела изнемогают, но ни на сантиметр не соприкасаются друг с другом. Кроме рук Колтона на моих запястьях и губ, он не позволяет никаким другим частям наших тел соединиться.
А мне так отчаянно нужно прикоснуться к нему, почувствовать, как напряженные бутоны моих сосков трутся о его грудь, почувствовать, как его пальцы скользят вверх по моим бедрам и касаются моего самого интимного места.
Но он отказывает мне в этой молчаливой просьбе, полностью контролируя пресыщение моего детонирующего желания.
Он отстраняется, вынуждая нас обоих застонать.
— Иисусе, женщина, — клянется он. — От тебя невероятно трудно оторваться.
— Тогда не надо. — Тяжело дышу, меня обвивает сильнейшее вожделение, иметь его так близко, но так далеко во многих отношениях.
В ответ он издает досадное рычание и так же быстро, как мы попали в подсобку, так же быстро мы оказываемся снаружи. На мгновение закрываю глаза от внезапного света. Когда снова их открываю, Колтон стоит передо мной в нескольких метрах, напряжение в его плечах — результат, как я предполагаю, ускользающего контроля, который он пытается удержать.
Он оглядывается на меня через плечо: челюсть сжата, в глазах борьба с чем-то внутри.
— Колтон? — спрашиваю я, пытаясь разобрать в его душевном состоянии.
Он лишь качает головой.
— Мне надо отлить. Встретимся снаружи?
Просто смотрю на него, заикающееся «Хорошо» слетает с моих губ.
Он собирается уходить, но останавливается, оборачивается и идет ко мне. Без предисловий хватает меня за шею и притягивает к себе для целомудренного поцелуя в губы, прежде чем уйти. Слышу, как он бросает через плечо.
— Мне нужно немного времени.
А мне нужна целая жизнь.
Я погружена в разговор о достоинствах моей организации и о том, что смогут предложить новые объекты, когда меня прерывают.
— Райли! — гремит позади меня голос, и когда я оборачиваюсь, то оказываюсь в больших медвежьих объятиях Энди Вэстина. Отвечаю на объятие, его любовь заразительна, а затем он отстраняет меня на расстояние вытянутой руки и оглядывает. Он присвистывает.
— Вау! Этим вечером ты выглядишь совершенно потрясающе, — делает он комплимент, и я вижу, у кого именно Колтон научился очаровывать.
— Мистер Вэстин, так рада снова вас видеть, — говорю я ему, и я удивлена, что так и есть на самом деле. В помещение, полного притворства, он привносит живость и искренность.
Он машет рукой.
— Я же говорил тебе, прошу, зови меня Энди.
— Хорошо, Энди. Колтон знает, что вы здесь? Могу я предложить вам выпить?
— Вздор. Я сейчас сам принесу себе выпить, — говорит он, похлопывая меня по руке, обыскивая толпу глазами. — Мы его еще не видели. Мы встречались со старыми друзьями и услышали о таком великом деле.
— «Дети сейчас» определенно значительная организация, — рассуждаю я.
Он широко улыбается.
— Говоря о хороших делах, я слышал, что вы с моим мальчиком работаете вместе над чем-то для своей собственной организации.
— Да! — восклицаю я, меня пронизывает трепет от внезапного осознания того, что это происходит на самом деле. Я действительно нахожусь здесь, чтобы продвигать новые возможности и их реализацию. — С помощью Колтона…
— Вот ты где, — прерывает меня знойный голос. Поворачиваюсь, чтобы увидеть его владелицу и сталкиваюсь лицом к лицу с Доротеей Донаван-Вэстин. Она совершенно потрясающая, в ней есть та грация — в ее движении, улыбке, в том, как она себя держит — которая заставляет вас просто смотреть и восхищаться.
— Дотти, дорогая! Я не знал, куда ты пошла, — говорит Энди, целуя ее в щеку.
Доротея смотрит на меня, ее сапфировые глаза светятся весельем.
— Он вечно меня теряет. — смеется она.
— Дотти, дорогая, это Райли…
— Томас, — заканчиваю я за Энди.
— Томас. Да, — говорит он, подмигивая мне, благодарный за помощь. — Познакомься, моя жена, Доротея… — он поворачивается к ней, — …они с Колтоном работают над…
— Да, дорогой, я знаю… — она нежно гладит его по руке, — Как никак я в этом участвую. — Она поворачивается ко мне и протягивает идеально ухоженную руку. — Рада наконец-то встретиться с вами лично, Райли. Я слышала от комитета столько хорошего о вашей работе.
Протягиваю ладонь, чтобы пожать ей руку, удивленная своей нервозностью. Если Энди сердечный и привлекательный, то Доротея — сдержанная и царственная. Человек, заставляющий хотеть получить его одобрение, не говоря ни слова. Доминирующая.
— Спасибо. Очень приятно познакомиться, — тепло ей улыбаюсь. — Мы с вашим мужем как раз говорили об этом. Благодаря щедрому пожертвованию вашего сына предприятие стало для нас осязаемой реальностью. Как только его команда подсчитает сумму финансирования от заезда, мы сможем начать процедуру получения разрешения.
Гордость переполняет лицо Доротеи при упоминании о сыне, и я вижу безусловную любовь в ее глазах.
— Что же, думаю, хорошо, что я приболела, и заставила его тогда присутствовать вместо себя. — смеется она. — Несмотря на непрекращающееся ворчание, которое мне пришлось слушать, о том, что его заставляют носить смокинг.
Не могу не улыбнуться ее словам; то же самое ворчание я слышала ранее.
— Мы потрясены его щедростью. Невозможно выразить словами, насколько это ценно. И сверх того — попытаться заручиться спонсорской поддержкой для завершения финансирования… — кладу руку на сердце. — Он просто лишает нас — меня — дара речи. Я поражена, правда.
— Это наш мальчик! — восклицает Энди, беря бокал шампанского у проходящей мимо официантки и передавая его Доротее.
— Должно быть вы им гордитесь. Он действительно хороший человек. — Слова слетают с губ, прежде чем я даже осознаю это, и слегка смущают. Мое неожиданное признание его родителям — это проникновение в суть моих чувств к их любимому сыну.
Доротея склоняет голову в сторону и, делая глоток, смотрит на меня поверх бокала с шампанским.
— Итак, скажите, Райли, вы сегодня здесь с Колтоном по делу или это личное?
При ее словах я, должно быть, выгляжу как олень в свете фар, переводя взгляд от Доротеи к Энди и обратно. Что я должна сказать? Что я влюблена в вашего сына, но он все еще думает обо мне как о женщине, которую трахает, потому что отказывается признать, что у него могут быть чувства ко мне? Думаю, вряд ли такое уместно говорить родителям, независимо — правда это или нет. Открываю рот, чтобы что-нибудь сказать, когда вмешивается Энди.