– Заодно можешь упомянуть о прохладных, освежающих сосисках, – заметила госпожа Плантер.
– И знаешь, наверное, тебе не стоит пользоваться факелом, когда ты рассаживаешь людей по местам. Эти пожары уже надоели.
– А так я в темноте ничего не вижу.
– Да, но вчера вечером мне пришлось возвращать одному гному деньги. Ты же знаешь, как трепетно они относятся к своим бородам. В общем, сделаем так, дорогая. Я дам тебе саламандру в клетке. Они с самого рассвета сидят на крыше, так что готовы к употреблению.
Ящерицы дремали на дне своих клеток; тела их, поглощая свет, мелко колыхались. Отобрав шесть самых налившихся особей, Безам крайне осторожно спустился в проекционную будку и разместил их в соответствующем ящике. Смотал на бобину картинку, врученную Достаблем, и всмотрелся в непроницаемый мрак зала.
Что ж, поглядим, будет ли хоть сколько-нибудь зрителей.
Зевая, Безам зашаркал к дверям.
Поднялся на носки и дернул засов.
Наклонился и лязгнул другим засовом.
Открыл двери.
– Давайте, давайте, – ворчливо сказал он. – Можно уже захо…
Очнулся Безам в проекционной будке. Перепуганная госпожа Плантер обмахивала мужа фартуком.
– Что случилось? – пролепетал он, пытаясь отогнать воспоминания о перепрыгивающих через него ногах.
– Аншлаг! – сообщила госпожа Плантер. – И есть еще желающие! Очередь на всю улицу! А все из-за проклятых афиш!
Безам поднялся на ноги – может, чуточку нетвердо, зато бесконечно решительно.
– Заткнись, женщина! – прикрикнул он. – Ступай на кухню и нажарь попзёрна. Потом возвращайся сюда и помоги мне переписать табличку. Если есть очередь на пятипенсовые места, значит, будет спрос и на десятипенсовые!
Он закатал рукава и ухватился за ручку проекционного ящика.
В первом ряду восседал библиотекарь с пакетом арахиса на волосатых коленях. Спустя несколько минут он бросил жевать. Разинув пасть, он пялился, таращился и глазел на мелькающие картинки.
– Покараулить лошадь, господин? Госпожа?
– Нет!
К полудню Виктор заработал два пенса. Дело объяснялось вовсе не тем, что люди обзавелись новой породой лошадей, не нуждающихся в присмотре; просто они не желали, чтобы за животными присматривал именно Виктор.
Чуть позже с другого конца улицы к нему приблизился скрюченный человечек, ведя на поводу четырех лошадей. Виктор лицезрел его уже несколько часов, искренне недоумевая, как могут подъезжающие люди приветливо улыбаться этому сморщенному лилипуту и тем более доверять ему своих лошадей. Однако дела у него шли очень бойко, а вот широкие плечи Виктора, его красивый профиль и честная, открытая улыбка никак не благоприятствовали успеху в ремесле караульщика лошадей.
– Ты, верно, новичок в этом деле? – спросил человечек.
– Ага, – признался Виктор.
– То-то я и вижу. Выжидаешь небось шанса прорваться в картинки? – Он ободряюще улыбнулся.
– Да нет… В общем-то, я уже прорвался, – признался Виктор.
– Тогда почему ты здесь?
Виктор пожал плечами:
– С другой стороны выскочил.
– Понятно… Дагосподин, благодарюгосподин, берегивасбогигосподин, исполнювточностигосподин, – быстро проговорил человечек, принимая очередные поводья.
– Тебе, я так понимаю, помощник не нужен? – без особой надежды спросил Виктор.
Безам Плантер молча взирал на громоздящуюся перед ним горку монет. Себя-Режу Достабль сделал движение рукой, и гора явно уменьшилась – хотя по-прежнему могла считаться самой большой горой монет, какую Безам когда-либо видел наяву.
– А мы все продолжаем крутить ее каждую четверть часа! – завороженным шепотом произнес Безам. – Пришлось нанять мальчишку, чтобы он вертел ручку! Даже не знаю, что буду делать с такими деньжищами.
Достабль потрепал его по плечу.
– Купи помещение побольше, – посоветовал он.
– Да я вот и думаю, – кивнул Безам. – Точно. Что-нибудь этакое, с шикарными колоннами у входа. Моя дочь Каллиопа неплохо играет на органе – получилось бы хорошее сопровождение. И побольше позолоты и этих… кудрявых…
Взор его затуманился.
Так она завладела еще одним умом.
Голывудская греза.
…То будет настоящий дворец, подобный сказочному Рокси в Клатче или богатейшему на свете храму. И прекрасные рабыни будут разносить там арахис и попзёрн, а Безам Плантер – собственнически прохаживаться в красном бархатном камзоле с золотой тесьмой…
– А? – шепотом переспросил он.
На лбу его выступили бисерины пота.
– Ухожу, говорю, – повторил Достабль. – Когда занимаешься движущимися картинками, надо, соответственно, двигаться.
– По мнению госпожи Плантер, надо бы побольше картинок сделать с этим молодым человеком, – сказал Безам. – Весь город только о нем и судачит. Она утверждает, будто некоторые дамы лишались чувств, когда ловили на себе его обжигающий взор. Сама госпожа Плантер смотрела картину уже пять раз, – добавил он с оттенком подозрительности. – А эта девушка?! С ума сойти!
– Не беспокойся, – надменно ответил Достабль. – Они у меня…
Внезапное сомнение промелькнуло на его лице.
– До встречи, – поспешно бросил он и шмыгнул за дверь.
Оставшись в одиночестве, Безам обвел взглядом затянутые паутиной темные углы «Одиоза», которые его распаленное воображение тут же заставило пальмами в кадках, увило золотыми гирляндами и набило пухлыми херувимами. Под ногами хрустели шелуха от арахиса и пакеты из-под попзёрна. «Надо сказать, чтобы к следующему сеансу обязательно прибрали, – подумал он. – Эта обезьяна наверняка опять будет первой в очереди».
Теперь взгляд его упал на афишу «Кленка страсти». Просто поразительно. Слонов и вулканов нет и в помине, чудовища представлены всего лишь троллями со всякими нашлепками, но когда появился этот крупный план, тут уж… все мужчины ахнули, а потом ахнули все женщины… Ни дать ни взять – магия. Безам с усмешкой взглянул на лица Виктора и Делорес.
Интересно, что эти двое сейчас поделывают? Небось едят икру из золотых тарелок и восседают на бархатных подушках.
– Ты, парень, похоже, совсем сдал, – сказал караульщик лошадей.
– Боюсь, не понимаю я в этом деле, – признался Виктор.
– О, караулить лошадей – дело тонкое, – заметил человечек. – Нужно научиться быть подхалимом и при этом подшучивать над людьми, но так, чтобы они не обижались. Понимаешь, люди отдают тебе лошадей не потому, что очень хотят, чтобы ты их сторожил, а потому, что им нравится отдавать их сторожить. Вот так-с.
– Что – вот так-с?
– Им нужно, чтобы их как-нибудь развлекли при встрече, хочется перекинуться двумя-тремя словечками, – пояснил караульщик. – А поводья держать всякий умеет.
Виктор начал прозревать:
– Значит, это – представление.
Караульщик с лукавым видом растер нос, цветом и формой похожий на большую клубничину.
– Именно! – подтвердил он.
В Голывуде вовсю полыхали факелы. Виктор пробирался сквозь толпу на главной улице. Двери всех трактиров, всех таверн, всех лавок были распахнуты настежь. Между ними колыхалось людское море. Подпрыгнув, Виктор попытался обозреть толпу.
Ему было одиноко, неприютно и грустно. Хотелось поговорить, но той, с кем он хотел поговорить, здесь не было.
– Виктор!
Он быстро обернулся. Тролль Утес надвигался на него подобно горному обвалу.
– Виктор! Друг!
Кулак, размером и твердостью напоминающий пьедестал памятника, игриво замолотил по его плечу.
– А, привет, – слабым голосом отозвался Виктор. – Э-э-э… Ну, как дела, Утес?
– Здóрово! Просто здорово! Завтра снимаем «Грозу из Троллевой долины».
– Рад за тебя.
– Ты принес мне удачу, – громыхал Утес. – Утес. Вот это имя! А ну, пойдем-ка выпьем!
Виктор принял приглашение. Правда, особого выбора у него не было, так как Утес, ухватив его за руку и рассекая толпу, полуповел-полуповолок его к ближайшей двери.
Вывеска отливала голубым сиянием. Почти все анкморпоркцы умеют читать по-тролльски – язык этот очень доступный. Острыми рунами на вывеске было вырублено: «Голубая Лава».
Это был троллев трактир.
Дымно полыхающие очаги позади стойки, сложенной из каменных плит, служили единственными источниками света. Они озаряли трех троллей, наяривающих на… по-видимому, на каких-то ударных, но каких именно, Виктор разглядеть не мог, поскольку децибелы уже достигли того уровня, когда звук становится плотной материальной силой, заставляющей вибрировать глазные яблоки. Потолок тонул в дыму.
– Что будешь пить? – прокричал Утес.
– Можно я не стану заказывать расплавленный металл? – нерешительно проблеял Виктор. Чтобы его расслышали, блеять пришлось во всю глотку.
– У нас тут есть и людские напитки, – проорала служившая за стойкой троллиха.
Именно троллиха, сомневаться не приходилось. Существо это явно принадлежало к женскому полу. Своими формами троллиха немного напоминала статуи богини плодородия, высеченные пещерными людьми из камня много тысяч лет тому назад, но более всего она была похожа на подножие скалы.
– Мы тут без предрассудков, – пояснила она.
– Тогда мне пива.
– И «серный цвет» с газированной лавой, Рубина, – добавил Утес.
Теперь, когда глаза его привыкли к сумраку, а барабанные перепонки милосердно утратили всякую чувствительность, Виктор мог оглядеться по сторонам.
За длинными столами вокруг восседали всевозможные тролли. Изредка встречались вкрапления гномов, что было крайне необычным зрелищем. Гномы с троллями уживались, как… как… в общем, как гномы с троллями. У себя в горной стране они вели бесконечную, неугасаемую вендетту. Да, Голывуд все ставит с ног на голову.
– Мы можем с тобой спокойно поговорить?! – прокричал Виктор в остроконечное ухо Утеса.
– Еще бы! – Утес поставил стакан на стол. Из стакана торчал лиловый бумажный зонтик, съежившийся от жара.
– Ты где-нибудь видел Джинджер?! Помнишь ее?! Джинджер?!
– Она работает у Боргля!
– Но только по утрам! Я туда заглядывал. А чем она занимается в свободные часы?