– Гав? – спросила она.
Себя-Режу-Без-Ножа Достабль быстро оглянулся в поисках чего-нибудь, чем можно было бы в нее швырнуть, понял, что это выбьется из его образа, и вновь повернулся к плененному Сильверфишу.
– Ты знаешь, – сказал он, ничуть не преувеличивая, – мне невероятно повезло, что я тебя встретил.
Обед в таверне стоил Виктору доллара и парочки пенсов. Состоял он из миски супа. Продавец супа объяснил, что все стоит так дорого, потому что продукты приходится везти издалека. Вокруг Голывуда ферм не было. Да и вообще, кто станет растить овощи, когда можно делать клики?
После этого Виктор отправился на пробы к Гаферу.
На пробах ему пришлось минуту простоять неподвижно, пока рукоятор по-совиному пялился на него поверх рисовального ящика. Когда минута истекла, Гафер сказал:
– Ясно. У тебя врожденный талант, парень.
– Но я же ничего не делал, – удивился Виктор. – Ты просто велел мне не двигаться.
– Ага. Вот именно. Нам именно такие люди и нужны. Которые не двигаться умеют, – объяснил Гафер. – А всякое там жеманное актерство пусть в театрах остается.
– Но вы ведь так и не объяснили мне, что демоны делают в ящике, – напомнил Виктор.
– А вот что, – сказал Гафер, откидывая пару защелок. На Виктора уставился ряд крошечных злобных глазок. – Вот эти шесть демонов, – Гафер осторожно указал на них пальцем, остерегаясь когтей, – смотрят в маленькую дырочку спереди ящика и зарисовывают то, что видят. Их обязательно должно быть шесть, понятно? Двое рисуют, четверо дуют на картинку, чтобы высохла. Потому что следующая уже на подходе, ясно? Каждый раз, когда поворачивается вот эта ручка, прозрачная лента немного проматывается вниз, открывая место для новой картинки.
Он повернул ручку. Ящик сказал кликаклика, а бесы заверещали.
– Что это с ними? – спросил Виктор.
– А, – сказал Гафер, – это потому, что ручка еще и вращает вот это колесико с кнутами. Это единственный способ заставить их работать быстро. Обычные бесы – ленивые чертяки. В общем, тут все взаимо-связано. Чем быстрее ты крутишь ручку, тем быстрее проматывается пленка и тем быстрее им приходится рисовать. Нужно тщательно подобрать скорость. Это очень важное ремесло – рукояторство.
– А вам не кажется, что это, ну, жестоко?
Гафер явно удивился:
– О нет. Вовсе нет. У меня перерыв каждые полчаса. Требование Гильдии Рукояторов.
Он прошел вдоль верстака туда, где стоял другой ящик с откинутой задней панелью. На этот раз на Виктора, скорбно моргая, воззрились из клетки заторможенного вида ящерицы.
– Не слишком это надежно, – сказал Гафер, – но лучше мы ничего не придумали. Саламандры обычно лежат весь день в пустыне и впитывают свет, а если их напугать – они его выделяют. Это механизмом самозащиты называется. Так вот, когда пленка проматывается, а вон та шторка открывается и закрывается, их свет проходит сквозь пленку и вот эти линзы и попадает на экран. Все очень просто.
– А как вы их пугаете? – спросил Виктор.
– Ручку видишь?
– О.
Виктор задумчиво потыкал пальцем в рисовальный ящик.
– Ну ладно, – сказал он. – Значит, у вас получается куча маленьких картинок. И вы их быстро проматываете. Тогда на экране должно все смазываться, но не смазывается же.
– А‑а, – протянул Гафер, постучав себя по носу. – Это секрет Гильдии Рукояторов. Передается от одного посвященного другому, – напыщенно добавил он.
Виктор бросил на него проницательный взгляд.
– А я думал, картинки всего несколько месяцев снимают.
Гаферу хватило совести отвести глаза.
– Ну да, сейчас мы скорее раздаем его кому попало, – признал он. – Но дай нам несколько лет – и мы начнем передавать его… Не трогай?
Виктор с виноватым видом отдернул руку от сложенных на верстаке жестянок.
– Там внутри пленка, – сказал Гафер, осторожно их отодвигая. – С ней надо очень осторожно. Ее нельзя нагревать, потому что она сделана из октоцеллюлозы, и резких встрясок она тоже не любит.
– И что с ней тогда случается? – спросил Виктор, не сводя глаз с жестянок.
– Кто знает? Выживших не было, так что нам никто не рассказал. – Гафер посмотрел на лицо Виктора и осклабился.
– Об этом не беспокойся, – сказал он. – Ты-то будешь перед ящиком стоять.
– Только я не умею играть, – признался Виктор.
– А делать что тебе говорят умеешь? – спросил Гафер.
– Что? Ну-у. Да. Наверное.
– А это все, что от тебя требуется, парень. Это все. А, и еще большие мышцы.
Они вышли под раскаленное солнце и направились к сараю Сильверфиша.
Который был занят.
Себя-Режу-Без-Ножа Достабль знакомился с движущимися картинками.
– Что я себе представляю, – сказал Достабль, так это, ну… вот, посмотри. Что-то вроде этого.
Он поднял табличку.
На ней кривыми буквами было выведено:
После этаво паказа пачиму бы не заглянуть В «Реберный Дом Харги» Лучшая Гарячая Кухния
– А что такое «гарячая кухния»? – поинтересовался Виктор.
– Это по-иностранному, – объяснил Достабль. Он хмуро поглядывал на Виктора. Оказаться под одной крышей с кем-то вроде него в планы Достабля не входило. Он-то надеялся иметь дело только с Сильверфишем. – Означает «еда», – добавил он.
Сильверфиш уставился на табличку.
– И что это? – спросил он.
– Может быть, – очень осторожно проговорил Достабль, – ты поднимешь эту табличку в конце показа?
– Это еще зачем?
– Потому что такой человек, как Шэм Харга, может отвалить за это огро… большую сумму.
Все внимательно посмотрели на табличку.
– Я обедал в «Реберном Доме Харги», – припомнил Виктор. – Я бы не сказал, что еда там лучшая. Она не лучшая. Далеко не лучшая. – Он немножко по-думал. – Собственно говоря, от лучшей она далека настолько, насколько это вообще возможно.
– Это не имеет значения, – резко ответил Достабль. – Это совершенно не важно.
– Но, – начал Сильверфиш, – если мы будем повсюду говорить, что «Реберный Дом Харги» – лучшее место в городе, что подумают в других ресторанах?
Достабль навалился на стол.
– А вот что, – сказал он. – «Почему мы не придумали это первыми?»
Он выпрямился. Во взгляде Сильверфиша просвечивало непонимание.
– Объясни-ка еще раз, пожалуйста, – попросил он.
– Они захотят сделать то же самое! – сказал Достабль.
– Я понял, – вклинился Виктор. – Они захотят, чтобы мы поднимали таблички с надписями вроде: «На самом деле лучшая кухня в городе не у Харги, а у нас».
– Как-то так, как-то так, – протараторил Достабль, злобно поглядев на него. – Над формулировкой придется подумать, но как-то так.
– Но… но… – Сильверфиш изо всех сил пытался не потерять нить разговора. – Харге ведь это не по-нравится? Если он заплатит нам, чтобы мы написали, что он лучше всех, а потом мы возьмем деьги у других людей и напишем, что они лучше всех, тогда он…
– Заплатит нам еще больше, – закончил Достабль, – чтобы мы написали это еще раз, да покрупнее.
Все уставились на него.
– И ты думаешь, что это сработает? – спросил Сильверфиш.
– Да, – отрезал Достабль. – Послушай как-нибудь с утречка уличных торговцев. Они ведь не кричат: «Почти свежие апельсины, чуток помятые, по терпимой цене!», правда? Нет, они кричат: «Хватайте апельсины, таких больше никогда не попробуете!» Это называется «предпринимательский подход».
Он снова навалился на стол.
– И кажется мне, – сказал он, – что вам она здесь как раз пригодилась бы.
– Похоже на то, – выдавил Сильверфиш.
– А подзаработав, – продолжил Достабль, чей голос, как лом, расширял трещины в реальности, – ты сможешь как следует развернуться со своим искусством.
Сильверфиш немного просветлел.
– Это правда, – сказал он. – Например, отыскать какой-нибудь способ добавить звук…
Достабль его не слушал. Он указал на прислоненную к стене стопку дощечек.
– А это что? – спросил он.
– А, – сказал Сильверфиш. – Это была моя идея. Мы подумали, что хорошим предпринимательским подходом, – он смаковал эти слова, будто они были каким-то незнакомым и редким лакомством, – будет рассказать людям о других движущихся картинках, которые мы снимаем.
Достабль взял одну из дощечек, вытянул перед собой и критически оглядел.
На ней было написано:
На следущей недели мы будим паказывать «Пелиас и Мелисанда», Рамантическую Трагедь В Двух Катушках. Спасибо за внимание.
– О, – сухо сказал Достабль.
– Неужели что-то не так? – спросил окончателно поверженный Сильверфиш. – На ней же написано все, что им нужно знать, разве нет?
– Можно? – спросил Достабль и взял со стола Сильверфиша мелок. Какое-то время он увлеченно что-то писал на обратной стороне дощечки, а потом перевернул ее.
Теперь она гласила:
Богги и Люди Гаварили, Што Этаму Не Бывать, Но Они Не Жилали Слушать! «Пелиас и Мелисанда», История Запретнай Любви! Абжигающая Страсть, Адалевшая Прастранство и Время! Вы Будите Патрясены! При участии 1000 слонов!
Виктор и Сильверфиш прочитали этот текст очень внимательно, словно меню, написанное на чуждом языке. Это, собственно, и был чуждый язык, но, что еще хуже, при этом он был их собственным.
– Так, так, – проговорил Сильверфиш. – О боги… Не помню, чтобы там было что-то по-настоящему запретное. Гм. Этот клик просто очень исторический. Я подумал, что это поможет, ну, вы понимаете, детям и так далее. Расскажет им об истории. Знаете, эти двое ведь так и не встретились, вот в чем трагедия. Все это очень, гм, печально. – Он не отводил взгляда от таблички. – Хотя, должен сказать, что-то в этом определенно есть. Гм. – Похоже, его что-то беспокоило. – Не припомню, чтобы там были слоны, – признался он, словно это была его вина. – Я тогда весь день присутствовал на съемках и не припомню момента, в котором участвовала тысяча слонов. Уверен, я бы это заметил.
Достабль уставился на него. Он не знал откуда, но теперь, когда он об этом задумался, к нему начали приходить вполне отчетливые идеи насчет того, что должно фигурировать в движущихся картинках. Тысяча слонов была отличным началом.