Виктор осторожно переворачивал плотные страницы. На них теснились почти одинаковые записи. Дат не было, но значения это не имело, потому что все дни оказались похожи друг на друга.
«Паднялся. Схадил в туалет. Падбросил дров в кастер, объявил Днивной Сеанс. Паел. Набрал дерева. Падбросил дров в кастер. Паискал еды на холме. Спел Гимн Вечерниго Сеанса. Ужин. Спел Гимн Начного Сеанса. Схадил в туалет. Уснул.
Паднялся. Схадил в туалет. Падбросил дров в кастер, спел Гимн Днивного Сеанса. Паел. Круллет-рыбак с Челюстной бухты аставил 2‑х хароших марских окуней. Набрал дерева. Правозгласил Вечерний Сеанс, падбросил дров в кастер. Прибрался Ужин. Спел Гимн Начного Сеанса. Уснул. Праснулся в Полночь, схадил в туалет, праверил кастер, но дрова еще были не нужны».
Краем глаза Виктор заметил официантку.
– Мне, пожалуйста, вареное яйцо, – сказал он.
– Рагу. Рыбное рагу.
Он поднял взгляд и увидел горящие злостью глаза Джинджер.
– А я и не знал, что ты официантка, – сказал он.
Джинджер демонстративно протерла солонку.
– Я до вчерашнего дня тоже не знала, – ответила она. – Повезло мне, что девицу, которая работала у Боргля по утрам, пригласили в новую картинку «Союз-алхимика», да? – Она пожала плечами. – А если удача мне действительно улыбнется, я могу и дневную смену тоже заполучить.
– Послушай, я не хотел…
– Рагу. Бери или уходи. Этим утром уже трое клиентов сделали и то и другое.
– Я возьму. Ты не поверишь, но я нашел эту книгу в руках…
– Мне не разрешается болтать с клиентами. Это не лучшая работа в городе, но ее я из-за тебя терять не собираюсь, – отрезала Джинджер. – Рыбное рагу, да?
– О. Да. Извини.
Он перелистывал страницы от конца к началу. До Деккана был Тенто, который так же три раза в день пел гимны и иногда получал в подарок рыбу, и точно так же ходил в туалет, но либо делал это не так прилежно, либо не всегда считал эти походы достойными увековечивания. А до него гимнопевцем служил некто Меггелин. На пляже жила целая череда людей, а если заглянуть чуть дальше в прошлое, оказывалось, что когда-то их там была целая группа, а еще более ранние записи имели более официальный характер. Впрочем, понять это было сложно. Они, похоже, были записаны шифром – строчками и строчками сложных маленьких рисунков…
На стол перед ним бухнули миску первичного бульона.
– Послушай, – сказал Виктор. – Во сколько ты закончишь…
– Ни во сколько, – ответила Джинджер.
– Я просто хотел спросить, не знаешь ли ты, где…
– Нет.
Виктор вгляделся в мутную поверхность рагу. Боргль исходил из принципа, «если что-то живет в воде – это рыба». Там скрывалось нечто фиолетовое, и ног у него было не меньше десятка.
Но Виктор все равно его съел. Это стоило ему тридцати пенсов.
А потом, поскольку Джинджер с головой ушла в какую-то работу за стойкой и, как Виктор ни пытался привлечь ее внимание, каким-то образом всегда оказывалась к нему спиной, оставаясь неподвижной, он отправился искать себе новую работу.
Виктор ни разу в жизни не зарабатывал себе на жизнь. Ему всегда казалось, что работа – это то, что бывает с другими.
Безам Плантер поправил лоток на шее жены.
– Ну ладно, – сказал он. – Все на месте?
– Хлопнутые зерна отсырели, – сказала она. – И сосиски никак не разогреть.
– Будет темно, милая. Никто не заметит. – Он подтянул ремешок и отошел. – Вот так. Ну, ты знаешь, что делать. Посередине показа я останавливаю картинку и показываю карточку с надписью «Пачиму бы ни папробовать асвежающие холодные напитки и хлопнутые зерна?», а потом ты выходишь из вон той двери и идешь по проходу.
– Можно еще и освежающие холодные сосиски упомянуть, – сказала госпожа Плантер.
– И, наверное, тебе не стоит больше показывать людям их места с факелом, – добавил Безам. – Слишком часто ты пожары устраиваешь.
– Но ведь иначе мне ничего не видно, – пожаловалась она.
– Да, но прошлым вечером мне пришлось вернуть тому гному деньги. Ты же знаешь, как они трясутся над своими бородами. Вот что, милая, я выдам тебе клетку с саламандрой. Они с раннего утра на крыше сидят, должны уже быть готовы к работе.
Так оно и было. Ящерицы дремали на дне своих клеток, тельца их еле заметно вибрировали, впитывая свет. Безам выбрал шесть самых налитых энергией, неловко спустился обратно в проекторскую и высыпал их в световой ящик. Намотал на бобину Достаблеву пленку и посмотрел в темноту.
Ну хорошо. Можно и пойти посмотреть, есть ли снаружи хоть кто-то.
Он, зевая, прошаркал к главному входу.
Потянулся вверх и открыл задвижку.
Потянулся вниз и открыл вторую задвижку.
Распахнул двери.
– Ладно, ладно, – проворчал он. Показывайте ваши…
Он пришел в себя в проекторской; госпожа Плантер отчаянно обмахивала его фартуком.
– Что случилось, – прошептал Безам, пытаясь изгнать из головы воспоминания о топчущих его ногах.
– У нас полный зал! – воскликнула она. – А очередь снаружи все не убывает! На всю улицу растянулась! Это все те пакостные афиши!
Безам неловко, но решительно поднялся на ноги.
– Уймись, женщина, и бегом на кухню хлопать зерна! – рявкнул он. – А потом поможешь мне нарисовать новые таблички! Если они стоят в очереди за пятипенсовыми местами, они и за десятипенсовыми постоят!
Он закатал рукава и ухватился за рукоятку.
В первом ряду сидел с мешком арахиса на коленях Библиотекарь. Несколько минут спустя он перестал жевать и распахнул рот, не отводя глаз от мелькающих изображений.
– Подержать вашу лошадь, господин? Госпожа?
– Нет!
К середине дня Виктор заработал два пенса. Нельзя сказать, что ни у кого не было лошадей, которых требовалось подержать, просто все эти люди почему-то не хотели доверять их Виктору.
В конце концов к нему приблизился, увлекая за собой четверку лошадей, горбатый человечек, стоявший дальше по улице. Виктор наблюдал за ним уже несколько часов, искренне поражаясь тому, что кто-то может искренне улыбнуться такому морщинистому гомункулу, не говоря уже о том, чтобы доверить ему лошадь. Однако дела у него шли превосходно, а вот широкие плечи, мужественный профиль и честная, открытая улыбка Виктора определенно служили помехой в ремесле держателя лошадей.
– Ты ведь новичок, да? – спросил человечек.
– Да, – признался Виктор.
– А‑а. Я сразу понял. Ждешь, чтобы ухватить удачу за хвост и пробиться в клики, верно? – Он ободряюще улыбнулся.
– Нет. Я ее уже ухватил, – сказал Виктор.
– А здесь тогда чего делаешь?
Виктор пожал плечами:
– Выпустил.
– А, вот оно что. Дагосподин, спасибогосподин, даблагословятвасбогигосподин, этоверногосподин, – протараторил человечек, принимая очередные поводья.
– Помощник тебе, наверное, не нужен? – грустно поинтересовался Виктор.
Безам Плантер не сводил взгляда с лежавшей перед ним горы монет. Себя-Режу-Без-Ножа Достабль провел над ней руками, и она сделалась горкой поменьше, но все равно это была самая большая куча денег, которую Безаму случалось видеть наяву.
– И мы до сих пор показываем ее каждую четверть часа! – выдохнул Безам. – Мне пришлось нанять мальчишку, чтобы он крутил ручку! Я не знаю даже, что мне делать с такими деньгами!
Достабль потрепал его по плечу.
– Купи зал побольше, – посоветовал он.
– Я думал об этом, – признался Безам. – Да. Что-нибудь с красивенькими колоннами на входе. А моя дочка Каллиопа хорошо играет на орга́не, получится хорошее сопровождение. И еще должна быть куча позолоты и завитушек…
Его глаза заволокло туманом.
Она нашла еще один ум.
Голывуд грезит.
…и будет это дворец, подобный прославленному Рокси, что в Клатче, или самому богатому на свете храму, и девушки-рабыни начнут продавать там хлопнутые зерна и арахис, а Безам Плантер станет по-хозяйски расхаживать по нему в красном бархатном сюртуке с золотой окантовкой…
– Гм-м‑м? – еле слышно переспросил он; на лбу его бисеринами выступил пот.
– Пошел я, говорю, – повторил Достабль. – Когда занимаешься движущимися картинками, нельзя переставать двигаться, знаешь ли.
– Госпожа Плантер сказала, вам надо делать больше картинок с тем молодым человеком, – сказал Безам. – Весь город только о нем говорит. Она рассказывала, что некоторые дамы чувств лишились, когда он устремил на них этот свой жгучий взгляд. Она пять раз картинку пересматривала, – добавил он с внезапным подозрением в голосе. – А эта девушка! Боги!
– Можешь не беспокоиться, – горделиво сказал Достабль. – Они у меня под…
Внезапно на лице у него проступило сомнение.
– Увидимся, – бросил он и выбежал из здания.
Оставшись в одиночестве, Безам окинул взглядом заросший паутиной «Одиоз», и перегревшееся воображение его наполнило темные уголки зала пальмами в горшках, позолотой и упитанными херувимчиками. Под ногами захрустели арахисовая шелуха и пакеты из-под хлопнутых зерен. «Надо бы прибраться перед следующим показом, – подумал Безам. – Та мартышка наверняка снова будет первой в очереди».
Потом он зацепился взглядом за афишу «Кленка Страсти». Поразительно, что ни говори. Ни слонов, ни вулканов, вместо чудовищ – тролли, увешанные всякой бутафорией, но тот крупный план… о‑о… сначала ахнули все мужчины, потом ахнули все женщины… Волшебство какое-то. Он довольно улыбнулся изображениям Виктора и Джинджер.
«Интересно, что эта парочка сейчас поделывает? – подумал он. – Небось едят икру с золотых блюд и прохлаждаются по колено в бархатных подушках – сладко им живется».
– Тебе, парень, похоже, несладко живется, – заметил держатель лошадей.
– Боюсь, я никак не соображу, как правильно держать лошадей, – сказал Виктор.
– А, это непростое ремесло, – сказал человечек. – Нужно обучиться подхалимству и грубоватой, но не слишком дерзкой, жизнерадостной болтовне настоящего держателя лошадей. Люди ведь не просто хотят, чтобы ты приглядел за их лошадью. Им нужно правильное обслуживание.