– Не-а, – ответил рукоятор. – Их и то, что они видят-то, сложно заставить нарисовать, не говоря уже о том, чего они не видят.
Достабль потер нос.
– Я готов к переговорам, – сказал он.
Рукоятор пожал плечами:
– Вы не понимаете, господин Достабль. На что им деньги? Бесы их только сожрут. Но если мы начнем требовать, чтобы они рисовали то, чего нет, у нас возникнет куча…
– А может, сделаем вид, что это очень яркая луна? – предложила Джинджер.
– Отличная мысль, – сказал Достабль. – Вставим табличку, на которой Виктор говорит Джинджер что-нибудь вроде: «Как ярка сегодня луна, бвана».
– Ага, что-то вроде, – дипломатично отозвался Солл.
Был полдень. Голывудский холм блестел под солн-цем, как хорошенько облизанная мармеладка со вкусом шампанского. Рукояторы вращали свои ручки, статисты оживленно метались из стороны в сторону, Достабль орал на всех подряд, а история синематографа навсегда обогатилась сценой, в которой три гнома, четыре человека, два тролля и пес несутся на одном верблюде и в ужасе вопят, чтобы он остановился.
Виктора представили верблюду. Тот, моргая, глядел на него из-под длинных ресниц и, судя по всему, жевал мыло. Он стоял на коленях, и был у него вид верблюда, у которого выдалось нелегкое утро и который не потерпит неуважительного обращения. Он уже успел лягнуть троих.
– А как его зовут? – боязливо спросил Виктор.
– Мы его зовем Злющим Сукиным Сыном, – сообщил новоназначенный вице-президент по делам верблюдов.
– Что-то непохоже на настоящее имя.
– Для этого верблюда – самое то, – горячо заверил его дрессировщик.
– Ничего нет плохого в том, чтобы быть сукиным сыном, – сказал кто-то у него за спиной. – Я – сукин сын. И папаша мой был сукиным сыном, ты, поганец в засаленной ночной сорочке.
Дрессировщик нервно улыбнулся Виктору и обернулся. Позади никого не было. Он опустил взгляд.
– Гав, – сказал Гаспод и повилял чем-то, что почти могло сойти за хвост.
– Ты не слышал, сейчас никто ничего не говорил? – осторожно поинтересовался дрессировщик.
– Не-а, – ответил Виктор. Он склонился к уху верблюда и – на случай, если это был особенный голывудский верблюд, – прошептал:
– Я – друг, хорошо?
Злющий Сукин Сын дернул плотным, точно ковер, ухом[11].
– А как на нем ездить? – спросил Виктор.
– Когда хочешь, чтобы он пошел вперед, нужно его обругать и ударить палкой, а когда хочешь, чтобы он остановился, нужно его обругать и ударить палкой со всей силы.
– А когда хочешь, чтобы он свернул?
– О, это уже задача для продвинутых наездников. Лучше всего будет слезть и повернуть его вручную.
– Начинаем, когда будешь готов! – прокричал в рупор Достабль. – Значит, так: ты подъезжаешь к шатру, спрыгиваешь с верблюда, дерешься с огромными евнухами, врываешься в шатер, вытаскиваешь девицу, забираешься на верблюда и уезжаешь. Усек? Справишься?
– С какими еще огромными евнухами? – спросил Виктор, глядя, как верблюд раскладывается в стоячее положение.
Один из огромных евнухов робко поднял руку.
– Это я. Морри, – сказал он.
– О. Привет, Морри.
– Привет, Вик.
– А я – Скала, – представился второй огромный евнух.
– Привет, Скала.
– Привет, Вик.
– По местам, – приказал Достабль. – Мы… что такое, Скала?
– Э‑э, господин Достабль, мне просто интересно… а какая у меня мотивация в этой сцене?
– Мотивация?
– Ага. Э‑э. Понимаете, мне обязательно ее нужно знать, – объяснил Скала.
– Я тебя уволю, если не сделаешь все как надо, – как тебе такая мотивация?
Скала широко улыбнулся.
– Отлично, господин Достабль.
– Ладно, – сказал Достабль. – Все готовы… крутим!
Злющий Сукин Сын неловко повернулся, выбрасывая ноги под причудливыми верблюжьими углами, и перешел на сложную трусцу.
Ручка пришла в движение…
Воздух замерцал.
И Виктор очнулся. Это было словно медленно всплывать из розового облака или восхитительного сна, который, как бы вы ни пытались его удержать, утекает из твоей памяти по мере того, как разгорается солнечный свет, оставляя по себе ощущение страшной утраты; ничто – вы знаете это наверняка, – ничто из того, что готовит вам сегодняшний день, не будет и вполовину так же хорошо, как этот сон.
Он моргнул. Картинки истаяли. Виктор ощутил боль в мышцах, как будто он недавно трудился изо всех сил.
– Что случилось? – пробормотал он.
Потом опустил взгляд.
– Ух ты, – вырвалось у него. Там, где раньше была одна только верблюжья шея, его взгляду предстала ширь едва прикрытых тканью ягодиц. Жизнь определенно налаживалась.
– Почему, – ледяным голосом спросила Джин-джер, – я лежу на верблюде?
– Понятия не имею. А ты не собиралась?
Она соскользнула на песок и попыталась поправить свой костюм.
Только в этот момент они оба осознали, что у них есть зрители.
В их числе был Достабль. И Достаблев племянник. И рукоятор. И статисты. И разношерстные вице-президенты, и всякие прочие люди, которые, судя по всему, материализуются везде, где только производятся движущиеся картинки. И еще Чудо-Пес Гаспод.
И все они, кроме злорадно хихикавшего пса, стояли с разинутыми ртами.
Рукоятор продолжал машинально вращать ручку. Потом взглянул на нее так, словно видел впервые, и перестал.
Достабль вышел из того странного транса, который им завладел.
– О‑го-го, – сказал он. – Вот это да.
– Волшебство, – выдохнул Солл. – Настоящее волшебство.
Достабль подтолкнул рукоятора.
– Все зарисовал? – спросил он.
– Что зарисовал? – хором переспросили Виктор и Джинджер.
Потом Виктор заметил сидящего на песке Морри. На руке у него была солидная выщербина; Скала чем-то ее заштукатуривал. Тролль заметил выражение лица Виктора и тускло ему улыбнулся.
– Думаешь, ты Коэн-Варвар, да? – спросил он.
– Ага, – поддержал его Скала. – И вовсе не обязательно было называть его так, как ты его назвал. А если будешь так мечом размахивать, так мы потребуем лишний доллар в день как надбавку за сколы на производстве.
На клинке Виктора было несколько зазубрин. Он, как ни пытался, не смог понять, откуда они там взялись.
– Послушайте, – отчаянно взмолился он. – Я не понимаю. Я никого никак не называл. Мы что, уже рисуем?
– Я только что сидела в шатре – а в следующую секунду дышу верблюдом, – капризно сказала Джинджер. – Может, кто-нибудь мне объяснит, что происходит?
Но их, похоже, никто не слушал.
– Почему мы не можем озвучивать картинки? – вопрошал Достабль. – Там были такие смачные реплики. Я, конечно, ни слова не понял, но смачную реплику я сразу узнаю, как только услышу.
– Попугаи, – скучным голосом предложил рукоятор. – Самые обычные очудноземские зеленые. Удивительные птички. Память – как у слона. Купить пару десятков попугаев самых разных размеров – и будет у нас полный вокальный…
Они углубились в подробное обсуждение технических моментов.
Виктор позволил себе соскользнуть с шеи верблюда, пригнулся, чтобы пролезть под его шеей, и подошел к Джинджер.
– Послушай, – взволнованно сказал он. – Это было как в прошлый раз. Только сильнее. Как сон какой-то. Рукоятор начал рисовать картинки, и все превратилось в сон.
– Да, но что мы на самом деле сделали? – спросила она.
– Что ты сделал, – сказал Скала, – так это примчался к шатру на верблюде, спрыгнул, налетел на нас, как ветряная мельница…
– …а еще скакал по камням и смеялся… – добавил Морри.
– Ага, а потом сказал Морри: «Защищайся, ты, Гнусный Черный Страж», – продолжил Скала. – Саданул ему по руке так, что аж зазвенело, прорезал дырку в шатре…
– А мечом ты знатно орудуешь, – одобрительно сказал Морри. – Показушничаешь, конечно, но орудуешь знатно.
– Да я вообще не знаю, как… – начал Виктор.
– …а она лежала внутри, вся такая томленая, – сказал Скала. – Ты ее подхватил, а она и говорит…
– Томленая? – слабо переспросила Джинджер.
– Томная, – сказал Виктор. – Я думаю, он имел в виду «томная».
– …а она и говорит: «Ах, неужели это сам… сам…» – Скала засомневался. – Богатский Вор, что ли.
– Баб-Гадский, – подсказал Морри, потирая руку.
– Точно, а еще она сказала: «Тебе грозит великая опасность, ибо мой отец поклялся убить тебя», а Виктор сказал: «Но теперь, о ярчайшая из роз, я могу открыть, что на самом деле имя мне – Песчанковая Тень…»
– А «томная» что значит? – подозрительно уточнила Джинджер.
– И еще он сказал «Бежим со мной в мою касбу», или еще что-то такое, а потом сделал эту штуку, которую вы, люди, губами делаете…
– Свистнул? – безнадежно надеясь, предположил Виктор.
– Не, другую штуку. С таким чмоканьем, будто пробку из бутылки вытаскивают, – сказал Скала.
– Поцеловал, – холодно заключила Джинджер.
– Ага. Не мне, конечно, судить, – продолжил Скала, – но вроде как это было очень долго. И очень, ну, поцелуйно.
– Я подумал, вас водой придется разливать, – сказал за спиной у Виктора тихий собачий голос. Он, не глядя, пнул, но ни по кому не попал.
– А потом он снова запрыгнул на верблюда, и ее затащил, а потом господин Достабль закричал: «Стоп, стоп, что тут вообще творится, почему никто не объяснит мне, что тут вообще творится?» – сказал Скала. – А потом ты спросил: «Что случилось?»
– Уж и не помню, когда я в последний раз видел, чтобы так мечом махали, – признался Морри.
– О, – сказал Виктор. – Надо же. Спасибо.
– А как ты кричал – «Ха!» и «Получи, собака!». Очень профессионально, – похвалил Морри.
– Ясно, – сказал Виктор. Потянулся вбок и ухватил Джинджер за руку. – Нам нужно поговорить, – прошипел он. – В каком-нибудь тихом месте. За палаткой.
– Если ты думаешь, что я собираюсь остаться с тобой наедине… – начала Джинджер.
– Слушай, сейчас не время вести себя как…
На плечо Виктора легла тяжелая рука. Он повернулся и увидел, что мир затмила собой туша Детрита.