– Да. Он сказал, что не понимает, о чем я. Но предложил мне сигару. И пообещал заплатить нам с Джинджер за скорую поездку в Анк-Морпорк. Вроде как он у него в планах очень масштабная картинка.
– Какая? – подозрительно спросил Гаспод.
– Он не сказал.
– Слушай, парень, – заговорил Гаспод. – Достабль гребет деньги лопатой. Я их посчитал. На столе у Солла было пять тысяч двести семьдесят три доллара и пятьдесят два пенса. И их заработал ты. Ну, вместе с Джинджер.
– Вот это да!
– Так вот, я хочу, чтобы ты заучил кое-какие новые слова, – сказал Гаспод. – Ты как, сможешь?
– Надеюсь, что да.
– «Про-цент от сбо-ров», – сказал Гаспод. – Вот. Запомнишь?
– «Про-цент от сбо-ров», – повторил Виктор.
– Умничка.
– И что это значит?
– Об этом не беспокойся, – сказал Гаспод. – Ты, главное, скажи, что требуешь этого. В правильный момент.
– И когда настанет этот правильный момент? – поинтересовался Виктор.
Гаспод неприятно ухмыльнулся:
– О, лучше всего – когда Достабль только-только набьет себе рот едой.
Голывудский холм кишел деятельностью, как муравейник. На обращенном к морю склоне студия «Братья Дворнеры» рисовала «Третьего гнома». Студия «Микролит», почти целиком состоявшая из гномов, в поте лица трудилась над «Золотоискателями 1457 года» и готовилась запустить в производство «Золотую лихорадку». Студия «Рыбий пузырь» доделывала «Косу Бланка». А в заведении Боргля яблоку было негде упасть.
– Не помню, как она там называется, но мы делаем картинку, в которой все ищут волшебника. Что-то там про лизоблюдный город.
– А я думал, в Голывуд волшебников не пускают.
– О, да это не такой волшебник. Он и колдовать-то толком не умеет.
– А остальные что, умеют?
Звук! Вот в чем была главная загвоздка. Алхимики гнули спины в сараях по всему Голывуду, орали на попугаев, умоляли скворцов, выдували сложнейшие бутылки, в которые ловили звук, чтобы он там блуждал, пока не настанет время выпустить его на свободу. Периодический грохот взрывающейся октоцеллюлозы перемежался теперь с утомленными всхлипами и истошными воплями, раздававшимися, когда обозленный попугай путал неосторожный палец с орешком.
Попугаи не оправдывали возложенных на них на-дежд. Да, они и правда запоминали то, что слышали, и могли это повторить, однако выключить их было нельзя, и еще у них была вредная привычка импровизировать, добавляя другие звуки, которым их научила жизнь или – как подозревал Достабль – проказливые рукояторы. Поэтому между репликами романтического диалога время от времени возникало что-то вроде «Ваааарррк! Покажитруселя!», а Достабль утверждал, что такого рода картинки выпускать не собирается – по крайней мере, пока.
Звук! Говорили, что тот, кто первым его получит, будет править Голывудом. Пока что народ валом валил на клики, но народ непостоянен. Даже цвет был не так важен. Чтобы получить цвет, всего-то и нужно было, что вывести бесов, которые смогут достаточно быстро раскрашивать картинки. А вот звук стал бы чем-то совершенно новым.
Пока что принимались временные меры. Гномья студия отказалась от всеобщей практики показывать реплики на табличках между сценами и изобрела субтитры, которые неплохо работали, если актеры, забывшись, не делали лишний шаг вперед и не опрокидывали буквы.
В отсутствие звука приходилось от края до края заполнять экран пиршеством для глаз. Стук молотков всегда был фоновым шумом Голывуда, но теперь он удвоился…
В Голывуде возводили города всего Плоского мира.
Первой за это взялась студия «Союзалхимик», построившая из холста и дерева копию Великой Пирамиды Цорта в одну десятую натуральной величины. Вскоре на задних дворах проросли целые анк-морпоркские улицы, дворцы Псевдополиса, замки Пупземелья. В отдельных случаях улицы рисовались на задниках дворцов, так что принцев от нищих отделяла лишь раскрашенная мешковина.
Остаток утра Виктор провел, рисуясь в однокатушечнике. Джинджер не обменялась с ним ни словом, даже после обязательного поцелуя, которым окончилось ее спасение от той твари – как бы она там ни называлась, – которую изображал сегодня Морри. Сегодня голывудская магия не сработала. Виктор был рад покончить с работой.
Потом он забрел на задний двор, чтобы посмотреть, как дрессируют Чудо-Пса Лэдди.
Увидев, как его изящная фигура стрелой пролетает над всеми препятствиями и кусает дрессировщика за руку в плотной перчатке, нельзя было не поверить, что этот пес самой Природой создавался для движущихся картинок. Он даже лаял фотогенично.
– А знаешь ли ты, что он говорит? – спросил у Виктора недовольный голос. Это был Гаспод – воплощение кривоногого несчастья.
– Нет. А что?
– «Моя Лэдди. Моя хороший мальчик. Лэдди – хороший мальчик», – перевел Гаспод. – Блевать хочется, правда?
– Да, но можешь ли ты перескочить шестифутовый барьер? – поинтересовался Виктор.
– А это типа показатель разума? – спросил Гаспод. – Я барьеры всегда обхожу… а что они там делают?
– Кажется, кормят его.
– И это они называют кормежкой?
На глазах у Виктора Гаспод подошел к миске и заглянул в нее. Лэдди покосился на него. Гаспод тихо гавкнул. Лэдди заскулил. Гаспод снова гавкнул.
Последовал долгий обмен тявканьем.
Затем Гаспод неспешно вернулся к Виктору и уселся рядом с ним.
– Смотри, что будет, – велел он.
Лэдди поднял миску зубами и перевернул ее.
– Редкостная дрянь, – сказал Гаспод. – Кишки да прочие потроха. Я бы таким собаку кормить не стал, а я и есть собака.
– Ты подговорил его перевернуть миску с собственным обедом? – ужаснулся Виктор.
– Ну, он же такой послушный мальчик, – самодовльно ответил Гаспод.
– Какая подлость!
– О нет. Я ведь ему еще и совет дал.
Лэдди решительно облаял собравшихся вокруг него. Виктор слышал, как они перешептываются.
– Пес не хочет обед, – говорил Детрит, – значит, пес будет голодный.
– С ума сошел? Господин Достабль говорил, он стоит больше, чем все мы.
– Может, он к такой кормежке не привык. Такой-то роскошный пес. А мы ему какую-то дрянь суем.
– Енто собачья еда! Енто то, что едят собаки!
– Да, но едят ли это чудо-собаки? Чем их вообще кормят?
– Господин Достабль тебя ему скормит, если чего не так будет.
– Ну ладно, ладно. Детрит, сходи до Боргля. Посмотри, что у него есть. Только то, что он клиентам подает, не бери.
– Так вот это самое он клиентам и подает.
– Вот и я о том же.
Через пять минут вернулся Детрит с девятифунтовым куском свежей вырезки. Ее бухнули в собачью миску. Дрессировщики уставились на Лэдди.
Лэдди покосился на Гаспода, и тот едва заметно кивнул.
Большой пес уперся лапой в один конец вырезки, ухватил другой зубами и оторвал кусок. Подошел к ограде и уважительно положил его перед Гасподом, который смерил мясо долгим расчетливым взглядом.
– Ну не знаю, – сказал он наконец. – Как по-твоему, Виктор, похоже это на десять процентов?
– Ты что, комиссию с него стребовал?
– По-моему, десять процентов – это справедливо. Особенно с учетом обстоятельств, – невнятно ответил Гаспод, потому что рот его был набит мясом.
– Знаешь, а ты и впрямь сукин сын, – сказал Виктор.
– И горжусь этим, – пробубнил Гаспод. Он заглотил остаток вырезки. – Ну, чем займемся теперь?
– Мне бы лечь пораньше. Завтра мы рано утром уезжаем в Анк, – с сомнением проговорил Виктор.
– С книгой так и не продвинулся?
– Нет.
– Дай-ка я на нее взгляну.
– А ты умеешь читать?
– Не знаю. Не пробовал.
Виктор огляделся. Никто не обращал на него внимания. Так было всегда. Стоило ручке перестать вращаться – и об актерах все забывали; они как будто на время превращались в невидимок.
Он сел на кучу бревен, открыл книгу на случайной странице, ближе к началу, и представил ее критическому взгляду Гаспода.
В конце концов пес сказал:
– Она вся в каких-то закорючках.
Виктор вздохнул:
– Это письмена.
Гаспод прищурился:
– Что, вот эти вот мелкие картиночки?
– В ранних языках так и было. Люди рисовали мелкие картинки, которые обозначали идеи.
– То есть… если одна картинка повторяется много раз, значит, это очень важная идея?
– Что? Ну да. Наверное, так.
– Как мертвец.
Виктор растерялся:
– Тот, которого я нашел на пляже?
– Нет. Мертвец на этих страничках. Видишь? Он тут везде.
Виктор обескураженно посмотрел на Гаспода, а потом перевернул книгу и уставился на нее.
– Где? Я не вижу никаких мертвецов.
Гаспод фыркнул.
– Посмотри на страницу повнимательнее, – посоветовал он. – Он похож на те надгробия, которые бывают во всяких там старых храмах. Понимаешь, о чем я? Где на крышке лежит этакая статуя жмурика с руками, сложенными на мече. Мертвой шишки.
– Боги! А ведь ты прав. Он и правда выглядит каким-то… мертвым…
– Наверное, там написано, каким он был славным парнем, когда был живой, – с видом знатока сказал Гаспод. – Ну, знаешь, «Победитель тысяч» и все такое. Наверное, оставил священникам кучу денег, чтобы они за него молились, свечки зажигали, козлов там резали. Раньше такое часто бывало. Все эти мужики развратничали, пили и ни о чем не думали всю свою жизнь, но только Мрачный Жнец принимался затачивать косу, как они сразу становились такими примерными-примерными и платили всяким-разным жрецам, чтобы те по-быстрому отмыли их душонки и рассказали богам, какие они хорошие ребята.
– Гаспод? – ровным голосом сказал Виктор.
– Чего?
– Ты ведь в цирке выступал. Откуда ты все это знаешь?
– Я тебе не просто красавчик.
– Да ты даже и не красавчик, Гаспод.
Песик пожал плечами.
– Но глаза-то с ушами при мне были всегда, – сказал он. – Ты поразишься, сколько всего можно увидеть и услышать, если ты – собака. Раньше-то я, конечно, не знал, что все это значит. А теперь знаю.