Фокус был в том, чтобы творить магию и выходить сухим из воды.
Дело в том, что человечество подобно пшеничному полю, а магия помогает тем, кто ее использует, вырасти повыше, и они выделяются на общем фоне. А это привлекает внимание богов и – Виктор засомневался – иных Тварей из-за пределов этого мира. Те, кто пользуется магией, не понимая, что делает, обычно приходят к печальному финалу.
Порой забрызгав собою всю комнату.
Он представил себе Джинджер, какой она была на пляже. «Я стану самой великой знаменитостью в мире». Если подумать, это было что-то новенькое. Не стремление обладать золотом, или властью, или землей, или еще чем-то из привычных составляющих человеческого мира. Просто стремление быть собой – настолько знаменитой, насколько это возможно. Не обладать, а быть.
Виктор покачал головой. Он ведь очутился в обычной комнатушке дешевого домишки в городке, в котором реальности – как… как… как… толщины в пленке для кликов. Разве это место для подобных размыш-лений?
Важно было помнить, что Голывуд совершенно нереален.
Он снова прошелся взглядом по афишам. Джин-джер говорила, что в жизни тебе достается лишь один шанс. Проживешь ты лет семьдесят, но шанс у тебя будет один, да и то если повезет. Только подумай обо всех прирожденных лыжниках, которые родились в пустыне. Подумай обо всех гениальных кузнецах, родившихся за сотни лет до изобретения лошади. Обо всех талантах, которым не нашлось применения. Обо все упущенных шансах.
«Повезло мне, – мрачно подумал Виктор, – что я живу именно в это время».
Джинджер заворочалась во сне. Что ж, хотя бы дыхание у нее успокоилось.
– Пойдем отсюда, – сказал Гаспод. – Это неправильно – что ты один в будуаре у дамы.
– Я не один, – возразил Виктор. – Она тоже здесь.
– Вот и я о том же, – сказал Гаспод.
– Гав, – преданно добавил Лэдди.
– Знаете, – сказал Виктор, спускаясь по лестнице вслед за псами, – мне начинает чудиться, что здесь творится что-то неправильное. Что-то проиходит, а я не знаю что. Зачем она пыталась попасть внутрь холма?
– Наверное, она в сговоре с кошмарными Силами, – предположил Гаспод.
– Этот город, и этот холм, и старая книга, и все остальное, – продолжил Виктор, не обращая на него внимания. – Все стало бы ясно, если бы я только понял, как они связаны.
Он шагнул в ранний вечер, в свет и шум Голывуда.
– Завтра мы отправимся туда при свете дня и разберемся в этом раз и навсегда, – сказал он.
– Не-а, не отправимся, – напомнил Гаспод. – Мы ведь завтра в Анк-Морпорк едем, забыл?
– Мы? – удивился Виктор. – Еду я и Джинджер. Насчет тебя не уверен.
– И Лэдди тоже, – сказал Гаспод. – Я…
– Хороший мальчик Лэдди!
– Да, да. Я слышал, как об этом говорили дрессировщики. Поэтому я должен отправиться с ним и проследить, чтобы он не угодил в какие неприятности.
Виктор зевнул:
– Ладно, я спать. Завтра, видимо, придется рано выезжать.
Гаспод с невинным видом оглядел улицу. Где-то распахнулась дверь; послышался пьяный смех.
– А я, наверное, немножко прогуляюсь перед сном, – сказал он. – Покажу Лэдди…
– Лэдди – хороший мальчик!
– …достопримечательности и всякое такое.
Виктор засомневался.
– Только допоздна не задерживайтесь, – сказал он. – А то его хватятся.
– Ну да, ну да, – кивнул Гаспод. – Спокойной ночи.
Он уселся и посмотрел вслед Виктору.
– Угу, – пробормотал он себе под нос. – Обо мне-то, конечно, никто не побеспокоится.
Гаспод взглянул на Лэдди, и тот немедленно подскочил, обратившись в слух.
– Ну ладно, щеночек-дружочек, – сказал Гаспод. – Пора тебя кое-чему научить. Урок первый: как добывать бесплатную выпивку в барах. Повезло тебе, – добавил он, – что ты меня встретил.
Два собачьих силуэта неловко брели по полуночной улице.
– Мы бедные ягнятки, – завывал Гаспод, – мы сби-ились с пути…
– Гав! Гав! Гав!
– Мы заблудшие ягнятки, мы… мы… – Гаспод уселся и почесал ухо – точнее, то место, где, по его смутным представлениям, это ухо находилось. Его лапа неуверенно задрыгалась в воздухе. Лэдди с сочувствием поглядел на него.
Вечер прошел невероятно успешно. Гаспод всегда добивался бесплатной выпивки тем, что сидел и не-отрывно пялился на людей, пока им не становилось неловко и они не наливали ему блюдечко пива в надежде, что он выпьет его и уйдет. Методика была медленная и скучная, но работала хорошо. А вот Лэдди…
Лэдди показывал трюки. Лэдди умел пить из бутылок. Лэдди мог пролаять столько раз, сколько ему показали пальцев; Гаспод, конечно, тоже мог, но ему никогда не приходило в голову, что за такие фокусы полагается вознаграждение.
Лэдди умел подойти к юным девушкам, которых вывел прогуляться таящий надежду кавалер, и положить голову им на колени, и так проникновенно заглянуть в глаза, что кавалер покупал ему блюдце пива и пакетик крекеров в форме золотых рыбок, лишь бы только впечатлить свою возлюбленную. У Гаспода это никогда не получалось – ему рост не позволял дотянуться до коленок, да и в любом случае ничего, кроме криков омерзения, он таким образом не добивался.
Сначала он сидел под столом в недоуменном презрении, а потом – в пьяном недоуменном презрении, потому что Лэдди был сама щедрость и делился с ним заработанным пивом.
Теперь, когда их обоих вышвырнули на улицу, Гаспод решил, что настало время лекции на тему «Что такое истинный пес».
– Нельзя примыкать. Примыкаться. Пресмыкаться перед людьми, – выговорил он. – Ты же всю нашу породу подводишь. Мы никогда не сбросим оковы зависимости от человечества, если псы вроде тебя будут все время скакать от счастья при виде людей. Я, например, был лично оскорблен, когда ты плюхнулся на спину и притворился мертвым.
– Гав.
– Ты всего лишь собачка на побегушках у человеческих империалистов, – сурово проговорил Гаспод.
Лэдди прикрыл нос лапами.
Гаспод попытался встать, запутался в лапах и тяжело плюхнулся на землю. По его шерсти поползла пара крупных слез.
– Конечно, – сказал он, – у меня-то и шансов никаких не было, понимаешь? – Он кое-как поднялся на лапы. – Ну, то есть погляди, с чего я начал свою жизнь. Меня запихнули в мешок и швырнули в реку. В самый настоящий мешок. Милый маленький щеночек открывает глаза, восторженно оглядывает мир, все дела, а он, оказывается, в мешке. – Слезы скатились с его носа. – Первые две недели я кирпич мамой считал.
– Гав, – непонимающе посочувствовал ему Лэдди.
– Повезло мне, что меня скинули в Анк, – продолжал Гаспод. – В любой другой реке я бы утонул и отправился в собачий рай. Я слушал, что, когда умираешь, за тобой приходит такой большой черный пес-призрак и говорит: пришло твое племя. Пришло. Время.
Гаспод уставился в никуда.
– Но в Анке не утонешь, – задумчиво сказал он. – Твердая речка этот Анк.
– Гав.
– Собачья жизнь, – проговорил Гаспод. – Метафорически выражаясь.
– Гав.
Гаспод подслеповато посмотрел на сияющую, живую и безнадежно глупую морду Лэдди.
– Ты ведь ни единого клятого словечка не понял, да? – пробормотал он.
– Гав! – сказал Лэдди и поднялся на задние лапки.
– Счастливый ты, поганец, – вздохнул Гаспод.
На другом конце переулка послышался шум. Кто-то крикнул:
– Да вот же он! Ко мне, Лэдди! Ко мне, малыш!
Голос прямо-таки сочился облегчением.
– Это люди, – прорычал Гаспод. – Ты не обязан к ним бежать.
– Лэдди – хороший мальчик! Хороший мальчик Лэдди! – протявкал Лэдди и послушно, хоть и пошатываясь, бросился вперед.
– Мы тебя обыскались, – проворчал один из дрессировщиков, замахиваясь палкой.
– Не бей его! – крикнул другой. – Ты же все испортишь.
Он заглянул в переулок и встретился взглядом с Гасподом.
– Это тот кабыздох, что вечно в округе ошивается, – сказал он. – У меня от него мурашки по коже.
– Так кинь в него чем-нибудь, – посоветовал второй.
Дрессировщик нагнулся и подобрал камень. Когда он выпрямился, переулок уже опустел. Хоть трезвый, хоть пьяный, в некоторых обстоятельствах Гаспод отличался идеальными рефлексами.
– Видишь? – спросил дрессировщик, вглядываясь в темноту. – Он как будто мысли читает.
– Да это самая обычная шавка, – сказал его напарник. – Нечего из-за него беспокоиться. Давай-ка посадим нашего на поводок и отведем обратно, пока господин Достабль ничего не пронюхал.
Лэдди покорно вернулся с ними в студию «Век Летучей Мыши» и позволил посадить себя на цепь возле конуры. Возможно, ему этого и не хотелось, но было сложно понять это в паутине обязанностей, чувства долга и смутных эмоциональных теней, из которых состояло то, что за неимением лучшего слова приходилось называть его сознанием.
Лэдди пару раз, для пробы, подергал цепь, а потом улегся и стал ждать, что будет дальше.
Чуть погодя по ту сторону забора раздался тихий хриплый голос:
– Я бы прислал тебе напильник в косточке, так ведь ты его сожрешь.
Лэдди навострил уши.
– Хороший мальчик Лэдди! Хороший мальчик Гаспод!
– Тсс! Тсс! Они обязаны позволить тебе поговорить с адвокатом, – сказал Гаспод. – Когда тебя сажают на цепь – это нарушение прав человека.
– Гав!
– Ну ничего, я им отплатил. Проводил самого мерз-кого до дома и помочился на его дверь.
– Гав!
Гаспод вздохнул и убрел прочь. Где-то в глубине души он задавался вопросом, не было ли бы приятно все-таки кому-нибудь принадлежать. Не просто быть собственностью этого кого-то или сидеть на цепи, но по-настоящему принадлежать – радоваться, завидев его, и приносить ему в зубах тапочки, и тосковать, когда он умрет, и так далее.
Лэдди все это по-настоящему нравилось, если, конечно, слово «нравилось» здесь применимо; скорее это было что-то встроенное в него от природы. Гаспод мрачно подумал, не в этом ли кроется подлинная собачья суть, и в горле его родился рык. Вот уж нет, он c этим не согласен. Настоящая собачья суть была не в тапочках, прогулочках и тоске по людям – в этом Гаспод был уверен. Собачья суть заключалась в том, чтобы быть сильным, независимым и свирепым.