Вот так.
Гаспод слышал, что все собаки могут скрещиваться между собой, и даже с волками, а это значило, что глубоко внутри каждая собака оставалась волком. Можно сделать из волка собаку, но волка из собаки не вытравишь. Когда его донимала чумка, а блохи особенно наглели и вели себя как хозяева, эта мысль его утешала.
Гаспод попытался представить себе, каково это – спариваться с волчицей и что случается с тобой впоследствии.
Впрочем, это было неважно. Важно было то, что настоящие собаки не дуреют от удовольствия, стоит человеку что-то им сказать.
Вот так.
Он зарычал на гору мусора, подначивая ее не согласиться.
Мусор зашевелился, и на Гаспода уставилась кошачья морда с покойной рыбиной в зубах. Он готов уже был без особой охоты гавкнуть на нее – традиция все-таки, – когда кот выплюнул рыбу и заговорил с ним:
– Привет, Гафпод.
Гаспод расслабился.
– А‑а. Привет, кот. Без обид. Я не знал, что это ты.
– Ненафифу рыбу, – признался кот, – но она хотя бы фо мной не рафговаривает.
Мусор снова зашевелился – и показалась Писк.
– А вы двое, что тут делаете? – спросил Гаспод. – Вы же вроде говорили, что на холме безопаснее.
– Уже нет, – ответил кот. – Там фтало флишком жутко.
Гаспод нахмурился.
– Ты же кот, – сказал он неодобрительно. – Жуть – это как раз по твоей части.
– Ага, но только не когда у тебя ф шерфти фыплютфя фолотые ифкры, а фемля пофтоянно тряфетфя. И еще ты флышишь какие-то голофа у фебя в голове, – объяснил кот. – Там что-то фверхъефтефтвенное творится.
– Поэтому мы все ушли с холма, – добавила Писк. Господин Попрыгун с утенком прячутся в дюнах…
В этот момент с соседнего забора спрыгнул еще один кот. Был он крупный и рыжий и не одаренный голывудским интеллектом. Он с недоумением уставился на мышь, расслабленно болтающую с котом.
Писк подтолкнула кота.
– Избавься от него, – сказала она.
Кот злобно посмотрел на пришельца.
– Пшел вон, – велел он. – Давай, проваливай. Боги, как это унифительно.
– Не для тебя одного, – сказал Гаспод, когда второй кот потрусил прочь, качая головой. – Видели бы городские собаки, как я тут с котами разговоры разговариваю, – и прощай уважение.
– Мы тут подумали, – начал кот, время от времени нервно косясь на Писк, – может быть, нам фмириться и попробовать… попробовать…
– Он хочет сказать, что для нас может найтись местечко в движущихся картинках, – объяснила Писк. – Ты как думаешь?
– Дуэтом работать хотите? – спросил Гаспод.
Они кивнули.
– Не выгорит, – сказал он. – Кто станет платить деньги за то, чтобы поглядеть, как кот с мышью друг за другом гоняются? Им и собаки-то интересны только тогда, когда они перед людьми на задних лапках ходят, а уж на кота, который за мышью носится, они и смотреть не захотят. Вы уж мне поверьте. Я в движущихся картинках разбираюсь.
– Значит, пора твоим людям во всем разобраться, чтобы мы смогли вернуться домой! – рявкнула мышь. – А то мальчишка ничего не делает. Он бесполезный.
– Он влюбленный, – объяснил Гаспод. – А это дело сложное.
– Да, я фнаю, как это бывает, – сочувственно проговорил кот. – Люди в тебя фтарыми башмаками кидаются.
– Старыми башмаками? – удивилась мышь.
– Фо мной каждый раф такое было, когда я влюблялфя, – с ностальгией припомнил кот.
– У людей все по-другому, – неуверенно сказал Гаспод. – Ботинок и ведер с водой гораздо меньше. У них все больше цветы да споры.
Животные мрачно переглянулись.
– Я за ними наблюдала, – сказала Писк. – Она его дурачком считает.
– Это все часть ухаживаний, – добавил Гаспод. – Они это романтикой зовут.
Кот пожал плечами.
– По мне, так лучше ботинок. С ботинками хотя бы все понятно.
Мерцающий дух Голывуда изливался в мир – уже не струйкой, но потоком. Он бурлил в венах у людей и даже у животных. Он присутствовал, когда рукояторы вращали свои ручки. Когда плотники забивали гвозди, они делали это во славу Голывуда. Голывуд наполнял собой рагу Боргля, и песок, и воздух. Он рос.
И он собирался расцвести…
Себя-Режу-Без-Ножа Достабль, или С.Р.Б.Н, как ему нравилось себя называть, уселся в постели и уставился в темноту.
В голове у него пылал город.
Он торопливо нашарил возле кровати спички, кое-как зажег свечу и в конце концов отыскал ручку.
Бумаги не было. А ведь он специально велел, чтобы у его постели всегда была бумага – на случай, если во сне у него родится идея. Все лучшие идеи приходят во сне.
Но у него хотя бы были чернила и ручка.
Перед глазами Достабля проносились образы. Не поймаешь их сейчас – улетят навечно.
Он схватил ручку и принялся писать на простыне.
«Мужчина и Женщина, Сжигаемые Страстию В Городе, Пожратом Грашданской Вайной!»
Ручка царапала и заливала чернилами грубый лен.
Да! Да! Вот оно!
Он им всем носы утрет с их дурацкими гипсовыми пирамидками и грошовыми дворцами. На этот клик им всем придется оглядываться! Когда напишут историю Голывуда, именно на него укажут и скажут: вот та Движущаяся Картинка, что Повергла В Прах все прочие Движущиеся Картинки!
Тролли! Битвы! Любовь! Мужчины с тонкими усиками! Солдаты удачи! И одинокая женщина, пытающаяся сохранить – тут Достабль засомневался – какую-то там штуку, которая ей дорога, в обезумевшем мире!
Ручка зацепилась, порвала ткань и помчалась дальше.
Брат идет на брата! Женщины в кринолинах отвешивают всем пощечины! Могучий род приходит в упадок!
Великий город горит! «Не страстью, – приписал Достабль сбоку, – а огнем».
Быть может, даже…
Он закусил губу.
Да. Именно этого он и ждал. Да!
Тысяча слонов!
(Позже Сол Достабль сказал:
– Послушай, дядюшка, анк-морпоркская гражданская война – отличная идея. Никаких претензий. Знаменитое историческое событие, никаких проблем. Вот только никто из историков не упоминал ни о каких слонах.
– Война была большая, – встал на защиту своего видения Достабль. – Могли и проглядеть.
– Но не тысячу же слонов.
– Так, кто в этой студии главный?
– Да я же просто…
– Слушай, – сказал Достабль. – Может, у них там и не было тысячи слонов, зато у нас тысяча слонов будет, потому что с тысячей слонов реалистичнее, понял?
Простыня потихоньку покрылась взбудораженным почерком Достабля. Он дошел донизу и перешел на спинку кровати.
Боги, вот это – настоящий клик! Тут не будет никаких суетливых мелких драчек. Тут потребуется каждый рукоятор Голывуда!
Достабль выпрямился, задыхаясь от восторженной усталости.
Клик стоял у него перед глазами. Он был, считай, уже отрисован.
Оставалось только название. Что-нибудь звучное. Что-нибудь запоминающееся. Что-нибудь такое – он почесал ручкой подбородок, – что намекало бы, что дела обычных людей – не более чем пыль, поднятая бурей истории. Точно, буря. Буря – отличный образ. Гром. Молнии. Дождь. Ветер.
Ветер. Вот оно!
Он переполз к верхушке простыни и очень аккуратно вывел:
«СДУТЫЕ ШКВАЛОМ».
Виктор метался и ворочался в своей узкой постели, пытаясь заснуть. Сквозь его полузадремавший мозг маршем проходили образы. Гонки на колесницах, и пиратские корабли, и что-то такое, чему он не мог подобрать названия, а посреди всего этого взбиралось на башню существо. Огромное и устрашающее, глядевшее на мир с непокорной усмешкой. И еще кто-то кричал…
Он сел, обливаясь потом.
А через несколько минут встал с постели и подошел к окну.
Над огнями города угрюмо возвышался Голывудский холм, подсвеченный первым тусклым лучом зари. День, как всегда, обещал быть погожим.
Голывудские грезы накатывали на улицы огромными незримыми золотыми волнами.
А вместе с ними пришло Нечто.
Нечто такое, что никогда, никогда не грезило. И никогда не спало.
Джинджер поднялась с кровати и тоже взглянула на холм, хотя вряд ли его увидела. Двигаясь точно слепая в знакомой комнате, она подошла к двери, спустилась по лестнице и вышла в уходящую ночь.
Маленький песик, кот и мышь следили из теней за тем, как она неслышно пересекла переулок и направилась к холму.
– Вы глаза ее видели? – спросил Гаспод.
– Они светились, – кивнул кот. – Жуть!
– Она пошла на холм, – сказал Гаспод. – Мне это не нравится.
– Ну и что? – спросила Писк. – Она вечно шляется вокруг этого холма. Каждую ночь поднимается на него и бродит там вся такая драматичная.
– Что?
– Каждую ночь. Мы думали, это с ней из-за, как ее там, романтики.
– Да ведь по тому, как она движется, ясно, что что-то неладно, – отчаянно проговорил Гаспод. – Она ведь не идет, она ковыляет. Как будто ее внутренний голос какой куда-то тащит.
– А мне так не кажется, – сказала Писк. – По мне, так ходить на двух ногах – это и есть «ковылять».
– Да ты на лицо ее взгляни – сразу же ясно, что с ней что-то не так!
– Естественно, с ней что-то не так. Она же человек, – сказала Писк.
Гаспод прикинул варианты действий. Их было не-много. Самым очевидным было найти Виктора и притащить его сюда. Гаспод его сразу отбросил. Такие дурацкие, порывистые поступки были слишком уж в духе Лэдди. Они говорили, что лучшее, на что способен пес, столкнувшийся с загадкой, – это найти человека, который ее решит.
Он пустился бежать и ухватился зубами за волочившуюся по земле ночную сорочку девушки. Та не остановилась и потащила его за собой. Кот рассмеялся – на взгляд Гаспода, слишком уж саркастически.
– Пора просыпаться, госпожа, – прорычал он, выпустив сорочку. Джинджер не остановилась.
– Видишь? – спросил кот. – Отрастили себе противостоящие пальцы и думают, что особенные.
– Я пойду за ней, – сказал Гаспод. – С одинокой девушкой ночью всякое может случиться.
– Фобаки, – проговорил кот, обращаясь к Писк. – Вечно вокруг людей увиваютфя. Попомни мои флова, у него фкоро и ошейник с бриллиантами будет, и мифка именная.