И опять воцарилась неловкая тишина. Парочка стоявших рядом с Виктором людей отодвинулась подальше. Достабль пялился на него.
Из-под стула, на котором сидел Виктор, до него доносился почти неслышный голосок:
– …а, ну конечно, для Лэдди-то роль всегда найдется… да только что в нем есть такого, чего у меня нет, – вот что мне хотелось бы…
Достабль не сводил взгляда с Виктор.
– Мне тоже так показалось, дядя, – поспешно сказал Солл. – Нам нужно его немножечко доработать.
Достабль неопределенно помахал сигарой:
– Придумаем что-нибудь по ходу дела, какие проблемы. Например… например… как насчет гонки на колесницах? Народу нравятся гонки на колесницах. Они захватывают. А вдруг он упадет, а вдруг колеса отвалятся? Точно. Гонка на колесницах.
– Я тут, э‑э, немножко почитал про Гражданскую войну, – осторожно начал Солл, – и там вроде как ничего не говорится про…
– Про то, что во время нее не было гонок на колесницах, верно? – спросил Достабль лучезарным тоном, за которым таилось лезвие угрозы. Солл обмяк.
– А знаешь, дядя, – сказал он, – ты абсолютно прав.
– А еще… – Достабль задумчиво уставился в пространство, – может, попробуем добавить… большую белую акулу?
Судя по голосу, даже сам Достабль был немножко удивлен этим предложением.
Солл с надеждой посмотрел на Виктора.
– Я практически убежден, что в Гражданской войне акулы не сражались, – сказал тот.
– Точно?
– Думаю, люди бы их заметили, – сказал Виктор.
– Да их, наверное, слоны затоптали, – пробормотал Солл.
– Ну да, – с грустью сказал Достабль. – Я просто подумал. Если честно, сам не знаю, с чего я это сказал.
Он какое-то время смотрел в никуда, а потом резко помотал головой.
«Акула, – подумал Виктор. – Плавают это себе маленькие золотые рыбки твоих собственных мыслей и горя не знают, а потом вода колышется, и откуда-то извне приплывает огромная мысль-акула. Как будто кто-то думает за нас».
– Ты вообще не умеешь себя вести, – укорил Виктор Гаспода, когда они остались одни. – Я постоянно слышал, как ты бубнишь под стулом.
– Вести себя я, может, и не умею, зато не западаю на какую-то деваху, которая впускает в мир чудовищных Порождений Ночи, – буркнул Гаспод.
– Уж надеюсь, – сказал Виктор, а потом спросил: – Это в каком смысле?
– Ага! Вот теперь он слышит! Твоя девушка…
– Она мне не девушка!
– Твоя мнимая девушка, – сказал Гаспод, – каждую ночь ходит на холм и пытается открыть ту дверь. Этой ночью она попыталась еще раз, после того как ты ушел. Я ее заметил. Я ее остановил, – гордо добавил он. – Но лавров я, конечно, не жду. Там, внутри, что-то жуткое, и она его освобождает. Неудивительно, что по утрам она вечно опаздывает и ходит невыспавшаяся – выспишься тут, когда копаешь всю ночь.
– А с чего ты взял, что там что-то жуткое? – не-убедительно воспротивился Виктор.
– Скажем так, – ответил Гаспод. Если что-то запихнули в пещеру под холмом и поставили там здоровенную дверь – то уж, наверное, люди не хотели, чтобы оно каждый вечер выходило и помогало им посуду мыть, верно? Конечно, – великодушно добавил он, – я не говорю, что она делает это сознательно. Должно быть, оно завладело ее слабым и жалким котолюбивым умишком и подчинило его своей злобной воле.
– Ты иногда такую чушь порешь, – сказал Виктор, но даже ему самому это убедительным не показалось.
– Ну так спроси ее саму, – самодовольно предложил песик.
– И спрошу!
– Вот и спроси!
«Вот только как? – подумал Виктор, когда они вышли наружу, на солнце. – “Простите, госпожа, мой пес утверждает, что вы…” Нет. Надо сказать: “Джин-джер, я так понял, ты ходишь…” Нет. “Эй, Джинджи, а чего это мой пес тебя видел…” Нет».
Возможно, стоит просто завязать разговор и дождаться, пока он естественным образом не коснется Чудовищ Из Бездны.
Но это должно было подождать, потому что сейчас разразился скандал.
Причиной была третья главная роль в «Сдутых шквалом». Виктор, разумеется, был неотразимым, но опасным героем, Джинджер – единственно возможной претенденткой на роль героини, а вот роль второго героя – скучного, но надежного – вызывала споры.
Виктор никогда прежде не видел, чтобы кто-то в гневе топал ногой. Он всегда думал, что такое бывает только в книгах. Но Джинджер именно это и делала.
– Потому что я буду выглядеть как идиотка, вот почему! – кричала она.
Солл, к этому моменту казавшийся себе громоотводом в грозовой день, отчаянно махал рукой.
– Но он идеально подходит на эту роль! – говорил он. – Это ведь крепкий персонаж…
– Крепкий? Ну конечно он крепкий! Он ведь из камня сделан! – завопила Джинджер. – Ну да, на нем кольчуга и накладные усы, но он все равно тролль!
Скала, монолитом нависавший над ними, шумно откашлялся.
– Прошу прощения, – сказал он, – я надеюсь, это было не элементалистское замечание?
Теперь настал черед Джинджер размахивать руками.
– Мне нравятся тролли, – сказала она. – Как тролли, я имею в виду. Но не хотите же вы, чтобы я всерьез изображала любовь к… к… отвесной круче.
– Послушай-ка, – начал Скала; голос его был точь-в‑точь взведенная пружина. – Ты, значит, хочешь сказать, что показывать, как тролли всех колошматят дубинами, нормально, а показывать, что у троллей бывают возвышенные чувства, как у мяконьких людишек, – нет?
– Она вовсе не это хочет сказать, – в отчаянии возразил Солл. – Она не…
– Уколи меня – и разве не потечет кровь? – вопросил Скала.
– Нет, не потечет, – ответил Солл, – но…
– Ну да, но ведь могла бы. Будь у меня кровь, я бы тут вам все ей залил.
– И вот еще кое-что, – сказал какой-то гном, ткнув Солла в коленку. – В сценарии написано, что она, мол, владелица шахты, в которой полным-полно радостных, смеющихся, поющих гномов, верно?
– Ну да, – ответил Солл, отвлекаясь от проблемы с троллем. – А что?
– Немножко стереотипно, тебе не кажется? – спросил гном. – Как будто все гномы – шахтеры. Я не понимаю, почему мы должны все время играть одинаковые роли.
– Но ведь большинство гномов и правда шахтеры, – безнадежно проговорил Солл.
– Ну да, но это их не радует, – сказал другой гном. – И они не поют весь день напролет.
– Верно, – подключился третий гном. – Техника безопасности, понимаешь? Будешь песни распевать – так на тебя потолок обрушится.
– И вообще, рядом с Анк-Морпорком никаких шахт нет, – это, кажется, сказал первый гном, хотя для Солла они все были на одно лицо. – Это всем известно. Он же на глине стоит. Да нас родные на смех поднимут, если увидят, как мы добываем самоцветы на окраине Анк-Морпорка.
– И вовсе я не похож на отвесную кручу, – пророкотал Скала, которому порой требовалось немножко времени, чтобы переварить услышанное. – Ну, крутоват местами, да, но не отвесный же.
– Дело вот в чем, – сказал один из гномов, – мы не понимаем, с чего это все хорошие роли достаются людям, а нам – только крошечные эпизодики.
Солл издал жизнерадостный смешок загнанного в угол человека, который надеется, что шутка немножко разрядит атмосферу.
– А‑а, – сказал он, – это потому, что вы сами…
– Что? – хором спросили гномы.
– Э‑э, – выдавил Солл и быстренько сменил тему: – Понимаете, весь смысл, как я его понимаю, в том, что Джинджер готова на что угодно, лишь бы заполучить средства для сохранения дома и шахты, и…
– Надеюсь, мы скоро начнем, – сказал Гафер, – а то мне через час надо за бесами убирать.
– А, я понял, – сказал Скала. – Это я, значит, «что угодно», да?
– Так для сохранения шахты не нужны никакие средства, – сказал кто-то из гномов. – Это шахта тебе дает средства к существованию. Ты выносишь из нее сокровища. А обратно ничего не заносишь. Это же основа всего горного дела.
– Ну, может быть, эта шахта иссякла, – быстро ответил Солл. – В любом случае она…
– А тогда ее незачем и сохранять, – перебил его другой гном снисходительным тоном, по которому было ясно: он готовится пуститься в долгие, подробные объяснения. – Ее нужно бросить, где нужно – поставить подпорки и пройти новый штрек по линии залегания пласта…
– С учетом сбросовых уступов и моноклинальных структур, – добавил еще один гном.
– Да, разумеется, с учетом сбросовых уступов и моноклинальных структур, а потом…
– А также общего смещения земной коры.
– Верно, а потом…
– Если, конечно, вы не выемку с закладкой делаете.
– Ну да, однако…
– Я вообще не понимаю, – начал Скала, – как меня можно сравнить…
– ЗАТКНИТЕСЬ! – завопил Солл. – Заткнитесь все! ЗАТКНИТЕСЬ! Тому, кто не заткнется, в этом городе больше не работать! Понятно? ПОНЯТНО, я спрашиваю? Вот и хорошо. – Он откашлялся и продолжил уже обычным голосом: – Итак. Мне нужно, чтобы вы все поняли, что это Захватывающая, Сенсационная Романтическая история о стремлении одной женщины сохранить… – он сверился со своим планшетом и уверенно продолжил: —…все, что она любит, разворачивающаяся на фоне Обезумевшего Мира, и я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь из вас доставлял мне еще хоть какие-то проблемы.
Один из гномов робко поднял руку:
– Прошу прощения.
– Чего тебе? – спросил Солл.
– А почему все истории господина Достабля разворачиваются на фоне обезумевшего мира? – спросил гном.
Солл прищурился.
– Потому что господин Достабль, – прорычал он, – крайне наблюдательный человек.
Достабль оказался прав. Новый город стал квинтэссенцией старого. Узенькие переулочки стали еще уже, высокие здания – выше. Гаргульи были уродливее, крыши – остроконечнее. Возносившаяся над Незримым Университетом Башня Искусства вознеслась еще сильнее, хоть и была при этом высотой всего в четверть оригинала; сам Университет оброс новыми завитушками и контрфорсами, а дворец патриция – колоннами. Плотники роились вокруг сооружения, которое в законченном виде должно было заставить Анк-Морпорк казаться довольно блеклой копией себя самого, разве что здания в изначальном городе, как правило, не были нарисованы на растянутом между балками холсте и грязь на них осторожненько не разбрызгивали. Анк-морпоркским зданиям приходилось пачкаться самостоятельно.