– «Самые горячие ребрышки в городе», – пробормотал он. – Серьезно?
Достабль надулся.
– А было бы смешно, – буркнул он.
– Послушай, дядя, так продолжаться не может, – сказал Солл. – Завязывай с этими коммерческими выкрутасами, хорошо?
– Ну ладно, ладно.
– Точно?
Достабль кивнул:
– Я же сказал «ладно», разве не слышал?
– Мне нужно что-то посерьезнее, дядя.
– Торжественно обещаю больше не вмешиваться в клик, – мрачно проговорил Достабль. – Я же твой дядя. Мы родня. Разве тебе этого недостаточно?
– Ну ладно. Хорошо.
Когда пламя унялось, они сгребли угольки в кучу и нажарили барбекю, а потом устроили под звездами вечеринку в честь завершения клика.
Бархатная накидка ночи укрывает попугайскую клетку Голывуда, а в такие теплые ночи у многих людей находятся тайные дела.
Юная парочка, рука об руку прогуливавшаяся по дюнам, перепугалась чуть ли не до потери сознания, когда перед ними с воплем «Ааааргх!» выскочил из-за камня и замахал руками огромный тролль.
– Напугал, да? – с надеждой спросил Детрит.
Побледневшая парочка кивнула.
– Ну и хорошо, – сказал тролль. Он потрепал их по головам, отчего их ноги немножко ушли в песок. – Спасибо большое. Премного благодарен. Доброй вам ночи, – грустно добавил он.
Парочка ушла, по-прежнему держась за руки, а Детрит поглядел им вслед и разрыдался.
С.Р.Б.Н. Достабль стоял в сарае рукояторов и задумчиво смотрел, как Гафер склеивает нарисованные за день пленки. Рукоятор был весьма польщен; господин Достабль прежде не выказывал ни малейшего интереса к тому, как на самом деле производятся клики. Возможно, поэтому он не так ревностно, как обычно, хранил секреты Гильдии, передававшиеся от одного поколения тому же самому поколению.
– А почему все эти маленькие картиночки одинаковые? – поинтересовался Достабль, пока рукоятор наматывал пленку на бобину. – По мне, так это зряшная трата денег.
– На самом деле они не одинаковые, – объяснил Гафер. – Каждая немного непохожа на другие, видите? И когда у народа перед глазами очень быстро проносится множество очень маленьких и чуть-чуть отличающихся друг от друга картинок, его глазам кажется, что они видят движение.
Достабль извлек изо рта сигару.
– Ты хочешь сказать, это все фокусы? – пораженно спросил он.
– Вот именно. – Рукоятор хохотнул и потянулся за горшочком с клеем.
Достабль зачарованно наблюдал за ним.
– А я думал, это такая особенная магия, – немного разочарованно признался он. – А это, оказывается, все равно что игра «Найди даму»?
– Что-то вроде. Люди ведь на самом деле не видят ни одну из картинок. Они видят сразу много, понимаете, о чем я?
– Ты меня потерял на слове «видят».
– Каждая картинка влияет на общий эффект. Люди не видят – извиняюсь – каждую из них, они видят эффект, который создается, когда все они на большой скорости пролетают мимо.
– Правда? Очень интересно, – сказал Достабль. – Очень, очень интересно.
Он стряхнул сигарный пепел рядом с бесами. Один из них поймал его и слопал.
– А что будет, – медленно проговорил Достабль, – если, скажем, одна картинка в клике будет отличаться от остальных?
– Забавно, что вы об этом спросили, – сказал Гафер. – Как раз недавно у нас была такая история, когда мы клеили «За пределами долины троллей». Один из подмастерьев вставил туда всего одну картинку из «Золотой лихорадки», и мы все целое утро думали только о золоте и не могли сообразить почему. Оно как будто проникло напрямую к нам в головы, минуя глаза. Парня я, конечно, выпорол, когда мы заметили, что он натворил, но этого не случилось бы, если бы я случайно не просмотрел пленку медленно.
Он снова взял кисточку для клея, приставил друг к другу два куска пленки и слепил их воедино. Потом до него дошло, что за его спиной воцарилась полная тишина.
– С вами все в порядке, господин Достабль? – спросил он.
– А? О. – Достабль был погружен в глубокие размышления. – Значит, всего одна картинка произвела такой эффект?
– О да. Так вы в порядке, господин Достабль?
– Никогда не чувствовал себя лучше, дружище, – сказал Достабль. – Никогда не чувствовал себя лучше.
Он потер руки.
– Давай-ка мы с тобой поговорим как мужчина с мужчиной, – предложил он. – Потому что, видишь ли… – он дружески возложил ладонь на плечо Гафера, – …мне кажется, что сегодня твой счастливый день.
А в другом переулке сидел и бормотал себе под нос Гаспод.
– Ха. Он говорит мне сидеть. Приказы мне отдает. Только чтобы его подруженьке не пришлось терпеть у себя в комнате жуткую вонючую псину. И вот я, лучший друг человека, сижу под дождем. То есть сидел бы, если бы шел дождь. Его, конечно, нет, но если бы он шел, я бы весь вымок. Вот он попляшет, если я возьму и уйду. А я ведь могу. В любой момент, как только захочу. Я тут сидеть не обязан. Надеюсь, никто не думает, что я тут сижу, потому что мне велели сидеть. Хотел бы я посмотреть на человечишку, который сможет мне приказать. Я тут сижу, потому что хочу. Да.
Потом он немного поскулил и спрятался в тени, где было меньше шансов, что его заметят.
В комнате наверху стоял лицом к стене Виктор. Это было унизительно. Ему хватило уже и того, что на лестнице он столкнулся с ухмыляющейся госпожой Космопилит. Она встретила его широкой улыбкой и сложным, требующим изрядной работы локтей жестом, который – Виктор был в этом уверен – милые маленькие старушки знать вообще не должны.
За спиной у него слышалось звяканье и, время от времени, шорох – это Джинджер укладывалась спать.
– На самом деле она очень приятная. Вчера она мне рассказывала, что у нее было четверо мужей, – сказала Джинджер.
– И куда она спрятала кости? – спросил Виктор.
– Я не понимаю твоих намеков, – фыркнула Джинджер. – Ладно, можешь поворачиваться. Я легла.
Виктор расслабился и развернулся. Джинджер натянула одеяло до подбородка и держала его там, словно осажденный гарнизон – оборону.
– Только пообещай мне, – сказала она, – что, если что-нибудь случится, ты не воспользуешься ситуацией.
Виктор вздохнул:
– Обещаю.
– Просто мне ведь нужно о карьере беспокоиться, понимаешь?
– Понимаю.
Виктор сел рядом с лампой и достал из кармана книгу.
– Ты не думай, я вовсе не неблагодарная, – продолжала Джинджер.
Виктор перелистал желтеющие страницы в поисках места, на котором остановился. Масса людей провела свою жизнь подле Голывудского холма – судя по всему, только для того, чтобы не давать костру погаснуть и трижды в день петь гимны. Почему?
– Что ты читаешь? – спросила немного погодя Джинджер.
– Да вот, нашел тут одну старую книжку, – коротко ответил он. – Она про Голывуд.
– О.
– Я бы на твоем месте попробовал поспать, – сказал Виктор, изворачиваясь, чтобы разобрать в свете лампы корявый почерк.
Он услышал, как Джинджер зевнула.
– А я закончила рассказывать тебе про мой сон? – спросила она.
– Кажется, нет, – ответил Виктор, как он надеялся, вежливым, но не способствующим продолжению разговора тоном.
– Он всегда начинается с горы…
– Слушай, тебе правда не стоит разговаривать…
– …а гору эту окружают звезды – ну, знаешь, в небесах, толко потом одна из них падает вниз, и оказывается, что это и не звезда вовсе, а женщина, которая держит над головой факел…
Виктор медленно вернулся в самое начало книги.
– А дальше? – осторожно сказал он.
– И она пытается мне что-то сказать, только я ее не понимаю, что-то о том, что нужно кого-то разбудить, а потом появляются лучи света и слышится рев, как будто львиный или тигриный, представляешь? А потом я просыпаюсь.
Виктор бездумно обвел пальцем очертания окруженной звездами горы.
– Думаю, это просто сон, – сказал он. – Скорее всего, он ничего не значит.
У Голывудского холма, разумеется, не было острой вершины. Но, быть может, когда-то она все-таки была, в те дни, когда на месте залива стоял город. Боги. Кому-то, видимо, очень сильно не понравилось это место.
– А больше ты ничего из этого сна не помнишь? – спросил он с притворной небрежностью.
Ответа не было. Виктор осторожно подкрался к кровати.
Джинджер спала.
Он вернулся на стул, обещавший где-то через полчаса стать мучительно неудобным, и задул лампу.
Внутри холма. Вот где крылась опасность.
Но куда опаснее было то, что ему тоже хотелось спать.
Виктор сидел в темноте и беспокоился. Как вообще разбудить человека, который ходит во сне? Он смутно припоминал, что это вроде бы очень опасно. Ходили истории о людях, которым снилось, что их казнят, а когда их трясли за плечи, чтобы разбудить, у них отваливались головы. Откуда все знали, что именно снилось мертвецам, оставалось загадкой. Наверное, потом они возвращались в виде призраков, вставали в изножье постели и жаловались.
Он изменил позу, и стул угрожающе заскрипел. Быть может, если вытянуть ногу вот так, получится положить ее на край кровати, и тогда даже если Виктор уснет, Джинджер не сможет проскользнуть мимо, не разбудив его.
Странно. Уже несколько недель он целыми днями только и делает, что носит ее на руках, отважно защищая от Морри в очередном костюме, целует и, как правило, уезжает с ней в закат, чтобы жить в счастье и, возможно даже, в экстазе. Наверное, во всем мире не было ни одного человека, который, посмотрев один из этих кликов, поверил бы, что Виктор провел ночь в ее комнате, сидя на стуле, состоявшем исключительно из заноз. Даже самому Виктору трудно было в это поверить, а ведь это происходило с ним. В кликах такого не бывает. В кликах бывает только Страсть в Абизумевшем Мире. Если бы это был клик, Виктор не сидел бы в темноте на жестком стуле. Он бы… ну, он определенно не сидел бы в темноте на жестком стуле.
Казначей запер за собой дверь своего кабинета. Ему приходилось это делать. Аркканцлер считал, что стучаться в дверь положено только другим.