По крайней мере, этот ужасный человек, похоже, утратил интерес к ресографу, или как там Риктор поименовал свое изобретение. День у казначея выдался скверный – ему приходилось заниматься университетскими делами, ни на секунду не забывая, что документ спрятан в его комнате.
Он достал листок из-под ковра, зажег лампу и начал читать.
Казначей был готов первым признать, что с механикой у него нелады. Он быстро забросил ту часть, где говорилось об осях, октироновых маятниках и нагнетаемом мехами воздухе.
Он вновь отыскал абзац, в котором говорилось: «Следовательно, если нарушение в ткани реальности породит волны, распространяющиеся от эпицентра, маятник качнется, извлекая струю воздуха из соответствующих мехов, что заставит декоративного слоника, находящегося ближе всего к эпицентру, выплюнуть в чашечку маленький свинцовый шарик. Таки образом местонахождение нарушения…»
…вумм… вумм…
Даже здесь, наверху, казначей слышал этот звук. Вокруг горшка только-только навалили новые мешки с песком. Никто уже не осмеливался его передвигать. Казначей попытался сосредоточиться на чтении.
«…может быть определено, исходя из количества и силы…»
…вуммм… вуммВУММВУМММ.
«…выплюнутых шариков, которые, по моим расчетам, в случае серьезных нарушений…»
Плиб.
«…могут оказаться выше…»
Плиб.
«…двух шариков…»
Плиб.
«…выброшенных на расстояние…»
Плиб.
«…в несколько дюймов…»
Плиб.
«…в течение…»
Плиб.
«…одного…»
Плиб.
«…месяца».
Плиб.
Гаспод проснулся и поспешно принял то, что, как он надеялся, выглядело настороженной позой.
Кто-то кричал – правда, как-то вежливо, будто бы хотел, чтобы ему помогли, но только если это никого не затруднит.
Гаспод взбежал по ступенькам. Дверь была приоткрыта. Он подтолкнул ее головой.
Виктор лежал на спине, привязанный к стулу. Гаспод сел и внимательно на него уставился – на случай, если он выкинет что-нибудь интересное.
– Ну что, у тебя все под контролем? – спросил он наконец.
– Не сиди там просто так, болван! Развяжи узлы! – потребовал Виктор.
– Может, я и болван, зато не привязанный, – спокойно ответил Гаспод. – Что, врасплох тебя застала, да?
– Я, наверное, задремал на секундочку, – сказал Виктор.
– Этой секундочки ей хватило, чтобы встать, разодрать простыню и привязать тебя к стулу.
– Ну ладно, ладно, да. Ты не можешь перегрызть узлы или еще что-нибудь с ними сделать?
– С моими-то зубами? Но я могу кое-кого позвать, – сказал Гаспод и ухмыльнулся.
– Э‑э, мне не кажется, что это такая уж хорошая…
– Да не бойся. Я сейчас вернусь, – пообещал Гаспод и вышел наружу.
– Но ведь трудно будет объяснить… – начал было Виктор, но пес уже спустился по лестнице и ковылял по лабиринту переулочков и рисовальных площадок к заднему двору студии «Век Летучей Мыши».
Он подошел к высокому забору. За ним легонько звякнула цепь.
– Лэдди? – хрипло прошептал Гаспод.
Ему ответило восторженное гавканье:
– Хороший мальчик Лэдди!
– Вот именно, – сказал Гаспод. – Вот именно.
Он вздохнул. Неужели и он когда-то был таким же? Если да, то какое счастье, что он этого не осознавал.
– Мой хороший мальчик!
– Конечно, конечно. Лэдди, потише, – прошептал Гаспод и протиснул свое артритическое тело под забором. Когда он вылез, Лэдди облизал ему морду.
– Староват я для таких дел, – проворчал Гаспод и оглядел конуру. – Ошейник-удавка, – сказал он. – Клятый ошейник-удавка. Да не тяни ты его, голова дубовая. Назад. Назад. Вот так.
Гаспод просунул лапу под ошейник и стащил его с голову Лэдди.
– Вот и все, – сказал он. – Если бы мы все умели это делать, мы бы правили миром. А теперь кончай баловаться. Ты нам нужен.
Лэдди вывалил язык и встал в позу готовности. Если бы собаки умели отдавать честь, он бы так и сделал.
Гаспод снова пролез под забором и стал ждать. Он слышал с другой стороны шаги Лэдди, но крупный пес, похоже, уходил прочь от забора.
– Нет! – прошипел Гаспод. – Следуй за мной!
Послышался топот лап, свистящий звук, и Лэдди, перескочив через забор, приземлился перед ним на все четыре лапы.
Гаспод кое-как отлепил язык от неба.
– Хороший мальчик, – пробормотал он. – Хороший мальчик.
Виктор сел, потирая затылок.
– Я изрядно ушибся, когда стул опрокинулся, – объяснил он.
Лэдди выжидающе сидел, держа в зубах останки простыни.
– А чего он ждет? – спросил Виктор.
– Ты должен сказать ему, что он хороший мальчик, – вздохнул Гаспод.
– А может, ему кусочек мяса нужен или что-нибудь сладкое?
Гаспод покачал головой:
– Просто скажи ему, какой он хороший мальчик. Для собак это лучше всякой твердой валюты.
– Да? Ну ладно: хороший мальчик Лэдди.
Лэдди возбужденно заскакал. Гаспод выругался себе под нос.
– Прости, что тебе приходится это видеть, – сказал он. – Жалкое зрелище, да?
– Хороший мальчик, найди Джинджер, – велел Виктор.
– Слушай, это даже я сделать могу, – с отчаянием сказал Гаспод, когда Лэдди принялся обнюхивать пол. – Мы все знаем, куда она пошла. Совсем не обязательно…
Лэдди грациозно выбежал за дверь. Спустившись по лестнице, он замер и пылким лаем пригласил их следовать за ним.
– Позорище, – страдальчески проговорил Гаспод.
Звезды над Голывудом как будто светили ярче. Конечно, здесь и воздух был чище, чем в Анке, и дыма было меньше, но все равно… они ведь еще и крупнее казались, как будто небо сделалось огромной линзой.
Лэдди летел над дюнами, время от времени останавливаясь, чтобы Виктор мог его догнать. Гаспод бежал последним, переваливаясь с лапы на лапу и задыхаясь.
Следы привели их в пустую ложбинку.
Дверь была приоткрыта где-то на фут. Притоптанный песок вокруг нее подсказывал, что изнутри, может быть, никто и не вышел, но вот Джинджер точно зашла внутрь.
Виктор уставился на дверь.
Лэдди уселся рядом с ней, с надеждой на него поглядывая.
– Он ждет, – сказал Гаспол.
– Чего? – недовольно сказал Виктор.
Гаспод застонал:
– А ты как думаешь?
– А‑а. Да. Ты очень хороший мальчик, Лэдди.
Лэдди тявкнул и попытался сделать сальто.
– Что дальше? – спросил Виктор. – Видимо, придется идти внутрь?
– Наверное, – сказал Гаспод.
– Гм. Или мы можем дождаться, пока он выйдет. Тут такое дело – я никогда особенно не любил темноту, – признался Виктор. – То есть к ночной темноте у меня претензий нет, а вот к беспросветной…
– А вот Коэн-Варвар, наверное, темноты не боится, – сказал Гаспод.
– Ну да…
– И Черная Тень Пустыни тоже ее не боится.
– Согласен, но…
– А Очудноземье Смит, Охотник на Балгрогов, темноту вообще на завтрак лопает, – продолжал Гаспод.
– Да, но я‑то – не они! – взвыл Виктор.
– Ты это расскажи тем, кто отдал свои пенни, чтобы посмотреть, как ты их играешь, – сказал Гаспод. Его укусила страдающая бессоницей блоха, и он почесался. – Вот потеха была бы, если бы здесь сейчас вдруг оказался рукоятор, да? – весело продолжил он. – Какая комедия вышла бы. Можно было бы ее назвать «Господин Герой боится темноты». Вышло бы лучше, чем «Коса Бланка». И смешнее, чем «Ночь на Арене». Да народ в очереди бы выстраивался, чтобы…
– Ну ладно, ладно, – сдался Виктор. – Я туда зайду, только недалеко. – Он бросил обреченный взгляд на окружавшие ложбинку сухие деревца. – И с факелом, – добавил он.
Виктор ожидал, что его встретят пауки и сырость, а может, и змеи, если не что похуже.
Вместо этого за дверью оказался всего лишь сухой квадратный коридор, полого уходивший вниз. Воздух отдавал солью, подсказывая, что где-то впереди тоннель соединяется с морем.
Виктор сделал несколько шагов и остановился.
– Подождите, – сказал он. – Если факел погаснет, мы можем безнадежно заблудиться.
– Не можем, – ответил Гаспод. – У нас чутье, забыл?
– Да, логично.
Виктор прошел чуть дальше. Стены были покрыты увеличенными копиями идеограмм, которые он видел в книге.
– Знаешь, – сказал он и остановился, чтобы провести пальцами по одной из них, – на самом деле они не похожи на письменный язык. Они больше похожи…
– Перестань находить отговорки и шевели ногами, – велел шедший позади Гаспод.
Нога Виктора врезалась во что-то, ускакавшее во тьму.
– Что это было? – дрожащим голосом спросил он.
Гаспод ухромал во мрак, а потом вернулся.
– Бояться нечего, – сказал он.
– Да?
– Это просто череп.
– Чей?
– Он не представился, – съязвил Гаспод.
– Заткнись!
Под сандалией Виктора что-то хрустнуло.
– А это… – начал Гаспод.
– И знать не хочу!
– А между тем это всего лишь ракушка, – сказал Гаспод.
Виктор вглядывался в отступающий перед ними квадрат тьмы. Самодельный факел колебался на сквозняке, а если прислушаться, можно было различить ритмичный звук: то ли вдалеке ревело чудовище, то ли это море плескалось в каком-то подземном тоннеле. Виктору больше нравился второй вариант.
– Что-то призывало ее, – сказал он. – Во сне. Кто-то желающий, чтобы его освободили. Я боюсь, что с ней что-нибудь случится.
– Она того не стоит, – заявил Гаспод. – Связываться с девицами, которых обратили в рабство Порождения Пустоты, себе дороже, уж поверь моему слову. Никогда не знаешь, рядом с чем проснешься поутру.
– Гаспод!
– Вот увидишь, я прав.
Факел погас.
Виктор принялся отчаянно размахивать им и дуть на него в последней попытке разжечь. Вспыхнула и погасла парочка искорок. На факеле просто нечему уже было гореть.
Тьма нахлынула на них. Подобной тьмы Виктор никогда еще не ощущал. Сколько бы он в нее ни вглядывался, глаза не привыкали. Привыкать было просто не к чему. Это была тьма и мать тьмы, тьма абсолютная, тьма подземельная, тьма, плотная настолько, что ее почти можно было ощутить кожей, как холодный бархат.