– Что ты несешь? – требовательно спросила она.
Виктор покачал головой.
– Мы должны уйти последними, – сказал он. – Это все часть Голывуда. Ты можешь использовать ее магию, но и она тебя тоже использует. К тому же разве ты не хочешь посмотреть, чем все это закончится?
– Я, честно говоря, надеялась посмотреть, чем все это закончится, откуда-нибудь издалека.
– Ладно, давай взглянем на это с другой стороны… им всем потребуется еще где-то пара минут, чтобы убраться отсюда. Отчего бы и не дождаться, когда никто не будет путаться у нас под ногами?
Из вестибюля доносились вопли – это бывшие зрители набивались в тоннель.
Виктор прошел по внезапно опустевшему проходу к заднему ряду и занял пустое кресло.
– Надеюсь, у старика Детрита на этот раз хватит ума не оставаться поддерживать потолок, – сказал он.
Джинджер вздохнула и уселась рядом.
Виктор задрал ноги на спинку сиденья в соседнем ряду и покопался в карманах.
– Хлопнутых зерен не хочешь? – спросил он.
Под экраном были видны очертания золотого стража. Он склонил голову.
– Ты знаешь, а он и впрямь похож на моего дядю Освальда, – заметила Джинджер.
Экран потемнел так внезапно, что тьма обрушилась почти что с грохотом.
«Должно быть, такое случалось уже много, много раз, – подумал Виктор. – В десятках вселенных. Возникает сумасбродная идея, и откуда-то является золотой воин – Освальд, или как его там на самом деле зовут. Чтобы усмирить ее. Наверное. Может быть, куда бы ни отправился Голывуд, Освальд следует за ним».
Появилась точка фиолетового света и принялась стремительно расти. Виктору казалось, что он проваливается в тоннель.
Золотая фигура подняла голову.
Свет искажался и принимал самые неожиданные формы. Экрана больше не было. Что-то пыталось проникнуть в мир. Это было уже не изображение на другом конце зала, а нечто, отчаянно пытающееся существовать.
Золотой страж поднял меч.
Виктор потряс Джинджер за плечо.
– А вот теперь, думаю, нам пора уходить, – сказал он.
Меч рухнул. Пещеру затопил золотой свет.
Когда земля сотряслась в первый раз, Виктор и Джинджер уже спускались по ступеням в вестиблюль. Они уставились на пустую пасть тоннеля.
– Ни за что на свете, – сказала Джинджер. – Я не хочу, чтобы меня там снова завалило.
Перед ними лежала затопленная лестница. Конечно же, она должна была уходить в море, и на самом деле оно находилось всего в нескольких ярдах, но вода была черна и, пользуясь выражением Гаспода, предвещала.
– Ты плавать умеешь? – спросил Виктор. Позади них обрушилась одна из раскрошившихся колонн пещеры. Из зала донесся жуткий вой.
– Не слишком хорошо, – сказала Джинджер.
– Вот и я тоже, – признался Виктор. Шум за их спинами становился все страшнее. – Ну что ж, – сказал он и взял ее за руку. – Будем считать это прекрасной возможностью очень быстро улучшить свои результаты.
Они прыгнули.
Виктор всплыл в пятидесяти ярдах от берега; легкие его пылали. Джинджер вырвалась из-под воды в нескольких футах от него. Они барахтались на месте и смотрели.
Земля тряслась.
Голывуд – сплошь сырая древесина и короткие гвозди – распадался на части. Дома медленно складывались, как будто были построены из карт. Кое-где небольшими взрывами обозначалось местоположение бывших складов октоцеллюлозы. Холщовые города и гипсовые горы обращались в ничто.
А посреди всего этого, уворачиваясь от падающих балок, но не позволяя больше ничему преградить себе путь, спасались бегством жители Голывуда. Рукояторы, актеры, алхимики, бесы, тролли, гномы – они бежали, точно муравьи из горящего муравейника, опустив головы, работая ногами, не сводя яростных взглядов с горизонта.
Обрушился целый кусок холма.
На мгновение Виктору показалось, что он видит, как огромный золотой силуэт Освальда, бесплотный, словно пылинки в солнечном луче, встает над Голывудом и, размахнувшись, наносит единственный всеразрушающий круговой удар.
А потом он исчез.
Виктор помог Джинджер выбраться на берег.
Они вышли на главную улицу, где воцарилась тишина, нарушаемая только периодическими скрипами и стуками, когда от полуразрушенных домов отваливалась очередная доска.
Они пробирались мимо обвалившихся декораций и сломанных рисовальных ящиков.
Позади них с грохотом соскользнула с креплений и шлепнулась на песок вывеска «Века Летучей Мыши».
Они миновали останки забегаловки Боргля, после разрушения которой среднее качество еды по всему миру возросло – не сильно, но заметно.
Они цеплялись ногами за размотавшиеся клики, трепетавшие на ветру.
Они карабкались по рухнувшим грезам.
На окраине того, что прежде было Голывудом, Виктор остановился и оглянулся.
– Что ж, в конечном итоге они оказались правы, – заметил он. – В этом городе нам больше не работать.
Он услышал всхлип. К его удивлению, Джинджер плакала.
Виктор обнял ее за плечи.
– Пойдем, – сказал он. – Я провожу тебя домой.
Голывудская магия, оторванная от источника и слабевшая, металась по земле, разыскивая место, где смогла бы укорениться.
Клик…
Был ранний вечер. Краснеющий свет заходящего солнца лился в окна «Реберного Дома Харги», который в это время суток был почти пуст.
Детрит и Рубина неловко сидели на рассчитанных на людей стульях.
Кроме них, в «Реберном Доме» присутствовал только Шэм Харга собственной персоной; он что-то насвистывал и с помощью тряпки более тонким слоем размазывал грязь по пустующим столикам.
– Ы‑ы, – рискнул заговорить Детрит.
– Да? – выжидающе спросила Рубина.
– Ы. Да нет, ничего, – сказал Детрит. Он чувствовал себя здесь не в своей тарелке, но Рубина настояла на своем. Детриту все казалось, что она ждет от него каких-то слов, но все, что он мог придумать, – это ударить ее по голове кирпичом.
Харга бросил насвистывать.
Детрит почувствовал, как его голова поворачивается. Его рот открылся.
– Сыграй еще раз, Шэм, – сказал Голывуд.
Грянул громоподобный аккорд. Задняя стена «Реберного Дома», отъехав, скрылась в том измерении, куда обычно деваются подобные декорации, а место, обычно занятое кухней Харги и шумным переулком за ней, занял расплывчатый, но очевидный оркестр.
Платье Рубины превратилось в водопад блесток. Все прочие столики, закрутившись волчками, разъехались в стороны.
Детрит поправил на себе нежданный смокинг и прочистил горло.
– Пусть впереди ждет беда… – запел он; слова, лившиеся с его губ, приходили из какой-то неведомой дали.
Детрит взял Рубину за руку. О его левое ухо стукнулась трость с золотым набалдашником. Внезапно материализовавшаяся черная шелковая шляпа отскочила от его локтя. Тролль не обратил на них никакого внимания.
– Но пока есть лунный свет и музыка…
Детрит умолк. Золотые слова улетучивались. Стены вернулись. Столики заняли положенные места. Блестки вспыхнули и исчезли.
– Э‑э, – протянул Детрит.
Рубина не сводила с него нетерпеливых глаз.
– Ы‑ы. Прости, – сказал он. – Не знаю, чего енто на меня нашло.
К их столику подошел Харга.
– Что это было за… – начал он. Не отворачиваясь от Детрит, Рубина протянула крепкую, точно древесный ствол, руку, развернула Харгу и дала ему такого толчка, что он пролетел сквозь стену.
– Поцелуй меня, дурачок, – сказала она.
Детрит наморщил лоб.
– Чего? – спросил он.
Рубина вздохнула. Ладно, хватит с нее людских обычаев.
Она схватила стул и с хирургической точностью обрушила на голову Детрита. По его лицу расползлась улыбка, и он повалился лицом вниз.
Рубина с легкостью подняла его и забросила на плечо. Если она чему и научилась в Голывуде, так это тому, что нет смысла ждать, пока твой прекрасный принц саданет тебя по голове кирпичом. Нужно обжигать собственные кирпичи.
Клик…
В гномьей шахте за многие и многие мили от глины Анк-Морпорка очень злой бригадир постучал лопатой, требуя тишины, и объявил во всеуслышание:
– Я хочу, чтобы вы все на носу себе это зарубили, ясно? Еще раз – я это серьезно, еще хоть раз, поняли? Еще хоть раз вы, треклятые украшения для лужаек, затянете это ваше «Хайхо-хайхо» – и я достаю топор, усекли? Мы же гномы, демон вас раздери. Вот и ведите себя как гномы. И тебя это тоже касается, Засоня!
Клик…
Ну-давай-назови-меня-Господином-Попрыгуном вспрыгнул на вершину дюны и огляделся. А потом соскользнул обратно вниз.
– Все чисто, – доложил он. – Никаких людей. Одни руины.
– Наше шобштвенное мешто, – довольно проговорил кот. – Мешто, где вше животные, любых видов и форм, шмогут жить вмеште в абшолютной…
Утенок закрякал.
– Утенок говорит, – перевел Назови-меня-Господином-Попрыгуном-и‑умри, – что стоит попробовать. Если уж нам суждено жить разумными, давайте уж будем делать это как следует. Пойдемте.
И тут он вздрогнул. Как будто его прошил легкий разряд статического электричества. На мгновение маленький пятачок песчаных дюн пошел волнами, как на сильной жаре.
Утенок снова закрякал.
Какой-я‑вам-Господин-Попрыгун наморщил нос. Неожиданно ему стало очень трудно сосредоточиться.
– Утенок говорит, – неуверенно сказал он, – утенок говорит… говорит утенок… говорит… говорит… «кря-кря»?
Кот посмотрел на мышь.
– Мяу? – спросил он.
Мышь пожала плечами.
– Писк, – прокомментировала она.
Кролик нерешительно наморщил нос.
Утенок прищурился на кота. Кот уставился на кролика. Мышь пялилась на утенка.
Утенок взмыл в небеса. Кролик обернулся быстро удаляющимся облачком песка. Мышь со всех лап рванула по дюнам. А кот, чувствуя себя намного счастливее, чем в последние несколько недель, погнался за ней.
Клик…
Джинджер и Виктор сидели за столиком в углу «Залатанного барабана». В конце концов Джинджер сказала:
– Они были хорошими псами.
– Да, – отстраненно согласился Виктор.