— Из твоей, — с шумом выдыхаю я и бросаю трубку.
Сердце, грудь, все тело вибрируют обидой и гневом. Я сжимаю мобильный в руке и жмурюсь в попытке заплакать. Не получается. Слез нет, есть лишь сухой огонь, лижущий легкие и щеки, и молотящий в висках бит: "Пошла ты к черту, пошла ты, мать твою, к черту. Мне на тебя наплевать, наплевать".
Разве так себя ведут те, кто хоть немного любит? Ну хоть самую чуточку? Разве должна я все это слушать, просто потому что она меня родила? Бабушка всегда говорила, что я должна любить маму, потому что она моя мама. Пожалуй, это единственная вещь, в которой я с ней не согласна. Я не могу любить человека просто потому что так надо. Любовь она либо есть, либо нет, правильно? Я бы хотела ее любить, но не могу. Каждый раз мама говорит такие вещи, от которых внутри неделями больно и гадливо. За девятнадцать лет такая гора навалилась, что невозможно ни перелезть, ни переступить.
Я выпиваю стакан воды, ощупываю глазницы и, убедившись, что слез по-прежнему нет, берусь за нож. Нарезать, посолить, посыпать черным перцем. Не забыть чеснок и базилик. Нужно еще приготовить соус. У того английского повара по телевизору так быстро и легко все получалось. Не будет у меня семьи, ну и пусть. А учиться я пойду. Завтра же позвоню в деканат МГУ и узнаю, можно ли перевестись сразу на второй курс. Пусть продолжают мне с Кристиной перемывать кости. У меня все будет хорошо.
28
— Давай в Чайхоне на Арбате часов в семь. Бумаги с собой привези — посмотрю.
Булат расхаживает по спальне, замотанный в полотенце, а я делаю то, что привыкла делать в такие моменты — молча за ним наблюдаю. После секса потребность в его близости становится особенно сильной, но как раньше Булат больше со мной не лежит. Закончит дело и сразу идет в душ, или как сейчас, начинает кому-то звонить. Все никак не забудет мне тот случай с Фиделем. И приезжать он тоже стал реже — не чаще двух раз в неделю.
«Наверное, Карина радуется», думаю я беззлобно. Ненависть к ней, потухшая тем днем, так ко мне и не вернулась. Про ее визит Булат не знает, по-крайней мере я ничего ему не говорила. Захочет Карина — пусть сама расскажет. Я не стукачка какая-нибудь.
— Собралась поступать? — вырывает меня из мыслей его голос.
Оказывается, Булат закончил говорить и теперь смотрит на меня, держа в руках распечатку из деканата. Я мысленно даю себе оплеуху. Почему я ее не убрала?
Не заботясь о собственной наготе, я спрыгиваю с кровати и выхватываю у него листок. Мое поступление должно было стать сюрпризом, и Булату о нем знать преждевременно. С его тяжелым характером он обязательно захочет опустить меня на землю.
— Не поступать, а перевестись. Необязательно трогать мои бумаги.
— Ты по какой специальности в Череповце училась? История?
— География, — буркаю я, запихивая бумаги в тумбочку.
— А в МГУ хочешь на туризм?
И снова этот раздражающий скепсис в его голосе, от которого кожа начинает чесаться. Достал.
— Да, хочу, — я поворачиваюсь к нему и воинственно задираю подбородок. — И поступлю. В деканате сказали, что у них есть одно свободное место на бюджете и перевестись вполне реально. Дисциплины у нас совпадают. Всего пару экзаменов сдать.
— Даже на бюджет, — как бы между прочим замечает Булат.
Я взрываюсь так быстро, словно в канистру с бензином бросили спичку.
— Да, на бюджет! И не надо делать такое лицо. Я не тупорылая, ясно?!
Понятия не имею, почему организм так странно реагирует на эту вскользь брошенную фразу. Тело начинает буквально трясти, пылают щеки.
— В школе меня учителя часто хвалили... Да, математика мне не очень давалась… Это потому что у меня гуманитарный склад ума. Если есть тройки в аттестате, значит все? Навечно клеймо «дура» на лоб поставить? Я поступлю! Мне сказали, что шанс есть, и я могу успеть подготовиться.
— Хватит визжать. Для рискнувшей найти спонсора за один вечер, ты демонстрируешь небывалый комплекс неполноценности. Я не считаю, что мозги определяются количеством троек в школьном аттестате. Те, кто так говорят — сами идиоты. Я хочу сберечь твое время. При наличии одного бюджетного места перевестись с непопулярного череповецкого географака на популярный московский туризм мало шансов.
Спокойный тон и уверенность, с которой Булат это говорит, действуют на меня как ушат ледяной воды. Я несколько часов проторчала на сайте Московского Государственного университета, и когда обнаружила, что у них есть направление туризма, заликовала. В этот момент моя жизнь словно встала на свои места. Конечно, мне нужно поступить именно туда. Я открою свое турагентство и буду ездить в Италию столько, сколько захочу.
Гнев освобождает меня и на смену ему приходит растерянность, от которой щиплет в носу. Не только мать в меня не верит. Булат тоже.
— Зачем ты так с мной? — я опускаю глаза, чтобы он не видел, как я близка к тому, чтобы разреветься. — Вечно топчешь мои мечты?
— Не пытайся видеть во мне замену своему отцу, Таисия. Я не обязан оберегать твои фантазии. Хочешь чего-то добиваться — трезво оценивай реальность.
Упоминание об отце бьет меня под дых. Зачем он все это говорит? Разве я пытаюсь? Папа — это папа. А Булата я люблю как мужчину.
— Я и оценила. Я хочу учиться туризму, потому что мне это интересно.
— Если бы трезво оценила, пришла бы просить у меня денег на обучение.
Я стискиваю зубы. Только Булат способен так умело жонглировать моим настроением. Секунду назад я готова была расплакаться, а сейчас снова хочу расцарапать его красивое лицо.
— Что ты заладил: деньги, деньги? Думаешь, кроме них меня ничего не интересует? Я хочу сама! Так трудно понять?!
Булат невозмутимо пожимает плечами, забирает с комода телефон и прикладывает его к уху. Так он дает понять, что смысл наш разговор больше не имеет, и он считает его законченным.
29
«Ты где? — набиваю сообщение Ларисе. — Я на месте».
Ответа не приходит в течение пяти минут, и тогда я пытаюсь ей дозвониться. Тоже безрезультатно: Лариса не берет трубку.
Странно. Сегодня на плану назначен тест, а подруга серьезно относится к учебе. Ирина Юрьевна, преподавательница итальянского, всегда выделяет именно нас двоих. И пусть в моих фантазиях Италию я посещаю с Булатом, но думая о запасном варианте( на случай, если что-то не сложится) на его месте представляю именно Ларису. Как мы вдвоем, нагулявшись по развалинам Рима, садимся в ресторане «Греко» возле Испанской лестницы, наперебой называем официанту заказ, а он удивляется тому, как хорошо мы говорим на итальянском. То, что мы не итальянки, он конечно сразу поймет.
— Как написала? — спрашивает Андрей, парень из нашей группы, когда занятие подошло к концу.
— Вроде нормально. А ты?
— Думаю, что не очень. Мудреный все-таки язык. Я немецкий учил. Он, по мне, куда проще.
Я запихиваю в сумку планшет, купленный специально для учебы, и мысленно недоумеваю, почему Андрей все еще стоит рядом. Это все влияние Булата. Если до случая с Фиделем я старалась обходить мужчин стороной, то сейчас они и вовсе стали меня раздражать. Защитная реакция, видимо.
Андрей явно не замечает моего нежелания продолжать общение и следует за мной к выходу.
— Ты сейчас куда, Тай?
— Домой.
— Может сходим куда-нибудь посидеть, если не торопишься? Здесь рядом хороший бар есть.
Так прямо сразу в бар. Тоже, видимо, мои грудь и попа приглянулись. Сразу решил меня напоить.
— Нет, спасибо. У меня есть парень и ему это вряд ли понравится.
Про себя я решила, что именно так я буду отвечать тем, кто желает со мной познакомиться. Ну и что, что это лишь наполовину правда. «Есть парень» — емкое и исчерпывающее объяснение. И точно куда менее обидное, чем честное: «Ты меня не интересуешь».
— Не думал, что у тебя есть…
Чего не думал Андрей, узнать мне не удается, потому что в этот момент на крыльце я замечаю Ларису. То, что с ней что-то не так, понимаю сразу: она переминается с ноги на ногу, обхватив себя руками, и громко шмыгает носом.
— Извини… — бормочу своему спутнику, который, кажется, еще не теряет надежду продолжить беседу, и направляюсь к ней.
— Ларис…
По позвоночнику за секунду пробегает озноб. Она плачет.
— Эй… — трогаю ее за плечи. — Что случилось?
— У нас несчастье… — она смотрит на меня покрасневшими глазами и судорожно выдыхает. — Братишка мой попал под машину. Ему четыре года всего… Сейчас в больнице…
Я живо представляю четырехлетнего мальчугана со светлыми вьющимися волосами, так похожего на мою подругу. Так уж у меня всегда — мне рассказывают, а я сразу представляю. Он лежит на дороге с раскинутыми ручками, глаза закрыты, а вокруг кровь.
— Сильно… В смысле серьезно? — от шока и растущего кома в горле мой голос осип.
— Да… срочно нужна операция…и деньги. Мы весь день собираем… двести пять десят тысяч нужно… нашли сто…
Она всхлипывает, запускает пальцы себе в волосы и с силой дергает. И пусть это ее волосы, сейчас мне тоже больно. Внутри все переворачивается от несправедливости. Маленькие дети не должны умирать. Они ведь только жить начинают и совсем ни в чем не виноваты. Куда же смотрел водитель?
Горло взбухает, подталкивая слезы к глазам. Хороша же я сейчас буду, если разревусь. Как будто Ларисе проблем мало.
— Не плачь, — я крепко обхватываю ее запястья и заставляю освободить волосы. — У меня есть деньги. Евро подойдут? Я тебе дам. Твоему братику сделают операцию и все будет хорошо.
Лицо Ларисы искажает измученная гримаса. Она закусывает губу и трясет головой.
— Я все верну, обещаю… Папа продаст машину, и мы все тебе вернем. Спасибо тебе… Ты даже не представляешь, как много это для меня значит. Клянусь, этого я никогда тебе не забуду.
Мои руки дрожат, когда я тычу пальцем в экран, чтобы вызвать такси. Нужно домой, забрать деньги и передать их Ларисе. Сейчас каждая минута на счету.