На выходе из лифта я едва не сшибаю с ног уже знакомую мне медсестру с поста — так резко выскакиваю. Приходится извиняться, но она мне улыбается и говорит, что все нормально. Наверное, она поняла, что я просто взволнована тем, что наконец увижу Булата.
Рядом с нужной палатой застываю. Заношу руку, чтобы постучаться, и в нерешительности ее опускаю. Разве Булат пойдет мне открывать? Нет, конечно.
Я все же предупредительно стучусь, совсем как в школе, когда опаздывала на урок, и осторожно открываю дверь. Чувствую внезапную робость. Никто из моих знакомых никогда не попадал в аварию. Вдруг лицо Булата сильно пострадало, и тогда я не смогу совладать со своими эмоциями и расплачусь? Он может подумать, что я жалею его, или решить, что мне неприятен его вид, хотя это совершенно не так. Я буду его любить, даже если он навсегда перестанет быть таким красивым.
Внутри палата светлая и просторная, совсем как в американских сериалах, есть даже телевизор. Спинка койки, на которой полусидит Булат, приподнята, а сам он смотрит прямо на меня.
— Привет… — улыбка соскальзывает с лица, а на глазах вопреки всему за секунду выступают слезы. «Вопреки всему» — потому что кроме повязки на плече и непривычной бледности, он мало чем отличается от Булата, которого я видела в последний раз. Такой же красивый, разве что выглядит, будто не спал двое суток.
Я плачу. От облегчения, вины, радости того, что все же смогла его увидеть, и своей вышедшей из-под контроля любви.
— Хватит, Таисия, — голос Булата звучит тише, чем обычно, а еще немного сипло, словно он хочет пить. — Видишь же, что все нормально.
Я быстро промокаю слезы рукавом и снова пытаюсь улыбнуться. На этот раз выходит лучше. И правда, чего я плачу? Пришла его навестить и разревелась.
Стараясь шагать беззвучно, подхожу к его койке и опускаюсь на рядом стоящий стул. Хочется прижаться к Булату, чтобы украсть для себя толику столь необходимого мне запаха, но перебинтованное плечо и пластиковая трубочка, торчащая из его вены, меня останавливают. Я могу потерпеть. Главное, что сейчас я рядом, а он будет жить.
— Я думала, я с ума сойду, когда узнала, — шепчу, глядя ему в глаза. — Прости меня, пожалуйста. Это все из-за меня. Ты правильно сказал: я взбалмошная дурочка. Зациклилась на своем дне рождении. Если бы не я, ты бы не попал в аварию.
Булат немного хмурится.
— Во-первых, ты тут совершенно не причем. А во-вторых, как узнала про аварию и про то, что я здесь?
Не в силах выносить его взгляд, я смотрю Булату на губы. Они выглядят сухими и не такими яркими как обычно. Не зря врач сказал, что он потерял много крови.
Скрывать что-то от Булата или врать мне невыносимо, но сейчас я не могу подвести Михаила.
— Я не могу тебе сказать. Прости, пожалуйста. Я не собираюсь никому рассказывать, где ты, если тебя это беспокоит.
— Вряд ли тебе есть кому.
— Как ты себя чувствуешь? Очень больно? Я приезжала вчера, но мне сказали, что ты реанимации и у тебя была операция. Думала, с ума сойду. Напридумывала себе разного, знаешь… Что ты… В общем, много разного.
Перед глазами снова начинает мутнеть и в порыве чувств я осторожно сжимаю его ладонь, лежащую на кровати. Она обычно всегда очень горячая, а сейчас просто теплая.
— Ты чего снова расхныкалась? — голос Булата звучит мягко и даже немного шутливо. — Таблеток успокоительных у медсестры попросить?
Не в силах поднять глаза, из которых неконтролируемо продолжают катиться слезы, я сильнее сжимаю его ладонь. К горлу подкатывает ком, в висках начинает гудеть, становится необъяснимо душно. Я неожиданно теряю над собой контроль.
— Ты все, что у меня есть, неужели не понимаешь... Есть еще Марина, но она другое. Я сутки думала, как буду жить, если с тобой что-то случится. Так и не придумала, между прочим. Ты только не отталкивай меня сейчас… Пожалуйста… Мне нужно быть рядом, чтобы знать, что с тобой все хорошо. Ты ведь умный и наблюдательный, Булат... Все наверняка видишь... Да, ты предупреждал, но мама всегда говорила, что я непослушная… Вот и тебя тоже не послушалась.
Я утыкаюсь лбом ему в ладонь и позволяю рыданиями сотрясать тело. От его кожи пахнет медикаментами, но они не в силах перебить его запах. Как я вообще могла подумать, что смогу без него? Я не могу.
Рука Булата подо мной начинает шевелиться, пальцы слегка поглаживают мою щеку. Очередной надвигающийся всхлип застревает в горле от этой ласки, и жмурюсь и шумно дышу.
— Когда немного успокоишься, подай мне воду. Пить постоянно хочется.
Я знаю этот его тон. Булат дает мне распоряжения, а на самом деле хочет отвлечь.
— И сама тоже выпей. В этой палате только я страдаю обезвоживанием.
Его большой палец в последний раз задевает кожу, и это становится для меня сигналом собраться. Я вытираю щеки и, втянув влагу носом, поднимаю глаза. Булат на меня смотрит.
— Прости, что расклеилась. Этого не повторится. Воду, говоришь?
Оглядевшись, я замечаю на тумбочке две прозрачные бутылки. С шипением откупорив одну из них, наливаю воду в пластиковый стаканчик, стоящий там же, и подаю ему. Булат принимает стакан здоровой рукой и подносит к губам. Футболка на нем немного задирается, обнаруживая, что плечо — это не единственная пострадавшая его часть. На правый бок тоже наложена повязка.
Я хочу расспросить его об аварии, и о том, что случилось со вторым водителем, но в этот момент дверь в палату распахивается и в нее заходит медсестра, держа в руках несколько пакетов с прозрачным раствором.
— Время ставить капельницы, — вежливо поясняет она свое появление.
Я с тоской смотрю на Булата. Уходить не хочется, но настаивать на своем присутствии я считаю себя не вправе. Ему наверное тоже нужно отдохнуть.
— Я пойду, — улыбка стоит мне нечеловеческих усилий. — Не против, если я приду к тебе завтра? Могу что-нибудь принести.
Медсестра с глухим стуком опускает треногу рядом со мной, но я не могу оторвать взгляд от его лица, пока не услышу ответ.
— Приносить ничего не нужно. Пропуск у тебя есть.
40
Чем больше я думаю о случившемся, тем все больше склоняюсь к мысли, что мама была права, называя меня неблагодарным человеком. Жила у Булата в квартире, разговаривала с ним, запросто забиралась к нему на колени, выходила на ужин в его компании и даже могла поспорить. Всего этого я лишилась всего за один день из-за собственного упрямства. И что в итоге? Теперь я радуюсь простой возможности навещать его в больнице, а о перспективах в отношениях не думаю. Как это еще назвать? Неблагодарность и есть.
— Простите, что я так у вас задержалась, — перевожу взгляд с Марины на Дашу, поедающих усовершенствованный мной завтрак: кашу с кусочками клубники и банана. Сегодня им некуда торопиться — у них законный выходной. — Просто в голове сейчас такой сумбур: Булат в больнице, экзамены. Еще пару дней…
— Оставайся, сколько хочешь, — перебивает Марина, откладывая ложку. — Серьезно, ты нас совсем не стесняешь.
Даша ей моментально поддакивает:
— Конечно. Готовишь обалденно, Тай. Повезло твоему Булату.
Может и повезло, только он об этом не знает.
На самом деле, готовить для девчонок — одно удовольствие. Во-первых, так я могу хоть как-то отплатить за их гостеприимство, а во-вторых, они нахваливают любое самое простое блюдо. А я, как выяснилось, очень люблю похвалу. Уж не знаю, хорошо это или плохо.
— Это в больницу? — Марины кивает на металлический термос, купленный мной в местном супермаркете.
— Это куриный бульон. Булат очень привередлив. Местная еда его может не устроить, а бульон едят все.
Я немного вру. Вчера медсестра показывала мне больничное меню и, как оказалось, кормят у них действительно отлично: паровые тефтели, красная рыба, тушеное мясо, супы, разные салаты. Просто я тоже хочу о нем хоть как-то позаботится.
— Я рада, что у вас все налаживается, — порозовев, Марина быстро поправляется: — Не подумай, я не рада, что твой мужчина попал в больницу. Я имею в виду, что это стало поводом для примирения.
На счет «налаживается» я не столь оптимистична, как она. Вернее, пока я запрещаю себе заглядывать в будущее. Все, что имеет значение сейчас — это то, чтобы Булат поправился и поскорее вернулся к полноценной жизни. Даже мне тяжело видеть его на больничной койке. Он ведь энергичный и упрямый, и конечно ему трудно слушаться врачей и постоянно лежать.
— Ладно, я побежала, — целую в щеку Марину, провожающую меня в прихожей. — Плотно не обедайте. Сегодня на ужин будут ребрышки ягненка.
В школу Голикова я пока не записалась, зато купила у него на сайте несколько видеоуроков. Пригодятся — так я себя убедила.
**********
— Здравствуйте, Женя, — улыбнувшись медсестре на посту, незаметно кладу перед ней шоколадку.
Она очень вежливая и всегда отвечает на любые мои вопросы: например, как часто Булата навещает врач, и сможет ли он сам экстренно вызвать персонал, если ему вдруг станет нехорошо. Благодаря ей я знаю, что Сергей Валерьевич заходит в своим пациентам раз в день, капельницы Булату ставят каждые шесть часов, а рядом с его кроватью есть кнопка вызова.
В палату я не стучусь на случай, если Булат вдруг спит. Мне объяснили, что сон ему необходим, чтобы процессы восстановления проходили быстрее. При виде медсестры, делающей ему перевязку, невольно замедляю шаг. То, что выгонят, не боюсь — такое не принято. К посетителям здесь относятся очень уважительно. Вот что значит дорогая клиника.
Бесшумно подхожу ближе, чтобы разглядеть травмы, полученные Булатом при аварии. Сам он лежит с закрытыми глазами и слегка хмурится. Я тоже хмурюсь: ему явно больно.
На обращенный меня взгляд медсестры прикладываю палец к губам, мол, буду как мышка. Она вновь возвращается к своему занятию: аккуратно отклеивает края пластыря и снимает повязку с бока Булата. Я быстро опускаю глаза, чтобы дать себе время подготовиться — никогда не видела серьезных травм. А когда вновь смотрю, то от неожиданности начинаю моргать.