отливает от ее лица, и на секунду мне кажется, что бабушка сейчас потеряет сознание.
– О боже мой. – Она, пошатываясь, идет к креслу и падает в него, сжимая подлокотники. – Это произошло. Это опять произошло, у вас на глазах, и вы ничего не сделали, чтобы этому помешать!
– Мы не знаем, что случилось. Мы пытаемся… – начинает офицер Родригес, но бабуля не дает ему закончить.
– Девушка пропала. Девушка, которой два дня назад угрожали перед лицом всего города. Совсем как моей внучке. – Я никогда не видела бабулю в таком состоянии; словно все эмоции, которые она подавляла в течение последних двадцати лет, вырвались наружу. Лицо красное, глаза слезятся, она дрожит всем телом. При виде моей бабушки, всегда спокойной, деловитой в таком состоянии, мое сердце колотится еще сильнее. – Никто из представителей полиции не сделал ничего, чтобы защитить Эллери или Брук. Вы позволили этому случиться.
Офицер Родригес вздрагивает так, будто она дала ему пощечину.
– Мы не… Послушайте, я понимаю, насколько это огорчительно. Мы все озабочены, поэтому я здесь. Но мы не уверены, что Брук пропала. Она вполне может быть у какой-нибудь подруги. Несколько наших сотрудников это проверяют. Еще слишком рано предполагать худшее.
Бабуля складывает руки на коленях, пальцы так крепко сжаты, что побелели костяшки суставов.
– В Эхо-Ридже пропавшие девушки домой не возвращаются, Райан, – глухо произносит она. – Ты это знаешь.
Никто из них не обращает на нас с Эзрой внимания.
– Эл, – тихо зовет брат, и я знаю, что за этим последует.
Нам придется им сказать. И мы, конечно, делаем это. Из всего сказанного до сего момента офицером Родригесом, похоже, следует, что он понятия не имеет, что Брук уехала с «Фермы страха» вместе с нами. Или что Малкольм был тем человеком, который в итоге отвез ее домой. Один.
Прошлым вечером скорчившаяся на пассажирском сиденье, когда Малкольм нас высаживал, Брук казалась настолько усталой и отчаявшейся, что я невольно окликнула ее напоследок.
С тобой точно все хорошо?
А с чего со мной должно быть плохо?
Бабуля и офицер Родригес все еще разговаривают, но я улавливаю только обрывки их беседы. Я судорожно набираю в грудь воздуха. Я знаю, что должна все рассказать. Я знаю, что должна сообщить офицеру Родригесу и своей бабушке, что наш друг – брат Деклана Келли, – вполне вероятно, был последним, кто видел принцессу осеннего бала Эхо-Риджа перед тем, как та пропала.
И я прекрасно знаю, как это будет выглядеть.
Глава 16
Малкольм
Воскресенье, 29 сентября
Я не сразу осознаю, что это дежавю…
Когда я вхожу в воскресенье утром на кухню, мне не кажется странным, что офицер Макналти сидит на нашей кухне. Они оба с Питером состоят в городском совете, поэтому мне в голову приходит мысль, что они, вероятно, снова обсуждают вопрос о светофоре. Даже несмотря на то, что сейчас едва ли восемь тридцать утра, и даже несмотря на то, что офицер Макналти чрезвычайно внимательно слушает нудный рассказ Кэтрин о ее свидании с Тео вчера вечером.
Моя мать мечется по кухне, пытаясь долить кофе в еще почти полные чашки. Офицер Макналти не сопротивляется, а потом спрашивает:
– Значит, ты вообще не видела Брук вчера вечером? Она не звонила и не присылала тебе сообщений?
– Она прислала сообщение узнать, иду ли я на вечеринку. Но я не собиралась.
– И в какое время это было?
Кэтрин хмурится, вспоминая.
– Около… десяти, может быть.
– Могу я взглянуть на твой телефон?
От официального тона этой просьбы у меня мороз бежит по коже. Я уже слышал его раньше.
– Что-то происходит с Брук?
Питер потирает небритый подбородок.
– Судя по всему, ее не оказалось сегодня утром в ее комнате, и не похоже, чтобы в постели спали. Родители не видели ее с тех пор, как она ушла вчера вечером на работу, и на телефонные звонки она не отвечает.
Мне трудно говорить, а ладони начинают потеть.
– Не отвечает?
Офицер Макналти возвращает Кэтрин телефон, и в этот момент он начинает вибрировать. Кэтрин читает сообщение, выскочившее на экране, и бледнеет.
– Это от Вив, – говорит она дрожащим голосом. – Она говорит, что потеряла Брук на вечеринке и с тех пор с ней не разговаривала. – Прикусив нижнюю губу, Кэтрин протягивает телефон офицеру Макналти, как будто в его силах заставить сообщение дать какую-то другую информацию. – Я, правда, думала, что они будут вместе. Иногда после работы Брук ночует у нее, потому что дом Вив ближе.
По спине у меня ползет холодок. Нет. Это не может происходить.
Мама ставит кофейник и поворачивается ко мне.
– Малкольм, ты случайно не видел Брук, когда забирал близнецов?
Офицер Макналти смотрит на меня.
– Ты был вчера вечером на «Ферме страха», Малкольм?
Черт. Черт. Черт.
– Только чтобы отвезти близнецов Коркоран домой, – быстро произносит мама. Но не так, будто она на самом деле переживает, что у меня могут возникнуть неприятности.
Меня начинает тошнить. Она понятия не имеет.
Офицер Макналти кладет руки на блестящую, из мерцающего черного мрамора столешницу кухонного острова.
– Ты случаем не видел Брук, пока был там?
Тон у него заинтересованный, но настойчивости, как во время расспросов Деклана, не ощущается.
Пока никакой.
Пят лет назад мы сидели в другой кухне: на нашем крохотном ранчо, в двух милях отсюда. Отец сердито смотрел из угла, а мама заламывала руки, пока Деклан сидел за столом напротив офицера Макналти и раз за разом повторял одно и то же. «Я уже два дня не видел Лейси. Я не знаю, что она делала в тот вечер. Я ехал на машине.
Куда ехал?
Просто ехал. Я иногда так делаю.
С тобой кто-нибудь был?
Нет.
Ты кому-нибудь звонил? Писал сообщения?
Нет.
Значит, ты просто ездил один… сколько? Два, три часа?
Да».
Лейси к тому моменту была уже мертва. Не просто пропала. Рабочие нашли ее тело в парке еще до того, как ее родители узнали, что она не вернулась домой. Пока офицер Макналти забрасывал Деклана вопросами, я сидел в гостиной и, не отрывая взгляда от экрана, смотрел передачу, без внимания. В кухню я так и не вышел. Не сказал ни одного слова. Потому что все это меня не касалось, но превратилось в медленно горящий запальный шнур, который в итоге догорел и взрыв разметал нашу семью в разные стороны.
– Я…
Я слишком долго медлю с ответом. Смотрю на лица вокруг, словно ищу в них подсказку, но вижу на них то же выражение, что и всегда, когда я начинаю говорить: мама внимательна, Кэтрин раздражена, а Питер – весь терпеливая снисходительность, которую портят лишь слегка раздувающиеся ноздри. Офицер Макналти записывает что-то в блокнот перед ним, потом бросает на меня беглый, почти ленивый взгляд. До тех пор, пока не прочитывает что-то по моему лицу и от этого напрягается, словно он кошка, игравшая с игрушкой, которая внезапно ожила. Он наклоняется вперед, не отрывая от меня взгляда своих серо-голубых глаз.
– Ты хочешь нам что-то сказать, Малкольм? – спрашивает он.
Глава 17
Эллери
Воскресенье, 29 сентября
На сей раз, в отличие от беседы после гибели мистера Баумена в результате ДТП, я хороший свидетель. Я помню все.
Я помню, как отняла у Брук канцелярскую скрепку и подняла другую с пола.
– Канцелярские скрепки? – переспрашивает офицер Родригес.
Как только мы с Эзрой сказали ему, что уехали с «Фермы страха» вместе с Брук, он незамедлительно переходит к допросу. Мы переместились в кухню, и бабуля приготовила для всех какао. Я стискиваю еще теплую кружку, объясняю, что случилось до того, как Эзра присоединился к нам с Малкольмом.
– Да. Они были разогнуты, понимаете, почти в прямую линию. Люди иногда так делают, когда они нервничают. Это вроде вредной привычки.
Во всяком случае, я так делаю. Не было ни одной скрепки, которой я немедленно не вернула бы ее «первозданную» форму.
Помню, как поначалу Брук вела себя бестолково и смешно и путалась в словах.
– Она пошутила на тему «так сказала она», – говорю я офицеру Родригесу.
По его лицу видно, что он ничего не понимает.
– Так сказала она?
– Да, знаете, из «Офиса»? Сериал? – Наклонив голову набок, я жду, пока он вспомнит, но офицер Родригес по-прежнему хмурит брови. Как может человек двадцати с чем-то лет не узнать этой фразы? – Ну, это когда главный персонаж произносит концовку после двусмысленного выражения. Например, когда кто-то говорит, что что-то твердое, он может иметь в виду что угодно, ну, вы понимаете. Пенис, например.
Эзра прыскает какао, а офицер Родригес заливается краской.
– Бога ради, Эллери, – резко говорит бабуля. – Это вряд ли уместно в данном разговоре.
– Я думала, уместно, – пожимаю я плечами. Всегда интересно наблюдать за реакцией офицера Родригеса на неожиданные для него слова.
Он прочищает горло, избегая встречаться со мной взглядом.
– И что случилось после… шутки?
– Она попила воды. Я спросила ее, что она делает в полуподвале. Кажется она была сильно расстроена.
Я помню слова Брук так, будто она произнесла их пять минут назад: «Не надо мне было. Я должна им показать. Это неправильно, это нехорошо. Что случилось? Хотите узнать?»
Мне делается нехорошо. Подобные вещи кажутся чепухой, когда пьяная девушка лепечет их на вечеринке, но превращаются в зловещие, когда она исчезает. Брук исчезла. Не думаю, что я до конца это осознала. Я все жду, что офицеру Родригесу вот сейчас позвонят и скажут, что она встретилась с какими-то друзьями.
– У нее на глазах выступили слезы, когда она все это говорила, – поясняю я. – Я спросила, касается ли это сбора болельщиков, но она сказала «нет».
– Ты настаивала? – спрашивает офицер Родригес.