– Привет, Сейди.
– Эллери, слава богу, что ты ответила. – Ее голос взволнован. – Я только что прочитала о том, что там случилось. У вас с Эзрой все в порядке?
– У нас все хорошо. Только волнуемся из-за Брук.
– О боже мой, конечно. Бедная девочка. Бедная ее семья. – Она на секунду умолкает, я слышу ее резкое дыхание. – Так насчет статьи… там говорится, что сначала были угрозы? В отношении трех девушек, и что одна из них… родственница… Это была ты, Эллери?
– Это была я, – подтверждаю я.
Эзра знаками показывает, чтобы я включила видеосвязь, но я от него отмахиваюсь. Здесь слишком много народу.
– Почему ты мне не сказала?
У меня невольно вырывается нервный смешок.
– А зачем?
Молчание на том конце. Не дала ли Сейди отбой? Я уже собираюсь отнять телефон от уха и посмотреть, когда она произносит:
– Потому что я твоя мать и имею право знать.
Абсолютно неправильный ответ. Меня охватывает негодование, и я едва сдерживаюсь, чтобы не швырнуть телефон о землю.
– Да неужели? Ты имеешь право знать? Забавно слышать это от человека, который никогда не говорил нам ничего важного.
– О чем ты?
– Наш отец? Вам не разрешено о нем спрашивать! Наша бабушка? Мы едва ее знали до того, как переехали к ней жить! Наша тетя? У тебя была сестра-близнец, вы были близки, как мы с Эзрой, и ты никогда, ни разу о ней не говорила. Теперь мы оказались тут, наблюдаем, как та же жуткая история разворачивается снова, и все говорят о первой пропавшей девочке. Кроме нас. Мы ничего не знаем о Саре, потому что ты даже не произносила ее имени!
Я иду по парку, тяжело дыша, сердце колотится. Я не знаю, испытываю я облегчение или ужас от того, что наконец высказываю все это Сейди. Я только знаю, что не могу остановиться.
– С тобой не все в порядке, Сейди. В смысле, ты это понимаешь, ведь так? Ты находишься в этом центре не из-за какого-то странного происшествия, которое превратится в забавную историю для рассказов на вечеринках, когда ты оттуда выйдешь. Ты принимала эти таблетки не для того, чтобы расслабиться. Я много лет ждала, когда что-то случится, и я думала… я боялась… – Слезы застилают мне глаза и текут по щекам. – Весь этот год я ожидала того телефонного звонка. Звонка, который сообщает, что ты никогда больше не придешь домой.
На протяжении всей моей тирады она молчит, но потом я слышу в трубке сдавленное рыдание.
– Я… не могу, – говорит Сейди резким голосом. – Я не могу о ней говорить. Это меня убивает.
Я иду мимо зоны игр и вынуждена зажать свободное ухо из-за шума в парке. Эзра держится на небольшом расстоянии позади меня.
– Тебя убивает то, что ты о ней не говоришь, – возражаю я. Она не отвечает, и я зажмуриваюсь. Сейчас я не могу смотреть на брата. – Сейди, я все понимаю, ясно? Я прекрасно знаю, что ты должна чувствовать. Мы оба с Эзрой это знаем. Случившееся с Сарой ужасно. Отвратительно и несправедливо, и мне очень, очень жаль. Тебя, и бабулю, и ее. – Рыдания матери на другом конце ножом вонзаются в мое сердце. – И я прошу прощения, что кричала на тебя. Я не хотела. Просто… мне кажется, что мы так и будем топтаться на месте, если не сможем об этом поговорить.
Дожидаясь ответа, я открываю глаза. Теперь почти уже совсем стемнело, и на фоне темно-синего неба сияют фонари парка. Окрестности оглашаются визгом и криками – маленькие дети гоняются друг за другом. Весь успех «Фермы страха» основан на том, как сильно люди любят, чтобы их пугали, но контролируемо. Есть что-то приносящее глубокое удовлетворение в том, чтобы встретиться лицом к лицу с чудовищем и остаться невредимым.
Настоящие чудовища совсем не такие. Они тебя не отпускают.
– Ты знаешь, что я делала в ту ночь, когда исчезла Сара? – тем же хриплым голосом спрашивает Сейди.
Я едва шепчу в ответ.
– Нет.
– Отдавала свою девственность парню, который был моей парой на осеннем балу. – Истерический полусмешок, полувсхлип. – Предполагалось, что я буду с Сарой. Но я ее бросила. Ради этого.
– О, Сейди. – Я даже не замечаю, что опустилась на землю, пока моя свободная рука не касается травы. – Ты не виновата.
– Конечно, виновата! Если бы я была с ней, она сейчас была бы с нами!
– Ты не можешь знать наверняка. Ты не можешь… Ты просто жила своей жизнью. Была нормальной. Ты не сделала ничего плохого. Ты ни в чем этом не виновата.
– Ты бы так себя чувствовала? Если бы что-нибудь случилось с Эзрой, когда ты должна была быть с ним? – Я не отвечаю сразу, и она начинает рыдать. – Я не могу смотреть в лицо своей матери. Я не могла смотреть в лицо отцу. Я не разговаривала с ним почти год, потом он умер, и на похоронах я накачивалась алкоголем. Вы с братом – мой единственный хороший поступок после исчезновения Сары. А теперь я и это испортила.
– Ничего ты не испортила. – Я говорю это автоматически, чтобы успокоить ее, но едва произношу эти слова, как понимаю, что говорю искренне. Может, у нас с Эзрой было не самое спокойное детство, но мы никогда не сомневались в том, что мама любит нас. Она никогда не ставила работу или бойфренда выше нас, и только когда ее поработили таблетки, бессистемно выполняемые родительские обязанности превратились в откровенное пренебрежение. Сейди допускала ошибки, но нам никогда не приходилось чувствовать себя ненужными. – Ты хорошая, и мы тебя любим, и пожалуйста, не вини себя за такое ужасное происшествие, которое ты никак не могла предвидеть.
Я еще что-то лепечу, слова путаются, и Сейди смеется сквозь слезы.
– Кто бы послушал нас со стороны. Ты хотела поговорить, да? Будь осторожна со своими желаниями.
Я столько хочу сказать, но выдавливаю лишь:
– Я рада, что мы поговорили.
– Я тоже. – Сейди глубоко, судорожно вздыхает. – Я должна еще кое-что тебе сказать. Не о Саре, а о… О, черт. Я должна идти, Эллери, прости. Пожалуйста, будь осторожна, а я позвоню снова, как только смогу.
Затем она сбрасывает. Я убираю телефон от уха и поворачиваюсь к Эзре, который, судя по его виду, готов взорваться.
– Что происходит? Я слышал что-то, но…
Движение у него за спиной привлекает мое внимание, и я касаюсь его руки.
– Погоди. Мне столько нужно тебе сказать, но… есть один человек, с которым я сперва хочу поговорить.
Я вытираю глаза и смотрю на телефон. Мы уже опоздали на работу, но… а, ладно.
В тире, где обычно работала Брук, заправляет женщина постарше, которая зевает, отсчитывая сдачу и дергая за рычаги мишеней. Вэнс Пакетт стоит с помповым ружьем у плеча, методично валя мишени. За ланчем Малкольм сообщил нам, что вчера вечером офицер Макналти снова допрашивал его и сказал, что полиция побеседовала с Вэнсом о его разговоре с Брук в центре города. По словам Вэнса, Брук просто спросила у него, сколько времени.
– А чего ты хотел? Зачем он станет кому-то помогать? Ему с этого ничего не перепадет, и ему наплевать на всех в этом городе.
Может, она права. А может, он просто сломлен по-своему.
Вэнс шарит по карманам в поисках мелочи, чтобы зайти на новый круг. Я пробираюсь мимо трех мальчишек лет двенадцати и кладу на стойку два доллара.
– Сегодня угощаю я, – говорю я.
Он оборачивается и прищуривается, постукивая себя указательным пальцем по подбородку. Вэнсу Пакетту требуется несколько секунд, чтобы узнать меня.
– Девочка-стрелок. В последний раз тебе повезло.
– Возможно, – отвечаю я. – У меня есть шесть баксов. Разыграем, кто будет лучше по итогам трех раундов. – Он кивает, и я указываю на мишени. – Чемпионы первые.
Вэнс стартует слабо, выбив только восемь из двенадцати. Я наступаю на горло своему соревновательному духу, промазав пять раз, когда приходит моя очередь, но все это будет бессмысленно, если я снова выиграю.
– Ты потеряла навык.
Вэнс самодовольно ухмыляется, когда я опускаю свое ружье. У Эзры, который подбоченившись наблюдает за нами, озабоченный вид.
– Я просто разогревалась, – лгу я.
В двух следующих раундах я наступаю Вэнсу на пятки, каждый раз выбивая всего на одну мишень меньше. К концу Вэнс уже считает себя победителем, приосаниваясь и посмеиваясь, и даже похлопывает меня по спине, когда я промахиваюсь при своем последнем выстреле.
– Хорошая попытка, деточка. Ты почти взяла один раунд.
– Наверное, в прошлый раз мне действительно просто повезло, – говорю я с театральным придыханием. До таланта Сейди мне далеко, о чем говорит гримаса Эзры. Мы отходим в сторону, чтобы ожидавшие позади нас люди могли пострелять. Но я надеюсь, что его было достаточно для пьяного типа. – Моя мама сказала мне, что это, вероятно, не повторится.
Вэнс натягивает бейсболку на свои сальные волосы.
– Твоя мать?
– Сейди Коркоран, – говорю я. – Вы же Вэнс, правильно? Она сказала, что вы с ней ходили вместе на осенний бал и что я должна представиться. Я Эллери.
Странно протягивать ему руку после того, что только что сообщила мне Сейди. Но он пожимает мою руку с неподдельным изумлением.
– Она так сказала? Вот уж не думал, что она меня помнит.
Она постоянно о вас говорит, почти вертится у меня на языке, но я решаю вести почти честный разговор.
– Помнит. Ей нелегко говорить об Эхо-Ридже после того, что случилось с ее сестрой, но… О вас она всегда хорошо отзывалась.
Думаю, это почти правда. Я и сама отношусь к нему вполне доброжелательно, поскольку он единственный человек в Эхо-Ридже, у которого есть алиби на момент исчезновения и Сары, и Брук. Вэнс Пакетт неожиданно становится самым надежным мужчиной в городе.
Он сплевывает на землю, рядом с моими кроссовками.
– Чертовски неприятно то, что случилось.
– Я понимаю. Мама так от этого и не оправилась. А теперь моя подруга пропала… – Я смотрю на женщину за стойкой. – Вы же помните Брук, да? Вы ведь постоянно тут стреляете.
– Милая девочка, – хрипло говорит он. Беспокойно переминается с ноги на ногу, явно собираясь уйти. Эзра стучит по своим часам и поднимает брови, глядя на меня.