При слове «гулять» Банди поднимается и уныло плетется в прихожую. От прогулок он никогда не отказывается.
Я забираю с комода ошейник, но надеть его на Банди не успеваю, потому что в этот момент звонит мой телефон. Совесть наотмашь лупит меня по лицу. Эта мелодия стоит у меня на Антона.
Мне требуются невероятные усилия, чтобы смахнуть зеленую трубку. Я еще не готова. Совсем не готова к действительности.
— Привет, котенок, — весело звучит его голос. — Вот думал приехать к тебе.
Я фокусируюсь взглядом на обувной полке и жмурюсь, прежде чем вытолкнуть из себя ложь.
— Я сегодня очень устала. Собираюсь ложиться спать.
Короткая пауза.
— Ладно тогда. Отдыхай.
Я блокирую мысли, стараюсь не думать. Все потом, потом. Завтра. Защелкиваю ошейник на понуром Банди и вывожу его за дверь.
Хотя Булат и сказал, что будет ждать, я все равно испытываю щемящее изумление при виде него, стоящего возле капота своего автомобиля. Если раньше я думала, что Антон и его спортивный седан смотрятся в моем дворе инородно, то Булат кажется мне воплощенным кадром из сна. Такой красивый. Ждет меня.
— Это мой бандит, — я подвожу Банди к Булату и поясняю: — Он сегодня без настроения. Его стошнило.
Булат оглядывает его с неподдельным интересом, наклоняется и чешет его за ухом. Банди не уворачивается, как это часто бывает с другими, и великодушно принимает ласку. Эта картина вызывает кратковременный спазм в горле. Потому что я не думала, что эта встреча произойдет, и потому что мне, оказывается, было важно, чтобы Булат понравился Банди.
— Хороший бой, хороший, — приговаривает Булат и поднимает глаза на меня: — Надо отучать его подбирать с земли. Плохая привычка.
Я вздыхаю, сжимаю пальцы. Повторяю это еще раз. Я бы отдала половину сокровищ мира, чтобы иметь возможность поехать с ним — иметь возможность смотреть на него, дышать им, прикасаться и разговаривать. Но Банди плохо, а я не могу его оставить. Этот шерстяной комочек любит меня больше всего на свете и доверяет мне. Сегодня я не могу оставить его одного.
— Я не могу к тебе поехать, — в глаза Булату я намеренно не смотрю, чтобы он не разглядел то, чего стоила мне эта фраза. — Банди плохо, и я не могу его бросить.
Он выпрямляется.
— Могу отвезти вас в клинику. Пусть его посмотрят.
Булат не выглядит ни расстроенным, ни раздраженным моим отказом, и я позволяю себе улыбнуться.
— У нас уже такое было несколько раз. Ему нужно отлежаться. У него печень слабая — так ветеринары сказали, — И помолчав, тихо добавляю: — Извини.
Отлученный от ласки, Банди уходит в кусты делать свои собачьи дела и мы остаемся одни. Невесомость в теле исчезла — ее заместила ноющая тоска. Булат все еще стоит напротив меня, а я уже скучаю. Я ведь понятия не имею, когда произойдет наша следующая встреча: через неделю, через месяц или через год.
Можно шагнуть к нему и прижаться, можно поцеловать в щеку и унести на себе немного его запаха, но мешает невидимый барьер. Булат тоже этого не делает, лишь внимательно меня разглядывает, как умеет только он.
— Тогда хорошего вечера, Таисия.
Я молча киваю. Этот день исчерпывает свои секунды, неумолимо ускользает, выталкивая меня в действительность. Говорить нет сил.
Банди вылезает из кустов, как раз тогда, когда машина Булата покинула двор, и озадаченно на меня смотрит.
Я вытираю слезы рукавом пальто, но они все равно продолжают катиться.
— Не надо так на меня смотреть. Булат тут не при чем. Это я из-за тебя расстроилась.
20
Будильник пиликает уже в четвертый раз, напоминая о прогулке с Банди, а я по-прежнему разглядываю стену. Сердце гулко бухает под пижамной сорочкой, живот стянуло горячим узлом. Я в тысячный раз проматываю в голове вчерашний день: ставлю на паузу любимые моменты, дышу ими, любуюсь, возбуждаюсь. Воспроизвожу в памяти каждую сказанную им фразу и чтобы непременно с правильной интонацией: эту он говорил низко и хрипло, ту — мягко и насмешливо, а следующую — предельно серьезно. Процесс возвращения в «До» безвозвратно запущен, несмотря на то, что даже самое сладкое воспоминание имеет привкус перченой горечи. Ведь вполне вероятно, что они станут последними.
Жалеть тоже ни о чем не получается, наверное, потому что совесть все еще зажата в тисках вчерашнего дня. Был ли хотя бы шанс, что я поступила иначе? Что сдержалась, смогла оттолкнуть? Ни единого. Пара нитей, связывающих меня с прошлым, оказались куда крепче десятков из настоящего.
Еще я знаю, что скоро станет больно, возможно, даже этим вечером. Помню, каково это — пропитаться его запахом, а потом остаться без него. Наступит болезненная ломка, которую сменит череда миражей. Ты будешь дергаться при звуке звонка, каждый раз тщетно вспыхивая надеждой: а вдруг это он? Будешь с замиранием сердца оборачиваться на каждый проезжающий автомобиль, похожий на то, что водил он, искать в толпе его черты, находить и тлеть от разочарования, потому что тебе привиделось. Всего этого не избежать. Надеюсь только, что однажды пройденный путь во второй раз окажется чуточку легче.
— Как ты себя чувствуешь, маленький бандит? — я глажу Банди по теплой шерсти и в ответ получаю довольный зевок: мол, все отлично, отлежался. Пойдем уже гулять.
Душ, непременно холодный, чтобы не было времени на новую перемотку воспоминаний, чашка некрепкого кофе, три этажа в лифте. Я толкаю подъездную дверь, и вчерашняя картина предстает перед глазами сама собой: поблескивающий глянец капота, высокая фигура, воротник рубашки, белеющий в сгустившемся полумраке. Он меня ждал, а я не смогла.
Действительность же безжалостна и прозаична. На улице светло и пасмурно, а на том месте, где вчера стояла машина Булата, сейчас припарковано такси. В груди холодеет, и я плотнее запахиваю куртку. Так быстро? Я еще не готова.
По возвращению домой после получасовой прогулки я накладываю в миску Банди корм, которым он с удовольствием принимается хрустеть, себе же готовлю кашу. Аппетит, ожидаемо, пропал, но и это для меня не новость. После столкновения с «До» его может еще долго не быть — просто нужно питаться по расписанию.
Я проверяю телефон — а вдруг? — но там, конечно, ничего нет. Очень невовремя закончилась учеба — сейчас быть предоставленной самой себе мне совершенно ни к чему.
Ложка за ложкой я проталкиваю в себя овсянку и составляю план. План — обязательная вещь, когда ты сбиваешься в намеченного пути, твой ориентир в подержании нормальности.
Первое. Мне нужно позвонить Антону. Встретиться — поговорить — расстаться. Волнительная тошнота заставляет меня отодвинуть тарелку. А что если он начнет задавать вопросы? Спросит в чем причина? Тогда мне придется соврать — сказать правду слишком жестоко.
Второе. Ни в коем случае не запирать себя дома. Одиночество — это всегда много мыслей, и порой они действуют разрушающе. Встретиться с Мариной, зарядиться позитивом, обсудить Испанию.
Пункта три пока нет.
На то, чтобы набрать Антону, у меня уходит больше двух часов. Я слабовольно откладываю звонок: сначала мою посуду, потом вспоминаю о неглаженном белье, а затем и вовсе начинаю необязательную уборку в ящиках. Не находится ни единой фразы, которая бы смягчила то, что я собираюсь сделать. Расставание — худшая вещь на земле. Кто сказал, что в ней больно лишь тому, кого бросают? Сейчас, пока я слушаю гудки, внутри все переворачивается и стучат зубы.
— Да, Тай, привет, — голос Антона звучит спокойно и собрано.
От волнения заготовленная фраза вылетает у меня из головы, и я запинаюсь.
— Привет… Как дела?
— В порядке все. На работе. Ты как, отдохнула?
Я не сразу вспоминаю о том, почему он об этом спрашивает. Еще одно доказательство, что мне лучше не лгать.
— Да, я уже… то есть я порядке. Хотела спросить… Мы можем сегодня увидеться?
Я прикрываю трубку ладонью, потому что мне кажется, что я дышу оглушительно. Сердце барабанит нервно и испуганно, как перед прыжком с высоты. Происходящее для меня ново, и я бы предпочла, чтобы так и оставалось.
— Сегодня, наверное, не получится. Есть дела.
Этого я совсем не ожидала. Ничего удивительного Антон не сказал, но я ощущаю себя растерянной. Наверное, дело в его отстраненном тоне и в сухом «есть дела». Раньше он всегда говорил, как и с кем собирается провести вечер.
— Ну… хорошо… Позвони мне, если что-то изменится.
— Договорились. Бандиту привет.
Опустившись на диван с зажатым телефоном, я пару минут разглядываю пол. Антон на меня обиделся за то, что вчера я не позволила ему приехать? Это ведь не означает, что он примется за старое? Он ведь обещал.
********
С Мариной мы договариваемся встретиться в нашей кофейне в шесть вечера. Ломка стремительно затягивает меня в свою болезненную паутину, стены квартиры давят, становятся душными. Я перемываю полы, предпринимаю несколько попыток искать билеты в Испанию и каждый раз остаюсь сидеть перед погасшим экраном, отдавшись во власть оживших картин. Его руки на мне, сжимают бедро, гладят грудь. Булат насмешливо улыбается мне, треплет на ухом Банди. Смотрит мне в глаза, когда прощается. Садится в машину. Уезжает.
В кафе я приезжаю на полчаса раньше — дольше находится дома я не смогла. Марина появляется спустя пятнадцать минут — она никогда не опаздывает, даже если это наши обычные кофейные посиделки.
— Пожалуйста, скажи, что мы наконец обсудим Испанию, — она смотрит на меня с шутливой мольбой в глазах. — На этой неделе я собираюсь покупать билеты. Такие цены просто жаль упускать.
Испания — это выход для меня. Сменить обстановку. Уехать туда, где миражи не смогут меня достать. В Барселоне в это время года Булату делать нечего.
— Я не знаю, кому оставить Банди.
— А Антон? Он ведь сможет заезжать его покормить.
Я напрягаюсь, комкаю в кулаке салфетку.
— Он не сможет. Я собираюсь с ним расстаться.
Марина даже чашку на стол опускает — настолько поражена услышанным.