Винт слова не дает сказать:
— Квадратные, ромбические, треугольные, овальные… Но не меньшее значение имеет форма зубчиков, она бывает трапециевидная, круглая… Называется перфорация… Что такое собирать марки? Это значит все знать про то, что изображено на ней, когда ее выпустили, когда ее погасили.
— Гашением называется, — уже кричу я, — когда ставят штемпель с датой.
— Бывают марки специального гашения, первого дня. То есть в ознаменование какого-то события гасится сразу много марок…
— Мы решили собирать…
— Мы собираем цветы. Флору, говоря по-русски.
— Но не просто цветы…
— Громадное значение имеет тема, — накрывает меня Винт. — У нас она называется «Цветы в легендах и мифах разных стран и народов». Что это? — показывает он хозяйке марку.
— Роза, — говорит она.
— Ха-ха! — заорал Винт. — Мы тоже так думали, а теперь — нет. «Суброза диктум!» — сказано под розой или, по секрету, роза — символ молчания. Но с другой стороны, этот цветок — символ любви. Все богини ходили с розами…
— Замечательно! — сказала Элла. — Не ожидала от вас такого, Виталий.
Меня нету. Винт полыхает от радости. Мне все не нравится.
Потом мы обедали. Хотя лучше сидеть голодным или питаться водой с хлебом. Сидим мы с Винтом за большим столом, на километр друг от друга. Посуды перед нами больше, чем в нашем хозяйственном магазине, перед каждым салфетка стоит торчком. Представьте себе, эта волчица Эллочка успела переодеться. Одежный магазин у нее, что ли? Вместо фартука с петухами на ней появилось розовое платье, на шее бусы в два ряда.
— Прошу, — говорит она и себе на грудь вешает салфетку.
Винт на меня косится, я вроде не замечаю. Он тоже салфетку на грудь пристраивает, правда, локтем смахнул стакан со стола, хорошо, стакан крепкий, не разбился. Я салфетку по боку, начинаю есть просто так, без всяких ужимок.
— Попробуйте этот салат, пожалуйста, — говорит Элла, подкладывает мне и Винту.
Цирк!
— Спасибо, — говорит воспитанный Винт, а я молчком. Стукнула дверь, пришел ее отец. Высокий, худой, в железнодорожной форме. Хороший, умный человек. Даже не верилось, что он большой начальник.
— Опаздываешь, папа, — строго говорит Элла. Думал я, он ее сейчас приструнит, чтоб знала, как со взрослыми разговаривать. Ничего подобного.
— Извини, пожалуйста, — говорит он.
— Это мои друзья, — представляет Элла, — Сева и Виталий. Очень хорошие ребята.
Он по-взрослому пожал каждому из нас руку и повторил два раза:
— Александр Петрович. Очень приятно. Очень рад. Есть расхотелось совсем. Я увидел, как Винт орудует ножом, подумал, сейчас тарелку разрежет пополам вместе с мясом, но вместо этого он опрокинул на себя хитрую штучку с соусом. Все в жмурки играют, никто ничего не замечает. Мол, лейте на себя соус на здоровье, если вы такие болваны, мы вас прощаем.
— Эта соусница вообще такая коварная, — сказала Элла, — да, папа?
Александр Петрович согласился. Винт вытирал штаны салфеткой, а я, пока никто не видит, затолкал сразу весь кусок мяса в рот. Вот ведь несчастье — торчит у меня кусок поперек горла, ни туда, ни сюда.
— Папа, — говорит Элла, — налей Севе водички. Заметила, оказывается. Выпил я водичку, кусок, слава богу, провалился в желудок.
— Очень вкусно, — сказал Александр Петрович, — ты стала готовить лучше, чем твоя мама.
— Папа, — строго сказала Элла, — мама готовила лучше всех.
— Конечно, конечно, — заторопился Александр Петрович.
Видимо, ее даже родной отец побаивался и никогда ей не перечил.
— Моя мама умерла два года тому назад, — просто сказала Элла. — Она была очень хорошей хозяйкой… Кому кофе, кому чай?
— Рекомендую кофе, — сказал папа. — Элла большой мастер.
— Можно, я тоже кофе, — попросила Элла жалобно.
Впервые я услышал от нее жалобные слова.
— Пожалуйста, папа!
У них вышла размолвка. Отец не разрешал ей пить кофе, ей было вредно, но очень хотелось. Мы не придали никакого значения их разговору.
— Папа боится за мое здоровье, — печально сказала Элла.
— Понимаете… — начал папа, но она перебила его обычным своим железным тоном:
— Мальчики, пока я готовлю, расскажут тебе про свое хобби. Они — филателисты.
Винт меня не признает, берет все на себя:
— Раньше мы про марки и знать не знали, а теперь жить без них не можем! Кажется, что такое марка — клочок бумаги! Нет! Это целый мир. Мы, например, собираем флору. Цветы. Раньше мы и цветы не любили. Теперь — другое отношение, мы все про них знаем, и нам цветы стали нравиться. Пожалуйста… Это лотос — символ чистоты. Почему? Потому что, хоть лотосы и растут в болоте, грязь к ним не пристает. Лилия — королевский цветок. Три лилии на знамени Франции нарисовал Людовик, отправляясь во второй крестовый поход. Гиацинт — символ гордости. Мак означает сон. Есть такой бог сна Морфей. Или астра — кажется, что в ней такого уж замечательного? Однако это как бы пылинки звезд. Если ночью хорошо прислушаться, слышно, что астры шелестят — они шепчутся со звездами…
Элла поставила поднос с чаем и кофе и захлопала в ладоши. Отец тоже восхитился, он не ожидал, как интересно иметь дело с марками. За то, что мы такие молодцы, Элла сделала нам подарок — карту области. Такую же нам показывал Валентин Дмитриевич. Карты было две — мне и Винту. Не скрою, мне подарок понравился, но на Винта смотреть не хотелось, покупали человека на глазах. Я решил уйти без чая, придумал, вроде меня дома в магазин послали, думал, Винт встряхнется. Ничего подобного — пьет кофе из маленькой чашечки, мизинчик отставил, продажная душа. Эльвира меня проводила до дверей.
На следующий день лежу я на этой замечательной карте на полу, смотрю на реку, озера, леса и тоскую. Впервые в жизни у нас с Винтом пошли нелады.
Слышу, бабушка шаркает.
— Опять двойку получил? — Погладила меня по плечу. — Не горюй, не всем умными быть.
— Что ж я — дурак?
— Свой дурак дороже чужого умника.
Успокоила, называется. Я спросил у бабушки: бывало у нее, чтоб с самым лучшим другом расходиться?
— Было, — говорит бабушка.
— У вас, наверно, разные интересы появились?
— Наоборот, — вздыхает бабушка. — Помню, влюбилась я в одного там Павлика, а он моей подруге понравился. Увела, чертовка!
— Ну, баб, у тебя примеры!
Слышу — звонят в дверь. Чувствую, Винт, мой закадычный дружище в прошлом. В чистой рубашке, ботинки блестят, смотреть противно.
— Че это ты вырядился? — спрашиваю.
Совесть еще осталась — краснеет.
— Так как же… надо к Эльвире идти.
— Что это ты ее так красиво называешь?
Винт отмолчался, положил на колени этот несчастный кляссер.
— Я, — говорит, — книжку про филателию до конца прочитал. Много интересного. Например, на острове Борнео была выпущена марка самой необычной формы — в виде границ этого острова.
— Плевать я на марку хотел и на этот остров! — говорю я напрямик. — Я рад, Винт, что ты нашел себе интерес в жизни, поздравляю тебя. Только нам не по пути. Я вчера притворялся, что мне марки нравятся. А уж мучиться из-за них, ночей не спать, извини пожалуйста!
— Фу-у-у, — вздыхает мой Винт с большим облегчением, — Ты, брат, настоящий артист. Ха-ха-ха. «Мы жить без них не можем»! Я думал, ты всерьез. Какое это увлечение — марки! Это, брат, тьфу, а не увлечение.
На радостях продали мы все наши марки на филателистическом пятачке, купили по паре мороженого. На несчастных марочников смотрим, а они меняются марками, волнуются и живут замечательной жизнью, которая к нам, слава богу, не имеет никакого отношения.
В центре, у кинотеатра, встретили ребят с нашей улицы. Они бесплатно мультики смотрели. На здании кинотеатра висел экран дневного кино, подходи кто хочешь. Мульты кончились, и мы пошли на стройку Комбината на окраине нашего города. Там котлован копали, и работал экскаватор. Забрались мы всей компанией на теплые бетонные плиты, смотрим на строительство, беседуем о том о сем. Рычит экскаватор, подъезжают машины одна за другой, увозят, что им в кузов из ковша насыплют.
— Интересно, может он на километр вниз закопаться, такая силища?
— Вода пойдет, — говорит Винт, — потонет.
— Откачают насосами.
— Замучаются качать.
Люблю я такие беседы обо всем, никогда не скучно, любая тема за живое задевает.
— Интересно, на экскаваторщиков берут после восьми классов?
— Может, берут, а может, нет. На шоферов не берут, я у бати узнавал, — говорит Винт.
— Представляете, — говорю, — будет нам шестнадцать лет, начнется настоящая жизнь.
— А потом сорок.
— И помирать!
— Не-а, к тому времени таблетки какие-нибудь придумают. Наука!
— Да нет! Просто все менять будут. Нога не работает, тебе запасную, сердце не работает, пожалуйста, — новое сердце.
— Что ж в конце концов от нас останется?
— Голова.
— А голова сносится?
Тут мы призадумались крепко, но ничего придумать не смогли. Осталось верить в науку. Может, нас на другую планету переселят, где никто не умирает.
— Сейчас жить еще не очень интересно, — продолжаю я свое, — как-то ни то ни се! Скорее бы уж паспорт получить.
— Мне лично нравится, — не согласился Валерка с соседнего двора. — Иногда очень интересно живешь, особенно на каникулах.
— Это мещанство, — хмуро сказал Винт. — К примеру, у тебя есть такое дело, чтоб ты ночей за него не спал?
— Нет, — признался Валерка. — Всегда вставать не хочется, это да. Какое бы там дело не было.
— А у меня есть, — сказал кто-то. — Как день рождения, в семь утра вскакиваю: очень интересно, что подарят.
Тут наш разговор прервали. На велосипеде подъехал глупый человек Бряндя, а на раме у него сидела Эльвирочка. Естественно, с большим бантом на голове. Я Бряндю убить был готов. Мы после стройки в футбол играть собирались, да любое дело без этой кикиморы счастьем кажется. Я бы не пошел, но Винт поднялся, а куда я без него денусь.
Эльвира притащила нас к себе домой, поставила композитора Листа, и небо нам стало в овчинку, как говорит бабушка. Теперь я попал на то скрипучее кресло. Винт все на меня косился, наверно, ему скрип опять мешал. Не выдержал он и начал кресло чинить. Нашлись в доме Эльвиры инструменты, я Винту помогаю, играет музыка, а Элла за Винтом внимательно наблюдает.