и на Кухню, орали в такт шагам, как это делается в детсадовской игре: «А мы просо вытопчем, вытопчем! А мы просо вытопчем, вытопчем!!!» Отступали назад с криком: «А мы просо сеяли, сеяли!!!»
От страха Кухня как маленький разревелся. Он проснулся от громких рыданий. Думал, сон еще не кончился. Открылась дверь, к нему бросилась мать Винта:
— Сева, миленький, ты не знаешь, где Витька?
— Ну что ты таращишься?! — закричал отец Кухни. — Отвечай, когда тебя спрашивают!
Винт сбежал из дома.
А дело было так. Классная Лина Романовна даже после работы не могла оторваться от любимой игрушки — воспитание трудных подростков. И вчера, сразу после лекции о разбогатении, потащилась к Елховым. Дядя Володя Елхов не ждал гостей и был после получки несколько кривой, выпивши. Он услышал скрип калитки, глянул в окно.
— Хозяева есть? — кричала во дворе Лина Романовна.
Отец Винта заметался по кухне. Лина не ждала особого приглашения и уже открывала входную дверь. Дядя Володя успел сунуть початую бутылку в шкаф, в обмороке уставился на гостью.
— Не ждали? — пропела Лина.
Отец непонятно мотнул головой, прислонился к подоконнику, чтоб не рухнуть у нее на глазах. Дальнейший кошмар он помнил плохо, все силы уходили на изображение трезвого человека.
— Бу-бу-бу, — доносилось до него. — Партия… коммунисты… космонавт… ваш сын… бу-бу-бу… партийные взносы…
Лина ничего не заметила. Отец схватился за валидол — он хорошо отбивает запах спиртного. Она, ребенок, думала, насколько все-таки глубоко ее слова дошли до дядиволодиного сознания, что у него закололо в сердце.
Ушла. Дядя Володя добавил из бутылки. В голове у него вообще все перепуталось: Лина, подпольная организация космонавтов, сын, неоплаченный взнос…
Тут, как по заказу, нарисовался Винт. Отец бросился искать ремень, опрокинул телевизор. Винт метался по комнате, отец за ним. Винт сиганул в окно. Он давно считал себя взрослым и думал, с ремнем покончено на всю остальную жизнь.
Сбежал Винт, а отдуваться пришлось Кухне.
— Где он прячется? — спрашивали дома.
— Не знаю.
— Что тебе не хватает?! Обут, одет, сыт! Что тебе еще надо?! — кричал отец.
— Ничего не надо, — буркнул Кухня, собирая учебники в портфель.
— Замолчи! До чего ты докатился?!
— Ни до чего!
— Перестань мне перечить! Больше чтоб я тебя с твоим Винтом не видел! Кончена ваша дружба!
Больше того, папаша провожал Кухню до школы.
— Не позорься, — шептал Кухня, затравленно поглядывая по сторонам. — Мне же не пять лет!
Мало того, родитель вообще хотел взять его за руку. Кухня еле отбился.
В школе Лина Романовна уже соскучилась его ждать:
— Где он?
— Откуда я знаю?!
Для начала она потащила его к завучу. Наверно, директор был еще занят.
— Вот, пожалуйста!
Она подтолкнула Кухню на середину кабинета.
— Да-а-а… — сказал завуч.
Он математику преподавал, поэтому обмерил его взглядом от макушки до подметок, прикидывая вроде, какого размера выкопать яму, чтоб зарыть этого ученика в землю и не вспоминать больше.
— Где Елхов?
Дальше по программе был черед директора школы.
— Молчит! — науськала его Лина.
Кухня протопал на середину кабинета. Директор преподавал биологию и, естественно, с интересом уставился на неизвестный для него вид млекопитающего.
— Да что я сделал?! — не выдержал Кухня.
Этого только и ждали.
— Слышали! — обрадовалась Лина.
— Что ты сказал? — удивился директор, вроде по его наблюдениям такие, как Кухня, не говорят, а кукарекают. — Как ты сказал?
Кухня отсидел пять уроков. У школы его ждал отец. Опять начал хватать за руку.
В доме у Елховых был сумасшедший дом. Мать Винта увидела Кухню, заплакала. На дядю Володю было жалко смотреть. Он не только слова сказать не мог, дышать в полную силу боялся. Свистни ему сейчас, он стойку на лапах сделает и хвостом виновато завиляет. Все Кухтины были здесь, даже бабушка пришла. То ли для успокоения Елховых, то ли боялись, что Кухня сбежит из-под ненадежного отцовского надзора.
— Клянусь здоровьем родителей, — сказал Кухня, — ничего с ним не случилось.
— Поосторожнее с родителями! — сказал отец. — Расклялся!
Бабушка вздыхала, вздыхала себе в уголке, вдруг бухнула:
— А если его цыгане украли?
— Ну ты совсем, бабушка! — закричал Кухня. — Как его украдешь, такого здорового?!
— Так, — объяснила бабушка, — сказали, на, мальчик, конфетку…
В соседней комнате заревели Елховы-младшие. Бабушкины мысли для них оказались самые доходчивые.
А время стало девять часов вечера. Грустно темнело. А про Винта — ни слуху ни духу. И каждый начинал думать самое плохое. Вслух говорить боялись, только глаза друг от друга прятали. Дядя Володя опять засобирался в милицию, а Кухтины пошли домой.
У самого подъезда какой-то сопляк закричал:
— Кухня! Кухня!
— Брысь! — сказал ему Кухня, но осекся — мальчишка приглашающе помахал ему рукой.
— Куда, куда?! — всполошился отец.
— Да сейчас я! — сказал Кухня. — Он у меня это… ключ гаечный брал.
Он подошел к мальчишке, тот полез в карман, достал клочок бумаги. «Я в Париже», — было написано рукой Винта.
— Сева! — крикнул отец от подъезда. — Домой!
— Иду! Сейчас! Где ты взял? — шепотом спросил Кухня.
— Дали.
— Читать умеешь?
— Нет еще.
— Молодец, — с облегчением сказал Кухня, — а это листочек так… Вот смотри… Чепуха это, а не листочек… — Он на глазах у мальчишки разорвал записку.
Бабушка уснула, а родители все шушукались в своей комнате. Кухня еще полчаса парился в одежде под одеялом, пока они не затихли. Осторожно спустил ноги на пол, пошарил рукой под кроватью, нашел кроссовки. С ними в руках, замирая на каждом шагу, добрался до дверей. Ключ повернулся бесшумно — Кухня до ужина успел налить в замок масла от бабушкиной швейной машинки.
Он катил на велосипеде по ночному городу, торопился. «Париж»! Как он мог забыть? С другой стороны, еще только май, и ночами бывало холодно. Это летом в Париже появятся первые жители.
Кукуевка была окраиной, за ней уже начиналось кладбище. Надо всего только пройти парк имени Трехсот двенадцати погибших за свободу борцов, пересечь улицу Чуркина — и вот тебе кладбищенские ворота. За кладбищем, дальше в поле, давным-давно была построена электростанция. Когда начали строить Комбинат АСС, город подключили к общей энергосистеме страны, а маломощную городскую станцию закрыли. Какой-то из начальников ездил в Париж и увидел там фабрику по сжиганию мусора. Мало того, что она мусор сжигала, она производила из него море полезных вещей: бумагу, стекло, металлы. Очень выгодное предприятие. Все в Судимове обрадовались и решили из электростанции сделать чудо. Даже удивительно, как это до Парижа такое в голову никому не пришло. Для начала за будущей фабрикой устроили свалку городских отходов. С фабрикой дело шло неторопливо, а свалка получилась отличная.
Само же здание фабрики с гаражами, подсобными помещениями, складами, конторой захватили бродяги. Так это место превратилось в Париж. Летом бродяги ночевали там, чтобы утром успеть к первым мусоровозам. Собирали бутылки, тряпки, металл, годные для дачников доски. Собирали, сортировали, потом продавали недорого. Раньше в Париже очень чувствовался дым от мусорных куч. Но со временем свалка, как живая, двигалась дальше и дальше в поле, оставляя за собой искусственные горы шлака, мусора. Укромные поляны прорастали лопухами, от дождей образовывались овражки. Такое впечатление — вроде ты на Луне. На месте свежих сбросов днем и ночью дымили кучи отходов, сновали машины — с каждым годом все больше и больше.
На свалке вообще было интересно. Все время не знаешь, что найдешь.
Бывает, что-нибудь дельное. Винт однажды нашел отличную велосипедную раму и поменял ее на почти новую шину.
С бродягами или бомжами отношения у мальчишек чаще всего были плохие. Те все хотели только себе. Им не нравилось, когда из-под носа у них уводили, например, хороший диск на автомобильное колесо…
За мыслями Кухня не заметил, как подъехал к кладбищенской ограде. Он притормозил, задумался. Путь через кладбище был намного короче. Но кладбище есть кладбище. Да еще ночью… Бабушка говорила, правда, надо бояться не мертвых, а живых, однако… От живых хоть знаешь, чего ждать, а от покойников — неизвестно.
На кладбище из-за старых больших деревьев было темно, намного темнее, чем на улицах. Кухня прикинул направление на главную аллею.
Сначала под ногами была твердая земля, наверно, он попал на какую-нибудь боковую дорожку. К темноте он привык, но такая навалилась тишина — в ушах звенело, а скрип колесной втулки, казалось, слышался на той стороне города. Да еще, как ни крути, под ногами лежали покойники. Это не прибавляло настроения, а даже наоборот. Он вспомнил золотое правило — чтобы не думать о плохом, надо считать. Досчитал до ста и так хорошо отключился от мрачной обстановки, что сбился с твердой дороги, и теперь переднее колесо то и дело тыкалось в могильные ограды.
Крик этот сравнить было не с чем. Дикий, пронзительный. Он оборвался, не набрав полной силы, будто нажали кнопку и выключили. Кухня в панике начал разворачивать свою машину. Вдруг земля под ногами кончилась. Он на мгновение завис в воздухе, грохнулся на дно ямы. Сверху на него обрушился велосипед. Кухня хотел начать считать, чтоб сердце не так колотилось, но забыл, какая цифра идет после двойки…
Потом вообще стало не до того. Он явственно услышал, как к его могиле бегут, скрючился под велосипедом.
— Стой! — послышалось.
У самого края его убежища кто-то остановился. Слышно было загнанное дыхание человека. Затрещали сучки под ногами преследователя:
— От кого ты убежать хотел, сволочь?! А?! Куда ты побежал?! Ну!
Плачущий голос первого ответил:
— Я… никуда. Я ничего не видел. Я ничего не знаю!
— Правильно, — сказал другой, — умница.