альт. Ни одного фонаря. Звезды над головой. Бензином пахнет. Живу-у…
Иду наугад. Сам не знаю куда. Дорога рядом. Я ее слышу. А значит, рано или поздно встретимся.
Спустя несколько поворотов выхожу к цивилизации в виде темного колеса обозрения, нескольких каруселей и батута. Тут же рядом – невысокий помост уличной сцены. Чуть дальше, на другом конце едва освещенной фонарями дорожки – шашлычная. Вроде даже обитаемая. Вспоминаю, что надо бы пожрать. Так почему бы не здесь.
Эти тошниловки все на одно лицо. Вернее, на одну вонь.
Соображаю, что, когда обнаружат тело, здесь обо мне наверняка вспомнят.
Но мне плевать.
Проходя мимо сцены, замечаю прислоненный к ней венок из искусственных цветов. Еще какие-то листовки – неновые, выцветшие, но под скотчем еще можно прочитать то, что поярче.
Стихи, что ли? Подхожу, ломаю глаза, разбирая написанное. «Ты ушла совсем молодой, ой-ой-ой, злая судьба тебя забрала, ла-ла-ла». Гениально. Рядом – принтерная распечатка, заботливо упакованная в канцелярский «файл»: «Даша, прости нас за равнодушие».
И фото – размытое, мутное. Словно сделанное с телеэкрана.
Здесь она младше, чем я ее помню. Совсем еще девчонка.
Дашка.
Моя Дашка.
Доигрались…
Отдираю бумагу, складываю, прячу во внутренний карман куртки. Бегом добираюсь до шашлычной. Открыто, но безлюдно. Жду у барной стойки. Телевизор работает. Пахнет замкнутым пространством. Спустя минуту из подсобки появляется чернявая работница общепита. Вытирает руки полотенцем, глядит нелюбезно. Понимает, видимо, что трезвый, и смягчается.
– Чиго тэбе? – говорит она, едва заметно коверкая слова. – Из еды только сосиски в тесте. Больше готового нэт.
– Годится. – Знала бы она, чем я питаюсь, когда нет времени посетить такую знатную забегаловку, как эта. – И пиво.
Последнее – просто дань месту и времени. Набраться не получится. Чертов ускоренный обмен веществ.
– Что там случилось? Венки, фотографии… – спрашиваю я, наблюдая за ее возней с микроволновкой. Хочу, чтобы будто невзначай, но голос внезапно подводит. Это все равно остается незамеченным.
– Нэздэшний, что ли? – вопросом на вопрос отвечает эта насквозь здешняя жительница. – Бродяжку до смэрти забили. Летом было.
Она ставит передо мной бутылку, и я опустошаю ее залпом, отчаянно желая отключиться прямо здесь и сейчас.
– Повторить?
Киваю. Вытираю губы. Вслед за пивом на стойке появляются сосиски, но от вида еды хочется блевать.
– Вы ее видели?
– Гоняла отсюда. Она клиентов высматривала. А ночевала в парке. Мнэ проблэмы нэ нужны…
Летом. Значит, приехала в город раньше меня. Может быть, сразу после того как расстались.
– Что она здесь забыла, не знаете?
– Говорит, парня своего искала. Хотела помириться. Я ее кормила иногда. Бесплатно. Тоже ведь чья-то дочка. У самой трое.
Она глядит на меня не моргая. Глаза черные и выпуклые, как маслины.
– Знал ее, что ли?
– Да.
– Тебя ждала?
Киваю, а сам вокруг ничего уже не вижу. И слышу через раз. Белый шум.
– Погоди.
Скрывается в своей подсобке. Возвращается с листком бумаги. Сует мне в руки.
– В розыске он. Фоторобот дали, просили здесь повесить. Не стала. Только клиентов отпугивать.
Все.
Я кидаю деньги рядом с несъеденными сосисками. Выскакиваю на улицу. Фонари двоятся. Чертово колесо в двойном экземпляре. Перед глазами туман. Дашка, дурища, ты хоть понимаешь, что натворила? Спотыкаюсь об венок. Срываю его и отшвыриваю в сторону. К черту. В преисподнюю. Асфальт с размаху бьет в колени. Через секунду я выворачиваю содержимое желудка в ближайшие кусты. Дашка, твою ж мать…
Снова начинается эта внутренняя дерготня. Типа, ты не прифигел ли, убогий? Пора возвращаться. Пора-а возвраща-аться!
И тащит за поводок.
Упираюсь ладонями и коленями в землю, не двигаюсь с места.
Это все равно что дергаться в петле в надежде порвать веревку собственной шеей.
У нас, неживых, нет свободы выбора.
Живые сами отказываются выбирать.
Я выбираю быть здесь. Хоть и опоздал почти на полгода.
Сейчас я здесь, Дашка. И никуда не ухожу.
Я найду его, Дашут. Теперь я его знаю.
Ромодановский вокзал
Возле дома начала собираться толпа. Все, как один, глядели вверх – туда, где виднелась одинокая темная фигурка с раскинутыми в стороны руками. Кто-то предложил вызвать полицию. Кто-то заметил, что уже вызвали.
Незнакомая девятиэтажка в чужом дворе. Рядом – несколько таких же. Бетонные коробки, квадратом окружившие облезлую детскую площадку. Ветер гоняет по асфальту палую листву, мятый пакет и обрывки газеты.
Девушка стояла на самом краю крыши, запрокинув лицо к свинцово-серому небу. Снизу кричали, чтобы она не порола горячку. Предлагали спуститься самой. Вряд ли она слышала. Слишком высоко.
– Доченька, доченька… – запричитал голос прямо за спиной у Ники. Обернувшись, она увидела Ксюшину маму.
Так значит там, на крыше – это…
Ника бросилась к подъезду. Заперто. Кодовый замок. Подергала дверь – не поддается. Вернулась назад, хотела крикнуть, что сейчас поднимется, но не хватило дыхания. И все никак не удавалось вдохнуть полной грудью. Воздух вырывался изо рта белым облачком пара, только звук не получался.
Девушка на крыше повернулась спиной к улице. Как тогда, на подоконнике Никиной комнаты. Распахнула крылья. Огромные, с заостренными маховыми перьями.
И шагнула назад.
А упала Ника.
С кровати – на пол.
Вскрикнула, потирая ушибленный локоть, встала на ноги и тут же уткнулась лицом в плечо подбежавшей мамы. Звуки вернулись. Цвета, знакомые запахи.
– Доча, что же это такое, как же так… – шепотом приговаривала мама и гладила ее по волосам. А Ника смотрела в одну точку, все еще не веря в то, что на этот раз действительно видела сон. Страшный сон, не более.
Нервы ни к черту…
– Ксюха приснилась, – скупо пояснила она, как только пришла в себя. Высвободилась из маминых рук, пошарила рядом с подушкой в поисках телефона. Забыла, зачем искала. Собираться надо. Сегодня важный день. – Кстати, где твои камни? – поинтересовалась словно бы невзначай, когда рылась в шкафу в поисках подходящей одежды. – Я давно их не видела.
– Камней больше нет.
– А?
– Камней больше нет, – тяжело повторила мама. Села на край кровати, безнадежно вздохнула. – Не хотела тебе говорить, но так будет лучше… Их нет. Они разрушаются. Даже у меня.
Ника оставила в покое стопки с вещами. Что-то в мамином голосе заставило ее опуститься на колени рядом и взять маму за руку.
– Что это значит?
– Она нашла тебя. Чертова мертвая ведьма знает, что ты здесь… и тянет свои руки… Ну, ничего. Не дотянется. Я тебя не отдам.
– Так как ее все-таки звали? – тихо спросила Ника.
– Не нужно тебе этого знать, – покачала головой Ангелина Власовна. – И имени ее здесь звучать незачем. Только беду накликаем… Нет тебя, нет! Померла! – добавила она совсем другим, жестким тоном.
В темный угол исподлобья глянула, обмахнулась крестным знамением и вышла из комнаты.
Ника посмотрела туда же. Ничего особенного не увидела. Продавленное кресло и выцветшие обои. Быстренько оделась и на всякий случай поспешила за мамой. Мало ли.
– И куда это ты так вырядилась? – подозрительно спросила Ангелина Власовна, едва завидев дочь на пороге кухни. Ника быстро глотнула кофе. Обожгла язык, сморщилась, осторожно сделала еще один глоток.
Она торопилась в клуб.
– Репетиция, – наспех соврала Ника. – Готовим концерт для детей из приюта. Вот и… Для полного погружения.
– Ну, иди. – Мама подозрительно прищурилась. – Погружайся. Раз надо.
Надо, мама. Знала бы ты, как…
Уже на пороге Ника вспомнила про рыжий парик. Лучше бы не шокировать Нелидова резкой сменой имиджа. Пришлось повозиться с заколками, но в итоге получилось не хуже, чем у Шанны. Хорошо еще, что мама не успела увидеть дочь такой. Хотя снова можно было списать все на роль.
Пока ехала в маршрутке, страха не было. Вернее, Ника старалась о нем не думать. Смотрела на улицы города. На сонных утренних попутчиков. Листала ленту новостей в соцсети – фотографии котят, одни и те же книжные цитаты и повторяющиеся шутки.
Никаких пропавших девушек.
От остановки до клуба нужно было пройти приличное расстояние пешком. Общественный транспорт туда не ходил. Улица тупиковая – бывшим вокзалом и заканчивается. Старый город. Дома, наполовину вросшие в склон. Темно-красный кирпич, мутные окна, двери с растрескавшейся краской. Дальше – элеватор. Тот самый, откуда она вытаскивала Игни. При свете дня – обычные развалины. Ничего примечательного. А вот и офисы, где работает ночным сторожем ее неожиданный помощник. Сейчас там, наверное, полно народу. Работа кипит. И никому нет дела до того, что творится неподалеку. Птицы. Пастыри. Чья-то вторая душа…
А что, если именно Нелидова? Возможно ли распознать в человеке двоедушника… днем? Тот же Антон с виду парень как парень. Не зная – не заподозришь. Вот Игни – да. Если бы она встретила кого-то вроде него, то, скорее всего, не ошиблась бы.
Ночью. Днем – нереально.
Парковка возле клуба снова оказалась пустой. Не считая пары автомобилей, ни один их которых не был «Кайеном» Павла. Значит, его самого тоже могло не быть.
Ника дошла до дверей клуба и чуть не развернулась обратно. Правда, глупо было бы так сразу сдаваться. Нелидов предложил приехать сегодня. Надо хотя бы попытаться.
Если не пустят – это будет уважительная причина. Оправдание для совести. По крайней мере.
Только теперь она начала бояться по-настоящему. Никто не знал, что она здесь. Нужно было хотя бы Шанну предупредить. Ника решила, что напишет ей сообщение, когда окажется внутри.
Ладно, не армия же маньяков там засела. Люди работают.
Ее пропустили сразу. Ни одного вопроса не задали. Прошла сквозь рамку металлоискателя, вывернула сумку перед глазами непроницаемого с лица охранника. И почти нос к носу столкнулась с Валерией Карпович.