Если раньше монахиня и не распознала в ней обычного человека, то сейчас это произошло наверняка.
– Идем, – кивнула она, пропуская Бо вперед и бесшумно прикрывая дверь.
В молчании пройдя коридор до конца, они свернули на лестницу и спустились на первый этаж. Бо одолевали полчища вопросов. Если она собиралась узнать ответ, то лучшего момента и быть не могло.
– Скажите, пожалуйста, – робко заикнулась она и вскинула взгляд на добродушное лицо инокини – не сердится ли? Но та лишь кивнула в знак того, что готова слушать. – А разве вам не кажется, что вторая душа Милены – это…
До чего же трудно было подобрать слова! Все, что приходило на ум, имело мало общего с тем, что в действительности хотела бы сказать Бо.
– От лукавого? – нашлась она наконец.
– Даже если и так… – проговорила та задумчиво, но тут же оборвала себя: – Когда ты увидишь эту девочку, то поймешь, что не права. Она – часть Божьего промысла. Он послал ее сюда, чтобы мы поняли, как сложен Его замысел и как много в нем того, что нам не дано понять… Сама Милена, те души, которые она провожает в мир иной, – что это, если не свидетельство Его бытия? А о том, что ждет нас всех после кончины, мы с сестрами никогда не спрашиваем. Есть знание, которого даже самый крепкий рассудок не выдержит.
Последняя фраза напомнила Бо историю, рассказанную Игни о своем бывшем друге Девлинском. Она открыла рот, чтобы об этом сказать, но неожиданно для себя выдала:
– А если ребенка тошнит в церкви, это значит, что он одержимый?
– Это значит, что он плохо переносит духоту, – с отрадной сердцу Бо серьезностью произнесла монахиня и зна́ком пригласила свою спутницу в очередную комнату.
Под потолком вспыхнула лампа дневного света. Осматриваясь, Бо с удивлением заметила над дверью другую – кварцевую. Точно как в больнице. В остальном же это был, скорее, учебный класс с меловой доской, учительским столом и двумя рядами парт напротив.
За одной из них, прилежно сложив перед собой руки, сидела светловолосая девочка в ярком свитерке, джинсах и кедах с розовыми шнурками. При виде вошедших она встала. Ее лицосветилось от радости.
– Bon soir, maman, – жизнерадостно произнесла девочка с идеальным, на взгляд Бо, произношением. – Enchantee de vous voir[5].
Монахиня засмеялась низким грудным смехом:
– Скоро не я, а ты будешь давать мне уроки, дорогая.
– Pronociation comme ça? Pas très vite[6].
Бо зажмурилась и помотала головой. Открыла глаза – гордый собой Тин никуда не делся. Как и второй, который Мавр, он же Волхв.
Вот только вошли они не через дверь…
Бо размышляла об этом все то время, что девчонка обнималась с приятелем, а затем переводила взгляд с одного незнакомца на второго и дважды представлялась в ответ на их имена, озвученные матушкой Варварой.
– Можно Мила сегодня прогуляет урок? – нахально поинтересовался Тин, не выпуская ладошку девочки из своей.
Наставница поджала полные губы и скрестила руки на груди.
– Смотря что она получит взамен знаний о том, откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуда Русская земля стала есть.
Мавр прыснул в кулак. Бо сдержала рефлекторный зевок только из уважения – все эти «Повести временных лет», «Поучения Владимира Мономаха» и прочие аще, ся и елиже в средней школе делали ее несчастной.
Тин расплылся в широченной ухмылке.
– Уроки французского!
– Только чтоб никаких мне азартных игр, – шутливо погрозила пальцем матушка Варвара.
Тин клятвенно ее в этом заверил. Кажется, они друг друга поняли[7].
Кто бы мог подумать, что в голове у этого не слишком аккуратного мальчишки, который днями и ночами торчал в штабе поискового клуба, водятся такие лингвистические познания?.. Сейчас-то Бо понимала, что их бессменным ночным дежурным был вовсе не Костик, а этот самый Тин, который вышагивал сейчас рядом, спрятав руки в карманы потрепанной куртки. Милена и Мавр ненамного их обогнали – оставшись без общества монахини, оба мгновенно позабыли о необходимости вести себя тихо и общались теперь в полный голос. Только когда сверху вдруг донесся чей-то плач, резко сбавили тон.
– Ты где так по-заграничному научился? – поинтересовалась Бо. Тин просиял, как начищенный медный пятак:
– Шестьдесят седьмая гимназия. И это я еще прогуливаю…
Надо же, а с виду тот еще вундеркинд.
Бо посмотрела вперед, туда, где подпрыгивающая от избытка чувств девчонка взахлеб рассказывала о чем-то мрачному питерскому недомертвецу лет на десять себя старше. Сумка Hello Kitty хлопала ее по спине.
– А ты говорил, что она слабоумная.
– Умственно отсталая, – поправил Тин. – Диагноз – выраженная имбецильность. Ее первая душа не разговаривает и ходит под себя. Но Милка очень ее любит. Каждую ночь до рассвета сидит у кровати, расчесывает ей волосы, разговаривает… Они ведь сестры.
– Кто? – не поняла Бо.
– Да Милены же. Когда все произошло, Милке было десять – почти как сейчас. Отвратительная история… Отчим-алкоголик, мать на восьмом месяце. Праздновали день рождения Милкиной тетки, пьянка затянулась до утра. Гости разошлись по домам, а этот говнюк растолкал спящую жену и начал выгонять из дому за добавкой. Та возмутилась, может, послала его куда подальше. Мужик рассвирепел, схватил пустую бутылку и начал ее избивать. От шума проснулась Милка. Подскочила к матери, закрыла ее собой. Очередной удар попал ей в висок. А потом…
– Тин.
Он продолжал с болью всматриваться в белую кошачью мордочку на сумке подруги.
– У Милкиной матери начались роды. Отчим запретил вызывать «скорую». Взял на руки умирающую Милку и вынес ее на мороз, в гараж. Пока его не было, женщина смогла позвать на помощь. Так Милка дважды спасла ей жизнь…
– Она назвала новорожденную именем умершей старшей дочери?
– Да. И отказалась от нее через год, когда стало ясно, что с девочкой не все в порядке. Она думала, что поступает правильно, доверяя больную дочь профессионалам. Так она дважды предала ее. L’enfer est plein de bonnes volontés et désirs[8].
– Твой французский ужасен, – без тени улыбки сказала Бо.
– Извини.
– К тому же, я ничего не понимаю, и меня это бесит.
– Извини.
Милена и Мавр уже дожидались на улице. Запрокинув голову к небу, Бо увидела звезды – много, как никогда в жизни, будто чья-то рука щедро сыпанула их на небосвод. В ночном воздухе пахло акацией. Она помнила этот запах с детства – оттуда, где бились о бетонные плиты набережной волны цвета бутылочного стекла, и страшно было даже подумать о той глубине, что таится прямо здесь, в паре метров от кончиков белоснежных носочков, которые виднелись в вырезе босоножек, а если обернуться, то можно было увидеть за городом, за всеми его домами и улицами – горы…
На окраине Арзамаса-23 не было ни гор, ни моря. Цветущей акации не было тоже. Лишь трое неживых, окутанных дымкой ее аромата.
– Мы ведь не можем идти через Полупуть, так?
Милена задала вопрос легко, как выдох, но по выражениям лиц остальных можно было запросто прочесть их отношение к затесавшейся в компанию Бо, не обремененной мертвячьими суперспособностями.
– Тогда я возьму с собой Геллу!
Она скрылась за домом, а когда вернулась, рядом на поводке вышагивала роскошная овчарка. Бо, которая побаивалась собак, придвинулась поближе к Тину.
– Не бойся, – улыбнулась Милена, – она не кусается.
И отстегнула поводок.
Собака стрелой унеслась в кусты. Остальные неспешно двинулись к витым воротцам, ведущим к выходу с монастырской территории. Черные окна храма провожали их строгим взглядом. За деревьями дремала неподвижная озерная гладь.
– Здесь всегда было много Есми, – делилась Милена. Ее светлые кроссовки белели в темноте. – Нехорошее место для живых. Тут неподалеку, в лесу, есть участок, где все деревья изогнуты на север, хотя остальные вокруг растут ровно. А сам город был когда-то рабочим поселком, и построили его на месте пустой деревни. Брошенной, представляете? Это выглядело так, словно все жители разом собрали вещи и ушли из своих домов. Никто не знает, что произошло.
– Хм, – наконец-то подал голос Мавр в своей ночной ипостаси Волхва. – Думаешь, они спасались от Хаоса?
– И теперь Есми, которыми стали самоубившиеся крестьяне, рассекают вдоль путей в поисках своих снесенных изб, – не к месту развеселился Тин.
Милена пожала плечами.
– Не знаю. Я не встречала тех, кто пробыл бы тут так долго. Иначе спросила бы. Но здесь есть много других…
Они шли вдоль железнодорожной насыпи. Тишину нарушал только хруст мелких камушков под ногами и едва уловимый гул в высоковольтных проводах. Гелла носилась где-то в лесополосе, и Бо это вполне устраивало.
– Вот! Видите? – Милена указала пальцем за деревья. Для Бо там была сплошная темнота, но остальные уверенно закивали.
– Это «киношка», – она говорила глухо, с жутковатой интонацией, словно впаривала очередную страшилку соседской малышне. – Заброшенный ангар. В девяностые в Арзамасе орудовал маньяк. Своих жертв он…
– Ну блин! – поморщилась Бо.
– О’кей, – не смутилась Милена. – Не хотите про маньяка, я могу про дорогу, по которой мы сейчас идем. В городе она известна как «лесенка самоубийц». На отрезке от «киношки» до старой чулочной фабрики чаще всего…
Может, она и быстро развивается, подумала Бо, но в голове у нее все те же паспортные девять.
– Давайте не забывать, зачем мы здесь!
Трое неживых обменялись растерянными взглядами.
– Нам нужно отыскать двойника Ники, – напомнила Бо.
– Так мы вроде бы ищем, – сказал Тин, но как-то неуверенно.
– Лично мы ищем Есми, – не поддержал его Мавр.
Их можно было понять. Оба рассчитывали поучаствовать в Большой Охоте, а вместо этого им пришлось тащиться в затхлый городишко на краю света – и все ради чего? Чтобы некий иноземный конвоир положил конец Хаосу, отправив на изнанку не одну нарушительницу Порядка, а другую. Разумеется, им не было дела ни до Ники, ни до Арсеники. Точно так же, как и самой Бо. Да пусть бы и отправлялись туда вместе, дружно взявшись за руки! Из-за них половина города перевешалась, и после этого они все еще рассчитывают на нормальное человеческое существование?