— Мы, — сказал я, поднявшись.
— Заходите, — буркнул врач и пошёл куда-то в недра клиники, предлагая следовать за ним.
Ева пошла с нами. В смотровой помогла вытащить петуха из переноски.
— На что жалуемся?
— Сожительствовал с заражёнными курами, — сказал я. — Опасаемся…
— Чем заражёнными?
— Да кто их знает. Чихали, потом кровью кашляли. А вчера вечером все полегли. Можно ему анализы какие сделать, или типа того?
— Симптомы есть какие-нибудь?
— Он стал каким-то вялым…
— И всё? Выделения? Нарушения координации?
— Падает, — подтвердил я. — Иногда нормально, а иногда два шага сделает — и набок. И сегодня утром ещё в дверь вылететь хотел — об косяк долбанулся.
— Ясно. Оставляйте, проведём обследование. Сейчас…
Врач отошёл к открытой двери и крикнул:
— Юль! Юля, зайди.
— Блин, всё больше склоняюсь к мысли, что зарезать и вправду было бы проще, — буркнул я.
— Сдурел? — прошипела Ева. — Нафига резать, он же жить хочет! Чё совсем-то уж, как сатанисты какие-то. — Ева погладила петуха по клюву. Он её немедленно цапнул за палец. — Ай! У, скотина злая.
— Осторожнее, — отодвинул я петуха. — Твоя кровь нам не поможет.
— Угу. — Ева лизнула палец. — Спасибо. Значит, я не курица.
— Увы. Это всего лишь значит, что ты не петух.
Пришла медсестра Юля. Симпатичная, с родинкой на щеке.
— Оформи пациента на передержку, понаблюдаем, — сказал врач.
— А вы кровь у него не возьмёте? — спросил я.
— Понаблюдаем сперва.
Через пять минут мы с Евой стояли на улице в лёгкой растерянности.
— Так, — подытожил я. — Итого. Петуха мы продолбали, ещё и полторы тысячи аванса просраны безвозвратно.
— Чего ты на меня так смотришь, как будто это я виновата? — возмутилась Ева.
— Думаю, как бы на тебя всё свалить.
— Угу. Тоже мне, герой-мужчина!
— А это разве ещё котируется? Я думал, феминизм в тренде, равенство полов.
— Ну когда выгодно — конечно, в тренде, — спокойно ввела официальные двойные стандарты Ева. — Но не всегда же.
И вдруг я почувствовал, как по коже пробежал холодок. Наученный опытом, тут же завертел головой, мониторя призрачный мир. Вздохнул.
— Явился, не запылился.
К нам подплыл пожиратель.
Глава 24
Как я отличал этого конкретного пожирателя от остальных — сам не знаю. Может, что-то такое призрачное, что сознанием пока не воспринимается. А может, просто он всегда приходит один, тогда как пожирателям свойственно сбиваться в стаи. Ну или ещё, как вариант, он вселялся в моё тело, и поэтому воспринимается как знакомый… Впрочем, это опять к первому варианту.
— Когда вы закончите? — прошипел пожиратель, остановившись возле нас.
Ева решила, что конкретно сейчас феминизм не в тренде, и осторожно переместилась мне за плечо, схватившись обеими руками за правую руку.
— Что закончим? — не понял я. — Тут мы, собственно, уже закончили… Блин.
— С Маэстро.
— У-у-у, чего захотел…
— Я показал, где хранятся души. — Пожиратель уставился на Еву, притаившуюся у меня за спиной. Та ещё больше съёжилась.
— Это спасибо. Мы работаем.
— Ты ведь помнишь своё обещание?
— Помню, помню. А ты помнишь, что я говорил, что это невозможно?
Пожиратель покачал изуродованной головой.
— Возможно, видящий. Возможно. Я это чувствую. Моя душа жива, и она хочет свободы.
— Окей. Будем пробовать.
Исходя из пространных бесед с Мстиславой, не очень пространных — с Ваном и не очень последовательных — с Денисом, я мог прийти к выводу, что вознесение всякого рода пожирателей в теории возможно. Ну, так же как, в теории, из атома водорода можно получить атом гелия. Правда, для этого нужен ядерный реактор. Но так-то возможность есть. Эту простую мысль я честно пытался донести до пожирателя. Тот в ответ спрашивал, не может ли он быть полезен при добыче ядерного реактора.
— Давай сейчас! — предложил пожиратель. — Сегодня.
— Нет, сегодня не получится. Сегодня ночью мы будем освобождать души. А у нас петуха нет.
— Какого петуха?
Я вкратце посвятил пожирателя в ситуацию с петухом. Тот выслушал и молча улетел. Внутрь ветеринарной клиники.
— Куда это он? — спросила Ева.
— Не сказал. Может, пожирать души зверюшек?
— Фу! А у зверей есть души?
— Честно говоря, пока об этом не задумывался. Если и есть, то работает с ними какая-то другая контора, не наша.
Мы немного попереминались с ноги на ногу. Уходить, не уходить? Вроде бы нам от этого персонажа прямо сейчас ничего не нужно. Может, он вообще домой полетел, насквозь, через здание. Что ему те здания, призраку-то…
— Есть охота… — вздохнула Ева. — Вон там вроде шаурму продают.
Ларёк стоял метрах в пятидесяти. Я кивнул:
— Ну да. Где ещё продавать шаурму, как не рядом с ветеринаркой.
Засмеявшись, Ева дёрнула меня за руку.
— Пошли. Ты сегодня опять без денег или таки угощаешь?
— Идём, феминистка, — вздохнул я. — Всё нормально, бабки есть.
Получив от хмурого шаурмиста по одной единице основного товара и по стаканчику кофе, мы приступили к еде, расположившись возле «стоячего» металлического столика с выцветшей рекламой «Кока-колы». И тут к нам подошла медсестра с родинкой.
— Ну и где вы ходите? — хмуро сказала она. — Я что, за вами бегать нанималась?
— М? — только и сказал я, поскольку как раз отхватил изрядный кусок и не успел прожевать.
— Вот, заберите. — Медсестра положила на столик пробирку, наполненную тёмно-красной жидкостью. — Мы бы сами в ЦКЗ отправили, но вы, конечно, быстрее. Главное не медлить. Если на машине — то конечно. Тут ведь и эпидемия может быть, так что вы уж.
Оборвав таким образом свою невразумительную речь, девушка повернулась и ушла. Мы с Евой посмотрели на пробирку. Потом — на пожирателя, который заколыхался рядом со столиком.
— Ты как такое сделал? — спросил я, справившись с куском.
— Нашептал.
— Ты умеешь нашёптывать? Как Маэстро?
— Все наши умеют. Кто сильнее, кто слабее…
— Но ты среди них — терминатор, как я посмотрю. У девчонки мозги из ушей не вытекут?
— Не вытекут. Люди всё, что с ними происходит, могут себе как-то объяснить, тут же об этом забывают и успокаиваются. Теперь у вас есть всё, что нужно?
— Пожалуй. — Я сунул пробирку в карман куртки. — Ну… Что сказать… Спасибо. Завтра приходи. Если буду жив — займусь тобой.
Пожиратель улетать не спешил. Он таращился на меня.
— Чего ещё?
— Ты не уверен в победе?
— Пф. Да там переменных столько, что наша школьная математичка удавилась бы от зависти. Как угодно ещё может выкружиться.
— Но ты не отступишься?
— Да куда отступать-то… Позади — Москва, сам понимаешь.
— Но ты ведь можешь погибнуть! Лишиться всего. И тела, и Света. Получить небытие. Ради чего⁈
— Ради голодающих африканских аборигенов в первую очередь. Ещё — ради австралийских. С теми вообще беда, их, говорят, стерилизовали всех.
Повисев ещё несколько секунд, пожиратель удалился. Расстроился, наверное. Может, в Австралию полетел, аборигенов спасать. Господь в помощь, дело благородное.
— У меня от них мурашки, — глядя ему вслед, сказала Ева. — А что значит «нашептал»?
— Они умеют воздействовать на сознание людей.
— Как?
— Бывало у тебя такое, что на ровном месте вдруг разозлишься на кого-нибудь так, что прям убила бы? Сорвёшься, натворишь глупостей. Потом через пять минут сама не понимаешь, как так произошло.
— Угу.
— Или вдруг появляется какая-нибудь навязчивая идея. Сделать что-то, что тебе совершенно не нужно. Что тебя, может, даже пугает.
Ева побледнела.
— Ты хочешь сказать, что каждый раз, когда такое было, рядом со мной висел вот такой урод и своим рылом мне в ухо что-то шептал⁈
— Нет. Я хочу сказать, что такое запросто может быть, только и всего. Люди и сами горазды дичь творить, без всяких пожирателей. И в подавляющем большинстве случаев именно так и происходит. Но пожиратели могут людей к этому подталкивать. Сейчас-то, с медсестрой, он переборщил, и очень сильно. Нам, наверное, лучше уйти. А то спохватится она — прибежит.
— Пробирку забирать?
— Ну а почему нет.
— Идём, — кивнула Ева.
Шаурму она, несмотря на мурашки по коже, успела слопать. Разобралась с ней не хуже, чем с гамбургером. Допила остатки кофе, выбросила стаканчик и фольгу с салфетками в урну, подхватила со столика переноску.
— Душу бы продал за твой метаболизм, — вздохнул я.
Пошёл к остановке, держа в одной руке половину шаурмы, в другой — кофе.
— Душа важнее, — авторитетно заявила Ева.
— Ну да, не поспоришь. А ты всё ещё отрицаешь тот очевидный факт, что тебе хочется с нами работать?
— Не отрицаю. Но не факт, что с вами.
— Во как?
— Угу. Я думаю, может, мне больше бы понравилось быть обходчиком.
— Быть обходчиком — это постоянно сталкиваться с пожирателями, отбивать у них души. Проще говоря, придётся драться. И нередко.
— Бр-р-р! — содрогнулась Ева. — Тогда не знаю. Я ещё буду думать. А если я соглашусь, я вот прямо в таком виде навсегда останусь?
— Да. Как только получишь первую бусину, всё свершится. Собственно, если ты получишь бусину, это автоматически будет означать согласие.
— Блин, вот это фигово. Я хэзэ, как эти ваши души убалтывать. Мне, может, десять лет понадобится, чтобы бусину получить!
— Через десять лет тебе будет примерно как мне сейчас. Поверь, это ещё не конец света.
Ева задумчиво окинула меня взглядом и хмыкнула, сделав какие-то свои, внутренние выводы.
Задала внезапный вопрос:
— А с петухом теперь что?
— В смысле?
— Ну вот, мы его оставили в клинике. Через день-два они там всё проверят, выяснят, что он здоров. И что дальше? Ты его заберешь?
Я вздохнул.
— Можно, я подумаю об этом через день-два? Если, конечно, к тому времени сам буду здоров. А главное, жив.