– Ладно. Я пошел. Жди меня здесь.
Кравиц серьезно посмотрел на меня:
– Он очень опасен.
– Знаю.
Я вылез из машины, прихватив с собой принесенную Кравицем черную сумку, и вошел во дворик. На почтовом ящике крупными печатными буквами на иврите и на английском было написано: «Семья Бухштетер». Блестящий полицейский «Форд-Сиерра» Красавчика стоял на узкой мощеной дорожке, почти полностью укрытый навесом из виноградной лозы с тяжелыми гроздьями. Неслышно шагая, я обогнул дом и по решетке кухонного окна взобрался на второй этаж. Честно говоря, это было не очень трудно. Когда я подкрался к спальне, то понял, что не стоило так уж стараться, можно было просто вышибить входную дверь. Храп Красавчика заглушил бы любую сигнализацию. Отопление работало во всю мощь, и я почувствовал, как у меня по позвоночнику побежали струйки пота. Красавчик лежал на спине, голый; белое пузо ритмично вздымалось и опускалось. Его жена спала в другой кровати, и я был бы последним, кто упрекнул ее в этом. Его форма висела на ручке двери. Я достал из внутреннего кармана пистолет, зажег свет и в два шага очутился возле его кровати. Он мгновенно проснулся и уставился на меня спокойно и оценивающе. Сволочь или нет, но он прослужил в полиции тридцать лет, и даже я не мог заподозрить его в трусости. Его жена попыталась закричать, но вышло это так неубедительно, что я даже не глянул в ее сторону.
– Закрой рот, дура, – рявкнул он и повернулся ко мне. – Чего тебе надо?
– Ничего.
– Тогда что ты здесь делаешь?
– Я пришел тебя предостеречь.
Он чуть не расхохотался.
– Предостеречь? Меня? От чего? У меня есть свидетель, готовый на куче свитков Торы высотой в километр поклясться, что ты спланировал это ограбление. А теперь ты сам добавил к этому взлом и угрозы жизни.
Я вдруг сообразил:
– С которого часа ты дома?
– Со вчерашнего дня. Я был на совещании начальников окружных управлений с министром, а оттуда вернулся прямо домой, потому что неважно себя чувствовал. Эти почки меня добьют.
– С тех пор ты разговаривал с кем-нибудь из управления?
– Нет.
Я ему поверил. Гольдштейн, по-видимому, мечтал преподнести меня ему тепленьким, с табличкой «Виновен в предумышленном убийстве» на груди.
Тем временем Красавчик попытался встать с постели. При этом он так фальшиво кряхтел и стонал, что становилось противно. Я бросил взгляд на его жену, которая спустила с кровати ноги, явно намереваясь добраться до тревожной кнопки. Я помахал ей пистолетом, и она с удивительным проворством нырнула назад в постель и с головой накрылась одеялом. Жирдяй попытался ухватиться за ствол моего пистолета. Я стукнул его рукояткой по запястью, и он вскрикнул:
– Я тебя прикончу, Джош.
– Кто-то уже сделал это за тебя.
– Что?
– Кто-то разнес мне дом, Красавчик, кто-то следит за каждым моим шагом, кто-то приводит в полицию свидетелей, которых просто распирает от желания дать против меня показания. А еще кто-то подбросил мои отпечатки пальцев в мастерские, и этот же кто-то несколько часов назад зарезал мою сестру.
– Это… – Он умолк на полуслове.
– Договорить за тебя? «Это совсем не то, что мне обещали»? Правда, Красавчик? Ты думал, что все будет просто. На следующий день после ограбления мастерских тебе позвонили. Ты получаешь обвиняемого со всеми доказательствами – кстати, это тип, которого ты на дух не выносишь. Если тебе этого мало, еще подсыплют малость деньжат, – когда все благополучно завершится. Никаких эксцессов и лишних вопросов. Так или нет?
У меня было странное чувство, что мой голос продолжал звучать еще целую минуту после того, как я закончил говорить. Толстяк был весь мокрый от пота. Я наклонился к нему и очень тихо, почти шепотом, добавил: «Ты не любишь меня, полковник, а я не люблю тебя, но речь идет об убийстве. От него нельзя просто так отмахнуться». Терпеть не могу пафоса, но он всегда срабатывает.
Красавчик смотрел мне прямо в душу. В его взгляде было столько ненависти, что становилось страшно. Но в нем было и признание поражения.
– Чего ты хочешь?
– Ничего. Просто ставлю тебя в известность, полковник. Тебя продали, и по дешевке. Слишком много людей видело, как я вхожу в твой кабинет и выхожу из него. Твои бородатые подельники струхнули. Они пришли убить меня, а нашли мою сестру. Но теперь они думают, что мы с тобой работаем в паре. Они даже сомневаются, а действительно ли я ушел из полиции. Может, я работаю под прикрытием. На них висит убийство. А в тюрьму им очень не хочется. И они вешают все на тебя.
– Не выйдет.
– Да ну? Ты слишком часто с ними встречался, Красавчик. У них твои фотографии и записи ваших бесед. Разведка донесла тебе, что я в «Амбассадоре», и ты снял наблюдение с дома моей сестры. Когда все это всплывет, кто-нибудь обязательно вспомнит, что это ты отдал приказ арестовать меня. Они не могут себе позволить, чтобы ты сломался на следствии и рассказал, от кого получал деньги.
– Этого не будет.
– Да. Мы оба это знаем. А они – нет.
В Тель-Авив мы опять возвращались с превышением скорости. Дул холодный ветер. Я прикурил «Нельсон». Учитывая, что я ставил своей целью запугать и разозлить всех замешанных в этом деле, с заданием я справился на отлично.
– Кравиц!
– Да?
– Можешь оказать мне услугу?
– Какую?
– Надо сообщить нашим родителям, что Рони больше нет, и помочь им с похоронами. Сам я к ним пойти не могу. Там наверняка выставлено наблюдение.
– Я обо всем позабочусь.
– Они люди пожилые, Кравиц, и от меня они видели мало хорошего. Рони для них всегда была светом в окошке. Им будет очень тяжело.
– Могу себе представить.
– Сделай так, чтобы похороны состоялись в понедельник.
– Это еще через три дня.
– Да.
– Почему?
– Потому что до понедельника все будет кончено.
– Ты уверен?
– Нет.
– Мне срочно нужен кофе.
– И мне.
Было пять часов утра, вокруг стояла непроглядная темень. Кравиц зарулил на центральную автобусную станцию и подогнал «Кортину» к стоянке такси. Я уже почти забыл, какие преимущества дают номера красного цвета[12]. Мы сидели и пили крепкий кофе из грязных стаканов, поглядывая на водителей такси, все как один носивших серо-голубые шерстяные кепки, будто они принадлежали к какому-то тайному братству со своей униформой. Из кипы газет, перевязанных тонкой бечевкой, Кравиц выдернул одну и начал ее листать. Спустя несколько минут он развернул газету на второй странице, положил на стол и указал мне на заметку под заголовком «Глава литских хасидов прибывает сегодня в Израиль». В заметке сообщалось, что адмор поселится в доме промышленника и религиозного деятеля Менахема Вайрштейна и в ходе своего визита встретится с рядом членов правительства и с несколькими видными раввинами из Иерусалима и Бней-Брака. Я упер небритый подбородок в край стакана и немного поразмышлял над этим. Кравиц наблюдал за мной.
– У тебя ничего не получится.
– Что именно?
– Встретиться с ним.
– Почему?
– Его охраняют.
Я улыбнулся. Через несколько секунд заулыбался и он:
– Ладно. Я ничего не говорил.
Я взглянул на часы.
– Пойдем. Мне пора на свидание с Жаки.
Он подвез меня к гостинице и уехал. Администратор поднял на меня испуганный взгляд, значения которого я не понял, и снова уткнулся в свою книжку. Я поднялся наверх. Дверь была полуоткрыта и плавно покачивалась в такт мерному урчанию кондиционера. Я достал пистолет и осторожно вошел. Комната была пуста. Рели исчезла. Ее вещи были разбросаны по полу. Если здесь и происходила какая-то борьба, она была очень короткой.
Я бегом спустился вниз и, воспользовавшись ступеньками как трамплином, перепрыгнул через стойку и схватил портье за горло. Его очки полетели на пол.
– Где она?
– Не знаю.
– Что произошло?
– Сюда кое-кто приходил, – торопливо заговорил он. – Парень. Здоровенный такой. Он описал мне тебя и девушку и спросил, здесь ли вы. Я ответил, что нет. Тогда он сказал, что обойдет номер за номером и поищет. У меня не было выхода.
– О’кей. Ты ему сказал. Что дальше?
– Он поднялся наверх, а через несколько минут вернулся с большим свертком на плече, и ушел.
– В свертке была девушка?
– Не знаю. Думаю, что да.
– Тот парень. Как он выглядел?
– Я же сказал, здоровенный. Метр восемьдесят пять, может, больше. Короткая стрижка. Говорит как военный.
Таль. Но почему? Я снова перелез через стойку, на этот раз неуклюже, и шмякнулся в одно из мягких кресел, стоявших в маленьком лобби. Спустя четверть часа кто-то дотронулся до моего плеча. Я поднял голову. Передо мной стояли Жаки с Мостом, который за те годы, что мы не виделись, сильно постарел.
– Здорово, Джош. Слышал о твоей сестре. Соболезную.
– Как дела, Мост? Много лет прошло.
Улыбка осветила морщинистое лицо:
– Уже много лет никто не называет меня «Мост».
– Да, Марко. Нас все меньше и меньше.
– Но в свое время мы были лучшими.
– Может быть.
Марко Кац был единственным в Израиле человеком, которому почти удалось победить в профессиональных автомобильных ралли. В юности он участвовал практически во всех европейских соревнованиях и даже в африканских гонках. После третьей аварии, когда платины в его скелете стало больше, чем костей, он решил вернуться в Израиль и основать здесь клуб автолюбителей. Он не только разорился, но еще умудрился запутаться в долгах перед собственным партнером. Какое-то время он проработал на аттракционе «Смертельный вираж» в луна-парке, где под неистовые крики детворы гонял по отвесной стене. Но когда кредиторы надавили на него всерьез, он начал принимать заказы от преступного мира. К его чести следует добавить, что никто его ни разу не догнал. После одного дела, в котором он засветился, в полиции решили, что пора отправить его за решетку. Я тогда был совсем молодым детективом, и мне поручили его поймать. За две недели я переговорил чуть ли не со всеми осведомителями и вскоре узнал, что он поспорил с кем-то, что въедет на мотоцикле на арку моста через реку Яркон и спустится с другой стороны. Затея представлялась мне безумной. Но на всякий случай в назначенную ночь я приехал туда и действительно увидел его. Он прогревал двигатель мотоцикла. Я тихонько подошел сзади, и не успел он дернуться, как наручники уже сомкнулись у него на запястьях. Он не кричал и не протестовал. Просто объяснил, что поспорил на все свои долги, и, если проиграет пари, ему конец. Я знал, что, если он упадет и разобьется, я вылечу из полиции, но он так на меня смотрел, что я сдался. Кроме того, меня, как и всех остальных, разбирало любопытство, удастся ли ему проделать этот головокружительный трюк. Я снял с него наручники в обмен на обещание, что после спуска с моста он направится прямиком ко мне. Он еще немного прогрел двигатель, потом отъехал метров на пятьдесят, развернулся и на скорости сто двадцать километров в час взлетел на крутое и скользкое арочное ограждение шириной сантиметров тридцать и высотой с четырехэтажный дом, после чего спустился с него, подкатил ко мне и, не говоря ни слова, вытянул руки вперед. В итоге он получил три месяца ареста и кличку Мост.