— Да. — Я вытащил из кармана диктофон. — Но я уже говорил, она приняла какие-то меры — возможно, использовала некое устройство, — все, что слышно на ленте, — это тонкий свист.
Я нажал на «воспроизведение», пронзительный звук заставил Терри поморщиться.
— Да, она действительно что-то предприняла.
— Быть может, полиция сможет понять, что именно.
Терри покачала головой:
— Пока мы пленку никому отдавать не будем. Это единственный экземпляр. Завтра попросим Магнита заняться ею.
Я начал засовывать диктофон обратно в карман.
— Хотя, знаете что, давайте я его у себя пока подержу, — сказала Терри.
Я отдал ей диктофон.
— Почему вы не сказали мне все это по телефону? — спросил я.
— Когда я звонила вам, рядом торчали Трентино с Лопесом.
— А как вы связались с ними?
— Я с ними не связывалась. Связался Виктор.
— Вы позвонили Виктору?
— Зачем? Он же лежал рядом со мной.
Я замер. Терри рассмеялась. Я смущенно покачал головой.
— Ох, видели бы вы свое лицо, — сказала она. — Да, я позвонила Виктору сразу после разговора с вами. Хотела, чтобы с полицией беседовал он. Когда это необходимо, Виктор обращается в образцового паникера. Собственно, он сейчас наверху, в пентхаусе Саманты Кент, пытается уговорить ее принять полицейскую защиту.
— Думаете, она в этом нуждается?
— Возможно, и нет. Поскольку нашу звезду показали в одиннадцатичасовых новостях, она, скорее всего, ищет сейчас какое-нибудь укромное местечко. Однако лучше поосторожничать сейчас, чем потом терпеть муки совести.
— Согласен.
— Вы-то согласны, а вот Саманта Кент — ни в коей мере.
Я было собрался спросить почему, однако понял это и сам. Причиной был я.
— Она считает, что это я убил ее мужа.
— Ну да. Идея насчет Таинственной пациентки ее особо не впечатлила, — усмехнувшись, сообщила Терри.
— Полиция не может просто приставить к ней охрану?
— Без ее согласия не может. А вот за вами они присматривать будут.
— Да и пусть их.
Она улыбнулась, посмотрела на часы.
— Вы кого-нибудь ожидаете? — поинтересовался я.
— Да, я потому вас сюда и вытащила. Вам придется дать показания. Рассказать, что произошло, только не говорите ничего о попытке записать разговор.
— А если меня об этом спросят?
— Если спросят, скажете правду. Они поинтересуются, при вас ли лента, и вы сможете ответить: нет. — Терри похлопала себя по карману, в котором лежал диктофон. — Так что врать вам не придется. А потом в разговор вступлю я, скажу, что, прежде чем передать запись им, мы хотим сделать копию.
В этот миг во входных дверях показался Виктор.
— А, вот вы где, — сказал он. И спросил Терри: — Диктофон у вас?
— Да.
— Завтра мы им займемся, — сказал Виктор. — Надеюсь, Магнит сможет помочь нам.
— Я тоже надеюсь, — отозвалась Терри. — Вам удалось уломать Саманту Кент насчет полицейской защиты?
— Нет, она уперлась и ни в какую, — ответил Виктор. — Зато собирается выдвинуть против вас, Дэвид, обвинение в назойливом приставании.
— Это просто смешно.
— Я не шучу, — сказал Виктор. — Наши друзья детективы приняли это всерьез. И если вы простоите здесь чуть дольше, они решат, будто вы что-то замышляете.
Он повернулся к дверям здания:
— Пойдемте.
Мы с Терри проследовали за ним в вестибюль, — там нас поджидали Трентино и Лопес. Вид у обоих был до крайности недовольный.
— Давайте покончим с этим поскорее, — с нарочитым раздражением произнес Трентино.
— Если вы так сильно спешите, детектив, можно вообще обойтись без этого, — насмешливо улыбаясь, ответил Виктор.
Лопес свирепо уставился на меня:
— Вы хотите сказать, сделаем вид, будто никакого телефонного звонка не было?
— А что, хорошая мысль, — ответила ему Терри. — Так вам не придется признавать, что расследование ваше было однобоким, верно?
Я стоял рядом с ними, наблюдая за их перепалкой.
— Простите, не найдется у кого-нибудь из вас аспирина?
Все обернулись. Голос принадлежал благородного вида швейцару. Худощавый, седой, лет шестидесяти пяти, швейцар сидел за своим столиком у стены. Вопрос был задан вежливо, но явственным образом сводился к предложению заткнуться.
И я начал рассказывать Трентино и Лопесу о случившемся. О телефонном звонке, о словах той женщины — о ее намерении убить Саманту Кент, — о том, как она подставила меня. Детективы слушали, Трентино что-то записывал, ни один из них не усмехался. Лопес спросил, не пил ли я перед тем, как зазвонил телефон, я ответил, что не пил. Мы вели себя вежливо и уважительно.
А следом разразилось светопреставление. Началось оно с того, что открылись двери лифта, и все мы услышали вопль:
— Сволочь!
Ко мне приближалась, указывая на меня пальцем и называя убийцей, Саманта Кент.
— Богом клянусь, я убью тебя! — кричала она.
Трентино с Лопесом успели остановить ее, не дав на меня наброситься.
— Полицейская защита? Ха! Защита нужна мне только от тебя!
Трентино и Лопес принялись заталкивать Саманту обратно в лифт. Наконец двери лифта закрылись, а через несколько секунд утих и поднятый ею шум. Снова установилась тишина. Я обменялся усталыми взглядами с Терри и Виктором. Потом посмотрел на швейцара, видевшего и слышавшего все, что произошло. Я почти не сомневался, что мы с ним думаем об одном и том же: аспирин пригодился бы любому из нас.
Домой я пошел пешком. И Терри, и Виктор предлагали подвезти меня в своих такси, но я их предложения отклонил. Мне требовался свежий воздух. Требовался простор. Времени было уже около трех, а в этот час улицы Манхэттена предоставляют и то и другое в изобилии.
Я старался сосредоточиться на том, в чем по-настоящему нуждался, — на разного рода ответах. Моя Таинственная пациентка озадачила меня еще больше, чем прежде. Зачем она позвонила? Зачем уверяла, будто собирается этой ночью убить Саманту Кент, а сама ничего предпринимать не стала?
Мне пришло в голову, что звонок ее был не чем иным, как напоминанием о том, какой властью надо мной она все еще обладает. Даже в ее отсутствие я все равно остаюсь пешкой в ее игре.
И эта мысль вернула меня на многие дни назад, в Колумбийский университет, к разговору с профессором психологии, доктором Элвином Векслером. Заядлый шахматист, доктор Векслер видел в шахматах метафору практически всего на свете. Наши надежды, наши мечтания, наши страхи — во всем этом позволяло наилучшим образом разобраться именно понимание шахмат.
Приближаясь к своему дому, я обнаружил, что вспоминаю слова, когда-то сказанные мне доктором Векслером. Я получил четверку с минусом за анализ истории болезни, с которым, как мне казалось, отлично справился. И пришел к Векслеру, чтобы выяснить, почему он не поставил мне высшую оценку.
— Все просто, — сказал он. — Вы увидели только то, что находилось прямо у вас перед глазами.
Когда я спросил, что это значит, он поинтересовался, играю ли я в шахматы.
— Немного, — соврал я.
— Тогда вам должен быть известен связанный с ними парадокс — игра бесконечных возможностей, определяемых конечным набором ходов. По сути дела, игра в шахматы происходит у вас в голове, а не на стоящей перед вами доске, — сказал он. — Если вы играете лишь в пределах того, что видите, вам никогда не победить. Чтобы преуспеть в шахматах — как и во всем прочем, — требуется воображение. Способность видеть дальше того, что находится у вас перед глазами.
Он внимательно вглядывался в меня.
— Иными словами, мистер Ремлер, ваша работа доказала только одно — вы прочли историю болезни. А вот те, кто получил высшие оценки, доказали, что прочли скрытый в ней смысл. Увидели то, что стоит за фактами.
Я вошел в вестибюль своего дома. Миновал швейцара, крепко спавшего за своим столом. Войдя в лифт, нажал кнопку. И все это время я продолжал слышать голос доктора Векслера, слова его звучали у меня в ушах, их смысл проникал в мое сознание глубже и глубже. Все последнее время я просто тупо таращился на шахматную доску. Теперь же пришло время поработать головой.
12
Чуть больше двух часов дня. Вот сколько времени это заняло. Времени, прошедшего с минуты, когда я вышел из лифта, до принятия мной рокового решения.
Первые три часа я потратил на сон, еле-еле позволивший мне высидеть рабочий день — шесть сеансов, отменить которые я не решился. И лишь после ухода четырехчасового пациента я наконец нашел хотя бы один ответ. По-настоящему серьезный. Меня снова подставили.
Моя Таинственная пациентка действительно собиралась убить Саманту Кент. Она солгала лишь относительно времени. Она собиралась также превратить меня в основного подозреваемого. Еще раз. То, что она проделала прошлой ночью, было всего лишь подготовкой.
Она звонит. Я поднимаю тревогу. Все сбегаются на место якобы преступления. А там ничего. И все расходятся по домам.
Таковы факты. Шахматная доска — стоящая у всех на виду. Меня ввели в игру. И я понял, каким будет следующий ход. Саманту Кент найдут мертвой… и все взгляды обратятся на меня.
Ну нет, сказал я себе. Этого я не допущу.
Я позвонил прямо из кабинета.
— Парк-авеню, тысяча тридцать, — произнес мужской голос.
— Да, здравствуйте. Вас беспокоят из цветочного магазина «Фьорилло» на Медисон-авеню, — сказал я. — Нам нужно доставить кое-что живущей у вас Саманте Кент. Вы не могли бы сказать, она сейчас дома?
Вопрос этот заставил снявшего трубку человека на секунду замяться. Он откашлялся:
— Я швейцар. Что бы у вас там ни было, привозите, я позабочусь, чтобы она это получила.
— Мой клиент настаивает, чтобы все было передано из рук в руки.
— Мы не даем сведений о наших жильцах.
— Да, конечно, понимаю, — сказал я. — Но тут вот какое дело. Клиент выложил за букет три сотни зеленых и не хочет, чтобы он долго где-то лежал. Давайте так — если она дома, я пришлю кого-нибудь с букетом, а там уж вы его сами и передадите.