— Только не такой парень, как Декер, — возразил Гарсия.
— Не хочу здесь околачиваться, — сказал другой полицейский.
— О, у тебя, что, грандиозные планы, Билли? — спросил Гарсия. — Может, опаздываешь в эту чертову оперу?
Полицейский отвернулся. Гарсия заворчал.
— Я тоже не хочу здесь околачиваться, — сказал он.
Он устал вопить под окном Декера и выбился из сил. Он проехал весь этот путь сюда, и это было его личной услугой Декеру. Теперь он жалел об этом. Он ненавидел стоянки трейлеров: парки трейлеров были причиной, почему Господь придумал ураганы. Гарсия мог бы послать только зелено-белых, но Декер был его другом, а дело было серьезное. Гарсия хотел выслушать его версию, потому что то, что рассказывали люди из Луизианы, было просто невероятно.
— Хочешь, чтобы я лишил его машины? — спросил полицейский в форме по имени Билли.
— О чем ты говоришь?
— Проколоть шины, чтобы он не мог удрать.
Гарсия покачал головой.
— В этом нет необходимости.
Принципы, которые им преподали в полицейской академии, пошли к чертовой матери, это было ясно. В наши дни каждый с шеей окружностью в восемнадцать дюймов мог быть полицейским и носить бляху.
— Он сказал, что будет здесь, так? — спросил другой полицейский.
— Да, — пробормотал Гарсия, — он так сказал.
Так где же он был? Почему он не воспользовался собственной машиной? Гарсия больше злился, чем проявлял любопытство.
Полицейский по имени Билли сказал:
— Предположим, что жалюзи на задней двери внезапно упали и мы смогли попасть внутрь?
— Предположим, что ты пошел, сел под пальму и устроился под ней поразвлечься? — сказал Гарсия.
Господи, ну и денек! Началось с того, что снова объявились грабители могил в Харни, ночью на городском кладбище разворотили семь человеческих черепов. Сначала Гарсия отказался ответить на вызов, потому что это собственно не было убийством, и жертвы преступления уже были мертвы. Один из них был мертв еще до рождения Эла Гарсии, поэтому он не считал расследование этого дела ни практичным, ни справедливым. Все в его отделении согласились, что с технической точки зрения это не было убийством, скорее воровством. Ну что мог стоить распадающийся в пыль старый человеческий череп? — спрашивали они. Самое большее, пятнадцать, двадцать долларов. К сожалению, выяснилось, что один из изуродованных трупов принадлежал дяде комиссара Майами, поэтому дело было мгновенно раздуто и ему был придан статус дела первостатейной важности, а всем детективам было сделано внушение, чтобы они держали при себе свое нездоровое чувство юмора.
Около полудня Гарсия был вынужден отложить его, потому что произошло настоящее убийство. Наркоман, любитель крэка с Багамских островов, располосовал своего соседа по комнате, освежевал его, как макрель, и попытался продать филе на рынке, где продают морскую снедь на Берд-роуд. Это было одно из тех дел, которые можно повернуть так, что прямое отправление правосудия окажется под угрозой. Сцена преступления оказалась наводнена не только полицейскими, но и помощником коронера, помощниками прокурора, офицерами иммиграционной службы, даже инспектором правительства США. К тому времени, когда толпа рассосалась, у Гарсии сильно разболелось плечо. Это был чистый, стопроцентный стресс.
Он заметил экспресс-пакет из Нового Орлеана, когда вернулся в свою контору. Дерьмовый конец дерьмового дня. Теперь Декер повел себя, как кролик, и Гарсия решал, должен ли он оставить этих дебилов-патрульных у его консервной банки на трейлерной стоянке дожидаться ордера на обыск. Он был с полным основанием уверен, что если их тут оставить без надзора, они с большой радостью пристрелят Декера или, по крайней мере, изобьют его до полусмерти, просто в порядке компенсации за свои неприятности.
— К черту, — сказал Гарсия наконец. — Пошли выпьем кофе, а потом вернемся.
— Он вернется, — сказал Декер, когда услышал, как отъезжают полицейские машины.
Скинк отпустил его шею. Они все еще находились в темной комнате, где светящийся костюм Скинка, омываемый красным светом лампочки, казался почти белым. Скинк выглядел более осунувшимся и помятым, чем прежде: веточки и остатки листьев, как конфетти, свисали из его длинной седой косицы. Его волосы клоками торчали из-под купальной шапочки.
— Где ты был? — спросил Декер. Его шея мучительно болела: было такое ощущение, будто кто-то огрел его рельсом по позвоночнику.
— Девица, — сказал Скинк. — Мне следовало бы предвидеть.
— Лэни?
— Я вернулся в комнату, и она была там, полуголая. Она сказала, что ты просил ее прилететь…
— Ничего подобного.
— Я так и понял, — сказал Скинк. — Вот почему я ее связал, чтобы ты мог сам решить, что делать. Я так понимаю, что ты ее развязал.
— Да.
— И переспал с ней?
Декер нахмурился.
— Я так и думал, — сказал Скинк. — Из-за этого у нас черт знает какие неприятности.
— Послушай, капитан, этот полицейский мой друг.
— Который? — Черным пальцем Скинк с отсутствующим видом почесывал свою кустистую бровь.
— Кубинский детектив. Его зовут Гарсия.
— Ну и?
— Ну и он хороший человек, — сказал Декер. — Он постарается дать нам передышку.
— Нам?
— Да. От этих людей из Нового Орлеана. Эл мог бы это облегчить для нас.
Скинк некоторое время изучал лицо Декера, а потом сказал:
— Кажется, я сжал тебя слишком сильно.
Они пошли к Денни на бульвар Бискейн, куда Скинк вписывался очень хорошо, потому что мало отличался от его клиентов. Он заказал шесть сырых яиц и связку свиных сосисок. Шея Декера все еще отказывалась сгибаться, и он страдал от жесточайшей головной боли, какой у него не было никогда в жизни.
— Ты мог бы просто похлопать меня по плечу, — пожаловался он.
— Не было времени на эти нежности, — сказал Скинк без малейших следов раскаяния. — Я это сделал для твоей пользы.
— Кстати, как ты попал внутрь?
— Протиснулся через заднюю дверь. Еще бы две минуты и твой сердечный друг Гарсия увез бы тебя в браслетах. Съешь чего-нибудь, а? Нам предстоит долгий путь.
Декер не собирался отправляться в долгий путь со Скинком, ему не хотелось быть арестованным за соучастие в убийстве. Он решил не выдавать Скинка полиции, но тот должен был сам выпутываться из этой истории: их партнерству пришел конец.
Скинк сказал:
— Твои соседи поднимут черт знает какой шум из-за мертвых собак.
— О?
— Ничего не мог поделать, — сказал Скинк, с чавканьем слизывая капли желтка со своих усов. — Это была самозащита.
— Ты убил бульдогов?
— Не всех. Только тех, которые набросились на меня.
Прежде, чем Декер успел задать вопрос, Скинк сказал:
— Ножом. Никто ничего не видел.
— Боже.
В черепной коробке Декера звенели все колокола Собора Парижской Богоматери. Он заметил, что его пальцы дрожат, когда попытался намазать маслом бисквит. В его сознании забрезжило, что его психика не в порядке и что следовало бы обратиться к врачу.
Но прежде чем расстаться со Скинком, он хотел узнать о Дики Локхарте. Он хотел услышать версию Скинка на случай, если правда так никогда и не будет раскрыта.
— Когда ты ушел из мотеля в Хэммонде? — начал Декер. — Куда ты затем отправился?
— Назад, на озеро. Одолжил лодку и нашел рыбные ловушки Дики.
— Шутишь?
Скинк просиял. Коричневый комок сосиски застрял между его передних зубов.
— Лодка, которую я взял, принадлежала Оззи Ранделлу, — сказал он. — Тупой кретин оставил ключи зажигания и карту на пульте управления.
— Карту глубин озера Морепа, — догадался Декер, — с помеченными местами.
— Помеченными так ясно, что лучше и не бывает, — сказал Скинк. — Цветным карандашом, как раз для Оззи.
В этом был смысл. В то время, как Дики Локхарт праздновал победу, Ранделлы могли улизнуть на озеро, чтобы убрать улики. Дики был такой дешевкой, что, вероятно, снова и снова использовал одни и те же ловушки.
— Та рыба, которая принесла ему выигрыш, была флоридской, — сказал Скинк. — Возможно, ее привезли на грузовике с озера Джексон или, может быть, Родман. На этой грязной дыре Морепа никогда не бывало такого прекрасного окуня, можешь пари держать на свою задницу…
— А что ты делал потом, когда нашел ловушки?
Скинк положил вилку.
— Включил мотор на лодке Оззи и поплыл к берегу.
— А потом?
— Потом выключил, и вот он я.
Вошли двое полицейских ковбойской походкой и заняли кабину. Полицейские постоянно толклись у Денни, но от их присутствия Декер нервничал. Они не спускали глаз со Скинка — взгляды их были жесткими — и Декер догадался, что им страсть как хочется найти повод для перебранки и проверки документов. Он положил на стол десять долларов и направился к машине, Скинк зашаркал следом, рассовывая оставшиеся несколько печений по карманам дождевика.
Как только они оказались снова на бульваре, Декер заметил в заднее стекло еще одну патрульную машину. Она следовала на небольшом расстоянии от них. Декер мог из этого заключить, что Эл Гарсия уже поставил своих в известность. Когда синие огни полицейской машины приблизились, Декер покорно затормозил.
— Черт, — сказал Скинк.
Декер дождался, когда оба полицейских вышли из машины, нажал на акселератор и рванул вперед.
— Иногда мне нравится твой стиль, — сказал Скинк.
Декер рассчитал, что у него есть в запасе три минуты.
— Я собираюсь свернуть на Тридцать шестую улицу, — сказал он, — и, когда нажму на тормоза, ты выйдешь.
— Почему? — спокойно спросил Скинк.
Декер заставил старый «плимут» перейти за пределы доступной ему от природы скорости и маневренности. Был один из тех вечеров на бульваре, когда ни одна из машин — будь то «Кадиллак» или старая развалюха — не делали более тридцати миль. Декер мчался так, что на асфальте оставались отпечатки его шин и не останавливался на красный свет. Он видел, что их никто не преследует, но не сомневался, что скоро полицейские запросят по радио подкрепление.