– Ничего не надо. Я уже все обдумал. Понимаешь, малыш, я не могу спать с женщиной, которую сам много лет учил не спать с такими, как я. А потом ты все-таки мне слишком нравишься, чтобы все разом испортить. Давай оставим как есть.
– Ты не добавил, что у меня очень красивые глаза.
– Я знал, что ты ничего не забываешь. Как соблазнитель и педагог я все-таки полное говно.
Однажды Василий в пору своего увлечения фотографией поздравил меня с днем рождения, прислав эсэмэску:
– Я тебе в день рождения признаться хотел. Хохму романтическую придумал: «На матрице моей души ты оставила много битых пикселей».
– Забирает. По твоей душе, Вася, можно выравнивать баланс белого.
– Вот-вот. Твои глаза заставляют запотеть мой видоискатель.
– Твои остроты поражают глубиной резкости.
– Каждый изгиб твоего тела – это точка моего автофокуса.
– Вафля, у тебя так много фокальных плоскостей, когда-нибудь тебе все-таки наваляют их хозяева.
– Вот настроение элегическое испортила, дура. Давай тогда в следующий раз.
– Через год?
– На том же месте.
Уже два дня я вспоминаю его слова: «Тебя часто будут обижать мужчины. Все, кроме меня. А я никогда не сделаю тебе больно. Никогда-никогда».
Два дня назад Вафлю насмерть сбила машина на пешеходном переходе.
Толстый, ты все-таки опять меня обманул. Никто не делал мне так больно, как ты сейчас. Никогда-никогда.
Дарья Алавидзе
Например, направо
Путеводитель для тех, кто опоздал на автобус
никогда не угадаешь, чем запомнятся города, – ты приезжаешь туда, чтобы все изменить, или чтобы промчаться транзитом, или чтобы провести пару дней в маленьком отеле, или просто потому, что на какой-то цветной картинке как-то особенно хорошо были расставлены стулья под полотняным тентом
города запоминаются неожиданно: барной стойкой в случайном кафе, памятником в глубине дворов, питьевым фонтанчиком в сквере, колбасными лавками, скамейками на чугунных ножках, мокрым асфальтом бульвара, граффити, балконами, автобусными остановками, пластинками в «букинисте», выходами из метро, всякой ерундой, которую наяву ты даже не заметишь
никогда сразу не угадаешь, что это будет, что именно надо получше разглядеть, что именно приснится тебе ночью, когда ты вернешься, по которому из городов или по всем сразу ты в этом сне блуждаешь или от кого-то бежишь, на каком повороте ты начнешь, наконец, вспоминать, что уже видел и эту булочную, и эту старуху в коричневом, и как шевелятся занавески на втором этаже, и что направо будет лестница – шестая ступенька у нее будет чуть ниже, чем нужно, и ты вечно спотыкаешься на этом месте
города начинаются внезапно и непонятно где, ты будешь разгадывать их снова и снова, высовываться из окон, вдыхая эту невозможную сладкую ваниль, которая плывет снизу вверх, стелется в форточку, даже если это форточка пригородного поезда
это будет зимой, может быть, снова осенью, но только, пожалуйста, не весной, города весной врут напропалую, города весной маскируются под стихи и мифы о самих себе и чересчур забрызганы духами, весной в городах приходится хитрить, отклоняться от маршрута, зажмуриваться и хватать за руку город, пока он не спрятался под мостом или в подворотне у рынка, пока не запрыгнул, хохоча, на подножку и не увел от тебя подальше своих сумасшедших и ангелов
только представь – города и сейчас хлопают где-то там скатертями кафешек, пахнут вокзалами, трамваями и омлетами, шумят, надевают шляпы и шлепанцы, подметают мусор с мозаик на полу, устраивают дурацкие праздники с раздачей поролоновых носов и конфет на палочках, выдумывают истории
будет ужасно жаль, что меня во всех этих историях нет, вдруг это была как раз моя история, а я в это время уже завернула за угол и укатила на электричке или вообще ткнула пальцем не туда на карте, вдруг как раз сейчас в каком-нибудь другом-другом городе, вообще на другой стороне земли, на улице на букву, скажем, «Л», в доме номер, допустим, семнадцать, ветер переменился, и все на минуточку стало так, как мне надо
8, Калькада дос Клеригос, 2710, Синтра, Португалия
краев земли не бывает, но мы все же едем в четыреста третьем автобусе именно туда
это будет через семь остановок, через двадцать одну минуту после Колареш, где впятером на одно сиденье усядутся черноглазые ящерки и притворятся школьницами младших классов – они просто едут с уроков домой по серпантину между рассыпанными по террасам крышами и устраивают на весь автобус тарарам, швыряются мармеладом
последний четыреста третий автобус, ворча, везет нас на край земли, собирает по пути жителей и терпеливо водворяет каждого на свое место, ящерки-школьницы выйдут в Азойя и разбегутся в разные стороны, поднимут пятками пыль и исчезнут, и, пока он едет, знаете, амиго, я еще успею наглядеться на вас, успею рассказать свои небылицы
послушайте, амиго, знаете, вот есть город Т, его нарисовал светящимися красками один художник, там на стенах вместо окон – цветные зеркала для тех, кто забыл, как выглядит на самом деле, там, пока не пройдешь через все восемь ворот – не увидишь ни одного жителя и не сможешь произнести ни одного слова, там молчаливые мужчины с утра до вечера вышивают по черной эмали золотыми нитками птиц, чтобы потом выпустить их на реку Тахо, – птицы нужны, чтобы над Тахо, вокруг крепостных стен, ни на минуту не прекращались сигналы вечной тревоги, птицы всегда влетают в город Т через мост Сан-Мартин, а вылетают строго через мост Алькантара, таковы правила
еще я расскажу про город Л, где на соседние улицы ездят на лифте, где варят зелье из недозрелого винограда и пьют его зеленым – чтобы желания оставались ясными, а цели окончательно никогда не достигались, где женщины назначены ответственными за город, и, пока их мужчины готовят корабли к очередным океанским походам, они натирают до блеска камушки мостовых, протягивают над ними веревки, плетут собственную сеть, чтобы не рассыпать свой город во время очередной громкой ссоры или землетрясения, а потом, в ожидании своих неугомонных, зевая, сушат на этих веревках белье
и про город, где развешивают гроздьями колокольчики, чтобы вернуть в пряничный замок сбежавшую принцессу, и еще про город, где делают ветры на разный вкус, про город, где вяжут шапки-невидимки, про город, где рыб ростом с человека вешают на просушку на главной улице, про город, где есть трамвай, который никогда не повторяется с маршрутом и лучше тебя знает, куда тебе надо, про город, где поклоняются петухам, и про город, где у всех рыцарей клинки из марципана
и еще про то – ну подождите же, амиго, – что есть такие люди, они обожают, когда их компас выходит из строя, изо всех сил выдавливают из себя карты, маршруты и цели, им в основном никуда не надо, они любят города за тротуары, которые вдруг превращаются в лесенки, они берутся за блестящие медные ручки дверей, заучивают наизусть названия улиц, как будто теперь это будет их новый адрес
такая игра, амиго, такой способ прожить тысячу жизней, такой способ перестать быть уверенным в чем-то одном, ведь это смешно, амиго, правда же, всегда быть уверенным в чем-то, хотя бы в единственном числе и месте
они хотят притаиться и выскользнуть, а потом обернуться и застать город врасплох – увидеть в его цветных зеркалах предыдущего себя, например, за ленивым облизыванием мороженого, и предпредыдущего, и всех остальных предыдущих, помахать рукой и немедленно всех забыть и оставить в покое, договорившись как-нибудь созвониться
он вышел у пляжа Масаш, и я на прощание нарочно стукнулась с ним в проходе коленками, чтобы запомнить, а потом мы приехали, и на краю света оделись потеплее, и смотрели в океан, в котором, рассказывают, утонули те, кому одного адреса, дома, числа и места тоже было мало
но у некоторых, у некоторых все-таки получилось
31, Хафнарскогюр, Боргарнес, Исландия
у Хельги Тордардоттир, дочери Тордара, над дверью висят пыльные шляпы, яблоки наколоты на подсвечник, а селедку она делает в йогурте с голубикой
я перетрогала всех разноцветных коров на подоконниках, заглянула в сахарницы, посидела на диване, нажала все клавиши на пианино, перепробовала всю селедку и облизала все пальцы, а дождь все не перестает, ветер гнет стекла, и океана уже почти совсем не видно, темнеет так быстро, как будто кто-то устал и закрывает глаза
такой зимы не было давно, говорит Хельга
я здесь, потому что намерена случайно застать переезд эльфов, – в сагах записано, что один человек, сын Гвюдмунда, его звали Йоун, и жил он на мысу Берунес, что в Рейдафьорде, примерно в такую зиму их и увидел, и еще одна женщина, дочь кондитера из Хвамма, ну та еще, у которой муж делал эти деревянные фигуры для музея в Боргарнесе
говорят, в сильные морозы они иногда появляются в этих местах, и, если проехать еще немного на запад по лавовым полям, можно увидеть, как они разбирают свои повозки
так что мне обязательно надо ехать, но автобус в город опять отменили, и я сижу в Хельгиной гостиной, слежу за ветром и разглядываю карту – жилища эльфов на карте отмечены коричневым, дворфов красным, а скрытого народа синим, чтобы никого не забыть
я учу по слогам заколдованные слова на древнем северном языке и настоящие имена, такие имена для всего, которые откроют любую дверь, надо только выучить буквы, а нужные буквы как раз все здесь, на острове, их раздают эльфы тем, кто им особенно нравится
очень важно произносить все буквы точно, не спутать ни одной, и, если очень стараться, сможешь услышать, что тебе скажут эльфы, когда ненароком их встретишь, сможешь написать две руны Гальдрастафир в одну строку, открыть дверь и войти в холм – там будут высокие люди в синем, и прямо сверху падает тишина
я учу правдашний язык после завтрака – в окне ледяная дорога, вдоль дороги из-под снега выглядывают мокрые летние гномы, натянули колпаки на уши, с носов у них капает