— Все на месте, — прошептала она с облегчением, к которому примешивалась озадаченность. — Как это понимать?
— Permettez-moi, mademoiselle.[42]
Делакло отошла в сторону, уступая место Бизо. Взяв ключ в руки, тот стал рассматривать его в тусклом свете люминесцентных ламп, напоминавших о пятидесятых годах прошлого века. Не снимая перчаток, он крутил ключ, стараясь поднести его поближе к свету. И вдруг застыл на месте.
— Что там? — нетерпеливо спросила Делакло.
Не выпуская ключ из рук, Бизо направился к смотровому столику, включил стоявшую на нем лампу, поднес к ней ключ и стал рассматривать со всех сторон.
— Putain de merde, — пробормотал он.
— Да что там такое?
— Посмотрите-ка на это, — сказал Бизо, чуть отодвигаясь.
Делакло наклонилась над столом и вгляделась в ключ, который Бизо зажал между большим и указательным пальцами.
— Он тусклый, — сдавленно сказала Делакло. — Совсем не блестит. Это значит…
— Это значит, что на его поверхности что-то есть. Какая-то пленка или осадок, лишающий его блеска. Маслянистый след от…
— …воска.
— Отличная работа, мадемуазель. Кто-то снял с ключа слепок и даже не вытер его. С этого ключа сделали дубликат.
Гарри Уикенден заканчивал есть пудинг, когда его пышнотелая жена Ирма стала убирать со стола.
— Хочешь добавки? — спросила она.
— Нет.
— А кофе?
— Нет.
— Может, чаю?
— Нет.
— Ну и ладно, — проговорила Ирма, отправляясь на кухню. — А я, пожалуй, выпью чашечку.
С кухни послышался звон посуды, сменившийся шумом кипящего чайника и журчанием наливаемой в чашку воды. Затем стало слышно, как льется молоко и звякает чайная ложка, после чего последовал скрип крана, звук ополаскивания и лязг сушки для посуды. При каждом новом звуке Гарри подергивал плечом и прижимал руки к глазам.
Он поднялся с треснувшего пластмассового стула и отошел от стола, допотопного, но чисто вымытого, как и все находившееся в крошечной квартирке в Южном Лондоне.
Шаркая полуразвалившимися шлепанцами по выцветшему зеленому ковру, он отправился в свой кабинет, слушая, как Ирма приговаривает с набитым ртом: «Ну до чего же вкусное печенье».
Добравшись до кабинета, когда-то бывшего второй спальней, Гарри с трудом закрыл за собой покоробившуюся дверь и, миновав книжный шкаф, отделанный под грецкий орех, подошел к письменному столу, покрытому сукном. Это была единственная комната, где Ирма Уикенден терпела пыль и беспорядок, потому что просто не хотела сюда входить.
Опустившись на стул, Гарри попытался положить ноги на столешницу, но там для них не нашлось места и он отказался от своего намерения. Его взгляд отрешенно блуждал по стенам, где висели выцветшие фотографии, приколотые сверху и снизу и загнувшиеся по бокам, а также пожелтевший треугольный вымпел футбольного клуба «Тотнем хотспер» и рисунок, сделанный красным и черным карандашами, — двое взрослых и ребенок на фоне дома. На книжной полке, рядом с пыльным футбольным трофеем, стояла чуть посеревшая фарфоровая копилка в виде поросенка. Одна из фотографий была в рамке, но именно ее повернули к стене. Их сыну исполнилось десять, когда это случилось. С тех пор прошло уже много лет.
— Я собираюсь смотреть телевизор, — послышался голос из-за стены.
Уикенден стащил резинку с папки, занимавшей почетное место на его столе, и, закусив губу, приготовился заняться расследованием. Начал он с поочередного пощелкивания костяшками пальцев. Потом сморщил нос, вдыхая пыльный застоявшийся воздух. Солнце уже село, и за маленьким окном царила темнота. Но тут зазвонил телефон.
— Возьми трубку, дорогой, — послышалось из соседней комнаты.
Уикенден поднял трубку.
— Да, это я. Нет. Да. Нет. Нет. Да. Хорошо. А разве никого больше нет? У меня дел по самую задницу… Правда? Вывел из строя сигнализацию. Не может быть. Ты шутишь. Супрематическая картина? Такая же как… ну ладно. А как зовут потерпевшего? Роберт Грейсон. А где он живет? Хорошо. Нет, я рад, что ты позвонил, Нед. Я займусь этим утром. Первым же делом. Нет, это вполне возможно. Вполне. Нет, я не сержусь. Передавай привет… ну ты знаешь кому. Пока.
Закончив разговор, Гарри долго сидел в задумчивости. Потом взял одну из лежавших на столе трубок, темную и сучковатую, и стал теребить ее в руках.
Так он просидел довольно долго, уперев в пространство невидящий взор.
На следующее утро в квартире на Сент-Джон-вуд раздался звонок.
Роберт Грейсон, одетый в синий махровый халат, открыл дверь, не выпуская из рук чашку с кофе. На площадке стояли Габриэль Коффин и Даниэла Валломброзо. Роберт жестом пригласил их войти.
— Я вас давно жду, — сказал он. — Что, черт возьми, случилось с моей картиной?
Через несколько часов в дверь позвонили опять.
Роберт Грейсон, уже принявший душ, в белой майке и синих джинсах, открыл дверь с неизменной чашкой кофе в руке. На площадке стоял сутуловатый коротышка, одетый во все оттенки коричневого. Он был весь какой-то обвисший, так что создавалось впечатление, словно его недостаточно хорошо надули. Немного помолчав, Грейсон произнес:
— Извините, но у меня нет мелочи.
— Что вы сказали? — изумленно переспросил обвислый человек.
Он был явно озадачен, но казался вполне трезвым. Грейсон смешался.
— Извините. Чем могу помочь?
— Вы Роберт Грейсон, американец, живущий в этой квартире?
— Нет. Я его убил и съел. Остатки в холодильнике. Я как раз размораживал их на завтрак, так что можете присоединиться…
— Шутки здесь неуместны.
— Смотря какие шутки. Некоторые очень даже кстати.
Последовала долгая пауза.
— Предполагаю, вы и есть мистер Грейсон, и должен заявить, что вы не вызываете у меня симпатии. Но в данном случае это не важно. Это у вас украли супрематическую картину неизвестного художника?
— Да, у меня.
— Значит, вы действительно мистер Грейсон.
— Да.
— М-да.
Чуть оттолкнув хозяина, коричневый человек вошел в квартиру.
— Я инспектор Гарри Уикенден из отдела искусства и антиквариата Скотленд-Ярда. Мне позвонили из полиции, после того как вы сообщили им о краже. Я пришел, чтобы вам помочь… хотите верьте, хотите нет.
Грейсон медленно закрыл входную дверь. Уикенден уже успел завернуть за угол коридора и на всех парах устремился в спальню. Грейсон последовал за ним.
В спальне Уикенден остановился и, задрав голову, стал смотреть на потолочное окно.
— Извините, инспектор. Я, конечно, очень рад, что вы пришли, но перед тем как приступить к делу, мне бы хотелось посмотреть на ваше…
Не оборачиваясь, Уикенден протянул левую руку, сжимавшую удостоверение.
— Спасибо. Хотите кофе?
— Нет. Итак, где была картина?
— В гостиной. Я польщен, что Скотленд-Ярд так серьезно относится к этому ограблению, но, честно говоря, разве вам больше нечем заняться? Я хочу сказать, что эта картина обошлась мне всего в полторы тысячи фунтов. Такие деньги я могу заработать часа за два. Но возможно, есть особые причины, по которым отдел искусства и антиквариата так заинтересовался этой кражей?
Уикенден направился в гостиную.
— Я не имею права говорить об этом.
— Это звучит как подтверждение, инспектор.
— К вам кто-нибудь уже приходил?
Грейсон насторожился.
— Нет. А зачем?
— Вы уверены?
— Ну… приходили два полицейских, когда я сообщил о краже.
— И это все?
— Еще следователь из моей страховой компании.
— Так скоро?
— Я позвонил в компанию сразу же после исчезновения картины.
— Но сегодня воскресенье.
— Я у них почетный клиент.
— Не сомневаюсь. Расскажите, как это случилось.
— Я уже дал полный отчет полиции, — отозвался Грейсон с кухни, где делал себе бутерброд.
— А теперь позабавьте меня.
— Ну ладно. Я ненадолго уезжал по делам в Нью-Йорк, а когда вернулся, окно в спальне было разбито. Картину вытащили из ящика и вырезали из подрамника. Больше ничего не тронули. Только мой будильник почему-то мигал. Полицейский сказал, что внизу вылетели пробки от моей квартиры.
— Я знаю. Поэтому сигнализация и не сработала, когда разбили окно.
— Но почему полетели пробки?
— Хороший вопрос, мистер Грейсон. Я как раз над этим размышляю. Что вы можете сказать о картине?
— Не слишком много. Эй, понюхайте-ка этот майонез, — попросил Грейсон, перегнувшись через перегородку, отделявшую кухню от гостиной. В руке у него была открытая банка майонеза. — Он уже давно стоит и, кажется, чуть пованивает. Вы не находите?
— Я не ем майонез. Вообще-то это называется салатной приправой. Так как насчет картины?
Грейсон поднес банку к носу, пожал плечами и стал намазывать майонез на хлеб.
— Я ничего о ней не знаю. Купил по дешевке на аукционе «Кристи». Так, из прихоти. Она мне просто понравилась. Немного ярковата, но в ней что-то есть. Я ничего не выяснял. А что, она гораздо дороже, чем я за нее заплатил? Насколько мне известно, ее написал какой-то русский художник в двадцатых годах. В стиле супрематизма. Но вы все это и без меня знаете. С чем мне сделать бутерброд? С индейкой или с ветчиной?
— С индейкой. Кто, по-вашему, мог знать, что картина находится здесь? Если вы говорите, что ничего другого воры не взяли, значит, они приходили именно за ней. Стало быть, для них она представляла большой интерес.
— Но кто мог заказать кражу картины, едва тянущей на полторы тысячи фунтов, которую все, кроме меня, считают на редкость безобразной?
— Я ничего не говорил о заказчике, мистер Грейсон. Почему вы считаете, что это заказное ограбление?
— Если бы я хотел украсть картину, то нанял бы для этого профессионала. И разумеется, выбрал бы более подходящий объект, чем работа безвестного супрематиста, которая стоит меньше суточного пребывания в отеле «Ритц».
— Да, вы правы. Кто мог знать, что вы купили эту картину?
— Любой, кто был на том аукционе. Мои коллеги в Штатах. Между прочим, на аукционе случилась забавная история. Возможно, это как-то связано с кражей. Как это я сразу не подумал? Когда я уже уходил, ко мне подошли трое парней, похожих на бизне