йчас не найдем чего-нибудь существенного, то упустим время. К тому моменту, когда я сумею получить второй ордер, если вообще сумею, Куртель уже вернется в галерею. Придя сюда во второй раз, мы можем спугнуть воров, и они вообще исчезнут. Конечно, они могут упереться, и мы найдем картину. Но это все-таки воры, а не святые мученики. Зачем им подставляться? Считаю, нам надо напрячься именно сейчас. Должен же быть какой-то общий принцип. Иначе получится, что мы, как утопающие, хватаемся за соломинку. Разгадка лежит на поверхности, надо только найти правильный ключ. Мы просто пока не поняли, как искать… Что? В чем дело Жан?
Легорже не отрываясь смотрел на квадрат.
— Tu as trouve quelqne chose Jean?[64]
На лице у Легорже появилась улыбка.
— Подожди… одну… минуту.
Бизо беспокойно переводил взгляд с Легорже на квадрат и обратно.
— Qu'est-ce qu'il у а?[65]
— Посмотри на верхний ряд чисел.
Бизо, прищурившись, стал рассматривать цифры: 16, 3, 2, 13.
— Их что-то объединяет? — нетерпеливо спросил он. — Что я должен с ними сделать?
— Мы смотрим на звезды, не видя созвездий, — взволнованно произнес Легорже. — Это проще, чем мы думали.
Он немного помолчал, потом приложил палец к губам и с улыбкой покачал головой.
— Сложи их.
— Сложить?
— Давай, валяй.
Бизо стал бурчать себе под нос:
— К шестнадцати прибавить три будет девятнадцать, плюс два — это двадцать один и плюс еще тринадцать — получается тридцать четыре.
— А теперь складывай следующий ряд.
— Пять, десять, одиннадцать, восемь… пять плюс десять будет пятнадцать, плюс одиннадцать — это двадцать шесть, и плюс восемь — получается тридцать четыре.
— Теперь тот, что под ним.
— Девять, шесть, семь, двенадцать… девять плюс шесть плюс семь плюс двенадцать — опять тридцать четыре.
Легорже вновь покачал головой.
— Все зависит от того, как смотреть. Теперь вертикальные ряды.
Бизо начал складывать, шепотом произнося числа.
— Во всех рядах сумма чисел равна тридцати четырем.
— Надо видеть, а не просто смотреть. Мне кажется, мы на правильном пути.
Бизо только диву давался. Все оказалось так просто. А он чуть голову себе не сломал. Он зажмурился, чтобы прояснить сознание. И тут его осенило.
— Подожди-ка. Сумма чисел во всех рядах и колонках равна тридцати четырем… Но если посмотреть на любые четыре соседних числа, то получается то же самое. Возьмем левый нижний угол. Девять, шесть, пятнадцать, четыре. В сумме опять тридцать четыре. Или, например, четыре центральных числа. Десять, одиннадцать, шесть, семь. Снова тридцать четыре. Короче, сумма любых четырех смежных чисел равна тридцати четырем. Мы нашли шифр.
— Проблема только в том, что шифр должен быть из семи чисел.
— Черт.
— Возможно, следующая подсказка содержится в Библии, — медленно проговорил Легорже. — Мы могли ее не заметить, но сейчас ситуация изменилась.
Бизо пролистал свою записную книжку.
— Шифр должен быть из семи чисел и содержать число «тридцать четыре». Вот, пожалуйста. Нам подкинули три цитаты из Библии. Та, что была указана рядом с сейфом, кажется мне наиболее перспективной. Сначала я подумал, что они просто издеваются над нами, но теперь… Вот она. Псалтырь, глава семидесятая, стих пятнадцатый. «Уста мои будут возвещать правду Твою, всякий день благодеяния Твои; ибо я не знаю им числа». Постой, может быть, это номер главы и стиха?
— Нет. У сейфа «Кобб-Хауптман» наборный диск имеет числа от нуля до пятидесяти. Поэтому семьдесят нам явно не подходит, — возразил Легорже, засовывая палец в ухо. — Эта цитата нам вряд ли поможет.
— Какая жалость. Следующая цитата навела нас на эту гравюру. Книга Исайи, глава сорок четвертая, стих тринадцатый. «Плотник, выбрав дерево, протягивает по нему линию, остроконечным орудием делает на нем очертание, потом обделывает его резцом, и округляет его, и выделывает из него образ человека красивого вида, чтобы поставить его в доме».
— Эта цитата привела нас сюда. К шифру она вряд ли имеет отношение.
Бизо опять порылся в книжке.
— Самая первая цитата была из Паралипоменона, глава тридцать четвертая, стих седьмой. «Он разрушил жертвенники и посвященные дерева, и кумиры разбил в прах, и все статуи сокрушил по всей земле Израильской; и возвратился в Иерусалим». Это что-то не то…
— Подожди-ка, Жан, — сказал Легорже, хватая Бизо за руку.
— Что такое?
— Какая там глава и стих?
— Глава тридцать четвертая, стих седьмой, — повторил Бизо, заглянув в книжку.
Легорже пристально посмотрел на него.
— Тридцать четыре — семь.
Бизо просиял.
— Обалдеть можно…
— В этом что-то есть, правда?
— Мы сейчас пойдем и попробуем, — решительно сказал Бизо, захлопывая книжку.
— А если шифр неправильный? Не забудь про сигнализацию.
— Пошли, Легорже, сукин ты сын!
Они бегом спустились по лестнице, увлекая за собой полицейских.
Жан-Жак Бизо, Жан-Поль Легорже и пятеро полицейских стояли на втором этаже галереи Салленава перед большим серебристым сейфом.
— Если дважды набрать неправильно, сработает сигнализация, — предупредил Легорже.
— Нам будет достаточно одного раза, — возразил Бизо, стараясь скрыть волнение.
Сейф, казалось, внимательно наблюдал за ними. Бизо протянул к нему толстый палец.
— Инспектор Бизо, вы уверены? — спросил один из полицейских.
Бизо отдернул руку.
— Конечно, уверен. Какие могут быть сомнения…
— А вот теперь и я уверен, — прервал его Легорже.
На его длинном лице появилась широченная улыбка.
— Что ты хочешь сказать?
Легорже покачал головой.
— Посмотри на монограмму на сейфе.
Все взгляды устремились на серебряную надпись «Cobb-Hauptmann».
— А что было написано на стене в «Обществе Малевича»? — задыхаясь, спросил Легорже.
— Си-эйч триста сорок семь! С ума сойти можно, — ахнул Бизо.
— «Кобб-Хауптман» и шифр: тридцать четыре, набрать семь раз, — выдохнул Легорже. — Украв картину, воры оставили нам название сейфа и шифр, чтобы его открыть.
— Ну и стервецы, — улыбнулся Бизо, поворачиваясь к сейфу.
Протянув к диску руку в перчатке, он набрал первое число тридцать четыре из семи.
ГЛАВА 30
На следующее утро в отделе консервации царило оживление. Нервы присутствующих были напряжены до предела. Глаза у Гарри Уикендена слезились больше обычного, усы висели как-то особенно уныло. Он забыл завязать шнурки на левом ботинке, и те, волочась по земле, успели обзавестись друзьями, среди которых были сухие листья, пух и длинный черный волос. Но Гарри ничего не замечал. В голове у него тикал некий часовой механизм, сортируя информацию, полученную при расследовании этого дела.
Неожиданное появление украденной картины Караваджо застало его врасплох. Зная, что итальянская полиция разыскивает картину, он немедленно позвонил Габриэлю Коффину, а тот связался с детективом, расследующим это дело, каким-то Ризотто, который сразу же перезвонил Уикендену. Оказалось, что его зовут Ариосто. Он заявил, что в Лондон поедет Коффин в качестве представителя итальянской полиции в Великобритании. Если подлинность картины подтвердится, они пришлют своих людей.
На ломаном английском Ариосто заявил, что итальянской полиции несказанно повезло. В Италии они ничего не нашли, да у них и без того дел по горло. Из римского городского музея украли статуэтку Джакометти, а знаменитая золотая солонка Бенвенуто Челлини, похищенная из Венского художественно-исторического музея, в конце концов оказалась в Италии. Ариосто был просто счастлив, что Караваджо нашелся, и его, судя по всему, не слишком интересовало, каким образом тот оказался под Малевичем и как попал в Национальную галерею современного искусства.
Он даже не спросил, подлинная ли это картина. А ведь это первое, что пришло Гарри в голову, когда она обнаружилась под фальшивым Малевичем. Караваджо с таким же успехом мог оказаться поддельным. Возможно, они имеют дело с талантливым живописцем, у которого масса свободного времени. В процессе расследования этого странного дела Гарри научился не верить собственным глазам. Это напомнило ему, что в четверг он записан на прием к доктору Микстеру, его офтальмологу. Гарри покачал головой.
На его взгляд, картина была настоящей. Она походила на те, что он видел, когда жена потащила его в Национальную галерею на Трафальгарской площади. Вчера вечером, после поднятой суматохи, он нашел имя этого художника в справочнике.
«Да, — подумал, Гарри. — По мне, так это вылитый Караваджо. Но я же ни черта про него не знаю».
— Доктор Коффин, как по-вашему, она настоящая? — спросил Гарри у Габриэля, стоявшего рядом.
Коффин посмотрел в угол комнаты, где находился профессор Барроу. Тот был в клетчатом охотничьем пиджаке и черных брюках, что значительно утяжеляло верхнюю часть туловища. Профессор усиленно потел. Руки его были засунуты в карманы брюк.
— Выглядит неплохо, но я бы предпочел услышать мнение специалиста.
Кроме Уикендена, Коффина и Барроу в комнате присутствовала Элизабет ван дер Меер. Коффин не отрывал взгляд от ее лица, пытаясь прочесть мысли директрисы. Она все никак не могла определиться, сесть ей или продолжать стоять, и, в конце концов, устремилась к окну. Коффин с улыбкой представил себе заголовки завтрашних газет: «Директор музея выбросилась из окна». Возможно, для нее это было бы легче, чем предстать перед попечительским советом на уже втором за неделю экстренном собрании.
Разговор с Женевьевой Делакло, произошедший накануне вечером, лишь усугубил ее страхи. Если Делакло засомневалась в подлинности купленной на аукционе картины, значит, она точно фальшивая. Не зря же под ней оказался Караваджо.
Но куда тогда делось полотно, похищенное у «Общества Малевича»? С Караваджо его явно ничто не связывает. Находящееся здесь никакого отношения к «Обществу Малевича» не имеет. Это уж точно. Иначе Делакло сразу же узнала бы картину. Подлинность «Белого на белом» из коллекции ее музея была подтверждена много лет назад. Все это не простое совпадение. Делакло тоже не понимала происходящего, но то, что «Общество Малевича» пострадало в равной степени, служило для ван дер Меер хоть каким-то утешением. Жертвы не любят пребывать в одиночестве.