— Хорошее сравнение, — похвалила Делакло, целуя его в губы.
Грейсон освободил картину от бечевки и бумаги, и они некоторое время молча смотрели на нее.
— Но это явно не супрематическая композиция неизвестного художника, — заметила Делакло.
— Это гораздо лучше, — улыбнулся Грейсон. — Та, что я купил, была просто чудовищной. А эта картина тебе, конечно, известна. Прекрасная работа. Не могу сказать, что я такой уж поклонник Караваджо, но это полотно мне нравится. Выглядит совсем как подлинник. Я бы, во всяком случае, не отличил.
— Как жаль, что придется его уничтожить.
— Жаль, конечно, но не очень. Ты готова?
— Еще бы! Я так долго мечтала вернуть нашу семейную реликвию.
— Твоему терпению можно позавидовать. Ты похожа на девочку, которая нашла потерянного мишку.
— Именно так я себя и чувствую. Как жаль, что папа не дожил до этого дня…
Обняв свою подружку, Грейсон нежно поцеловал ее в лоб.
— Уверен, он сейчас смотрит на тебя с небес и улыбается.
Сняв холст со стола, Делакло понесла его в гостиную. Там стоял небольшой деревянный мольберт, на который она осторожно положила картину. Грейсон принес из спальни темно-зеленый ящик, в каких обычно хранят рыбацкие принадлежности, и поставил его на стол рядом с Делакло. Открыв ящик, она стала копаться в его содержимом, состоявшем из бесчисленных пластиковых пузырьков с белыми наклейками, кисточек и разных инструментов. Взяв кусочек ваты, Женевьева намочила его какой-то жидкостью и приложила к поверхности картины. В комнате запахло аптекой. Краска под ватой растворилась, и под ней сверкнуло что-то белое.
— Иди сюда, Роберт! Я уже почти закончила, — позвала Делакло из гостиной. Грейсон вышел из спальни, уже принявший душ и одетый.
— Быстро ты справилась, детка. Молодец.
Остановившись на пороге, он молча смотрел на мольберт.
Фальшивый Караваджо исчез без следа. Вместо него появилось «Белое на белом» Казимира Малевича.
— Такое же прекрасное, как всегда, — чуть вздохнув, сказал он. — Как ты думаешь, в «Обществе Малевича» без него обойдутся?
— Никаких проблем, тем более я подтвердила подлинность того, что на прошлой неделе обнаружил в галерее Салленава инспектор Бизо, — улыбнулась Делакло. — А бедный месье Салленав так ничего и не узнал.
— Этот старик не так уж беден, — улыбнулся в ответ Грейсон. — Хворает у себя в замке, не подозревая, что полиция прочесывает его галерею. Итак, дело закрыто. Все прошло как по маслу. Полиция доверяла каждому твоему слову. С вами, экспертами, всегда так. Все почему-то вам верят. И ни у кого не возникает подозрения, что они… что ты могла иметь собственный интерес. Должен признать, когда у меня ее украли, я всерьез забеспокоился. Это не входило в наши планы. Но он, похоже, все предусмотрел. Просто поразительно.
Повернувшись к картине, Делакло покачала головой.
— Она в прекрасном состоянии. Никаких повреждений.
Грейсон вытащил мобильный телефон и набрал номер.
— Это Грейсон. Мы ее получили. Она в отличном состоянии. Все прошло, как было обещано. Как вы и говорили, полиция доставила нам ее на дом. Никогда бы не поверил, что такое возможно. Не знаю, как вам это удается, но вы стоите своих денег. Примите нашу безграничную благодарность.
— Всегда рад помочь, — ответил Габриэль Коффин.
Гарри Уикенден тяжело вышагивал под ослепительным летним солнцем. Было тепло и сухо. Безоблачное небо напоминало Венецианскую лагуну, искрящуюся под солнцем, когда оно вонзает в воду острые как нож лучи. Солнечный свет бил наотмашь, и Уикенден прищурился в слабой попытке защититься. «Надо бы купить солнечные очки, — подумал он. — Хотя к чему они?»
Он предпочел бы мягкие объятия дождевых туч, моросящий дождичек, не раздражающий столь наглым сиянием и неразумным изобилием света. Возможно, лучше купить зонтик и защищаться от безжалостного солнца, как это делали дамы в Викторианскую эпоху. Но тогда к капризам природы присоединятся людские насмешки. Конечно, он не против повышенного внимания к собственной персоне, но не ценой достоинства.
Разве его профессия, его феноменальный рейтинг успеха не являются поводом для восхищения? Но на работе его всегда задвигали, полагали слишком несимпатичным и необразованным, чтобы делать карьеру. Коллеги избегали его общества, считая занудой, что заставляло Гарри страдать и еще больше замыкаться в себе подобно змее, кусающей свой хвост. Способностями Уикендена восхищались, но самого его не любили. Он частенько проходил мимо паба «Красный лев», вдыхая запах эля и прислушиваясь к взрывам смеха, доносящимся изнутри, но его туда никогда не приглашали.
Как давно это началось? Гарри не мог припомнить времени, когда бы не чувствовал этой давящей атмосферы, этого повседневного кошмара и вечного уныния, отравляющего ему жизнь. Ведь так было не всегда. Но с тех пор как его маленький сын…
Подошел его автобус. Гарри, как обычно, миновав кондуктора, взобрался на второй этаж и прошел по салону вперед.
Его любимое место было занято. На нем сидела толстая старая тетка в пальто с меховым воротником. Рядом горой возвышались сумки с продуктами. Гарри сел за ней.
Автобус пустился в путь. Инспектор сидел боком, положив ногу на сиденье. Его нижняя губа обиженно вытянулась, но он старался не выдавать своих чувств. Чего он добился в этой жизни? Что у него есть, кроме работы? От этих мыслей глаза его увлажнились и он начал усиленно моргать, чтобы сдержать слезы. Его слепил солнечный свет, лившийся через переднее стекло автобуса, своего рода белое на белом, символ абсолютной пустоты. Единственной преградой на его пути была толстая старуха, и Гарри пригнул голову, прячась в ее тени.
Вытерев слезящиеся глаза, он сунул руку в карман плаща, где обнаружил носовой платок и что-то еще. Пальцы нащупали небольшую пластиковую баночку, в которой что-то пересыпалось. Гарри на минуту застыл, склонив голову на спинку переднего сиденья. Потом сжал баночку в руке и вытащил из кармана.
В прозрачном оранжевом пластике, прикрытом белой крышкой, похожей на матросскую бескозырку, перекатывались пилюли. Интересно, сколько их там? И что будет, если выпить все разом?
Гарри открутил крышку и высыпал содержимое баночки в ладонь. Овальные желто-зеленые пилюли, казалось, весело улыбались ему. Он покатал их пальцем по ладони.
Автобус подошел к остановке, и переднее место освободилось. Гарри остался беззащитным перед напором солнечного света, и тот залил его с головой. Инспектор болезненно сощурился, опустил глаза на пилюли и тяжело задышал. Взяв одну из них, он подержал ее в пальцах, потом сунул в рот и проглотил. Посмотрев на оставшиеся таблетки, такие невесомые в его ладони, сулящие райское блаженство и избавление от всех невзгод, он высыпал их обратно в баночку, закрутил крышку и спрятал в карман. Выпрямившись, Гарри широко открыл глаза и стал смотреть в окно. Переднее место освободилось, но Уикенден не стал туда пересаживаться. Оказывается, второй ряд ничем не хуже.
Доехав до своей остановки, Гарри вышел из задумчивости, а потом и из автобуса. Улица, ведущая к его дому, сверкала чистотой. Он прошел мимо итальянского ресторана, кофейной лавки, паба «Кучер и лошади», цветочного лотка, прачечной-автомата…
Потом остановился. Плечи его расправились, грудь выступила вперед. Повернув назад, инспектор остановился около цветочного лотка.
— Простите, мисс. Могу я купить одну белую гвоздику?
— Конечно, сэр, — улыбнулась девушка. — Вот пожалуйста.
— Благодарю вас.
Гарри взял цветок двумя пальцами и потянулся к заднему карману брюк.
— Не надо, — сказала прекрасная цветочница.
— Спасибо, — чуть улыбнувшись, поблагодарил Гарри и отправился домой к своей любимой жене.
ГЛАВА 33
Когда на следующее утро лорд Хакнесс открыл глаза, по окну стекали струи дождя, рисуя на стекле смешные рожицы. Он посмотрел на темный деревянный потолок спальни своего фамильного замка и повернулся на бок. За запотевшими окнами наступал ненастный день.
Рядом, повернувшись к нему спиной, лежала Элизабет ван дер Меер, разворотом широких плеч напоминая бабочку. Спина ее чуть заметно вздымалась от спокойного дыхания. Перевернувшись на другой бок, она положила руку на голую грудь Хакнесса и тесно прижалась к его колючей небритой шее.
— Доброе утро, — выдохнула Элизабет.
— Доброе утро, дорогая.
— Уже пора вставать?
— Сегодня воскресенье. Можешь спать сколько захочешь.
— Сколько захочу?
Подняв голову, она звучно поцеловала его в щеку, не имея сил добраться до губ, и вновь уронила голову на подушку.
— Все равно идет дождь. Так что лучше не высовываться.
Лежа на спине с открытыми глазами, осоловевшими от сна, Хакнесс потрепал ее длинные светлые волосы. Глаза у него слипались, и вскоре он снова заснул.
Спустя пару часов Хакнесс уже надевал красновато-коричневые ботинки на обтянутые клетчатыми носками ноги. Его наряд вполне соответствовал воскресному отдыху в загородном доме: пиджак и сшитую на заказ рубашку сменил кардиган от Берберри. Из ванной вышла Элизабет ван дер Меер, завернутая в банную простыню. Наклонив голову, она вытирала волосы полотенцем.
За завтраком Хакнесс читал «Файнэншл таймс» и ел круассаны с клубничным джемом, запивая их белым чаем. Элизабет, сидевшая напротив, правила каталог предстоящей выставки, держа чашку в нескольких дюймах от губ.
— У тебя есть орфографический словарь, Малькольм?
— Должен быть в кабинете. Какое слово тебя интересует?
— Как пишется «проницательность»?
— Понятия не имею, дорогая.
— Этот парень написал его через «е».
Поставив чашку, Элизабет вышла из комнаты. Через минуту с другого конца дома послышался пронзительный крик.
Хакнесс выскочил из-за стола, разлив оставшийся чай, и поспешил в кабинет. Элизабет стояла посередине комнаты, прислонившись к письменному столу и прижав руку к груди. Взгляд ее был направлен на пол, где под картиной Малевича вчера еще стояло белое загрунтованное полотно. Теперь там было пусто.