– У меня не было выбора, – ответил двойник, уныло и мрачно глядя на иллюзиониста. – Ведь ты меня позвал.
По внешности двойника снова пробежала волна мерцания, седые волосы его снова стали черными, осанка выправилась, а с осунувшегося лица сошли морщины – он помолодел.
Иллюзионист сделал плавное движение рукой, и его двойник слился с ним в одно целое. Затем Спекторский вновь взглянул на публику и зычно возвестил:
– Законов природы нет! Все они существуют лишь в нашей голове! Законы природы – иллюзия, созданная нашим сознанием. Что-то вроде предохранительного клапана или ширмы, скрывающей хаос. Если бы мы увидели реальность такой, какая она есть, мы бы сошли с ума.
Публика молчала, ожидая, когда иллюзионист закончит, и не понимая, к чему он ведет. Спекторский продолжил:
– Физики утверждают, что в мире действует закон гравитации! Но я утверждаю: никакой гравитации нет!
Едва договорив эту фразу, иллюзионист медленно поднялся в воздух и завис над сценой на высоте полутора метров.
По залу пробежал взволнованный ропот.
– Законы – это всего лишь наши привычки! – снова заговорил Спекторский, и голос его прозвучал неожиданно громко и веско, перекрыв и заглушив ропот зала. – Привычки, которые передали нам по наследству наши отцы, деды, прадеды и далекие пращуры! Физики утверждают, что причина всегда предшествует следствию и время движется в одном направлении! Но я заявляю: никаких причинно-следственных связей не существует, а время обратимо!
Спекторский сделал едва уловимое движение рукой. Что-то вспорхнуло со сцены и перенеслось по воздуху к нему в руку. Публика увидела, что он держит в руке горелую спичку. Иллюзионист втянул губами воздух, и спичка зажглась ярким пламенем, затем он достал из кармана спичечный коробок и чиркнул об него горящей спичкой. Пламя потухло, и теперь в пальцах у Спекторского была зажата совершенно целая спичка с красной серной головкой.
– Физики говорят, что законы равно действуют на всех, – с усмешкой проговорил иллюзионист. – А я утверждаю: на вас они не действуют совершенно. Нет никакого закона гравитации!
Спекторский взмахнул руками, и по рядам пронесся громкий ропот, перемежаемый испуганными и изумленными вскриками – все без исключения зрители приподнялись над своими креслами и зависли в воздухе.
– Физики и биологи утверждают, что есть только один путь – от молодости к старости, от горячего к холодному, от жесткой структуры к энтропии. Я заявляю, что это обман! Во Вселенной обратим любой процесс!
Кто-то в зале закричал от ужаса. К нему добавились новые крики.
Ник взглянул на публику. Люди в зале стремительно молодели – немощные старики избавлялись от морщин и превращались в сильных, крепких мужчин среднего возраста, лица пожилых дам свежели, кожа на них натягивалась… Подростки, исторгая крики ужаса, сжимались, уменьшаясь в размерах и приобретая детскую припухлость щек, одежда на их телах обвисла. Маленькие дети, превратившись в младенцев, громко кричали на руках изумленных, сбитых с толку, перепуганных мам.
– Нет законов! – крикнул иллюзионист громким, почти громовым голосом.
От его громового крика носовые платки выпорхнули из карманов мужчин, взлетели к куполу цирка и закружились там стаей испуганных птиц.
– Физиологи уверяют нас, что мир пронизан морфогенетическими полями, которые делают руку рукой, ногу ногой, а человека – человеком! Я говорю вам – ничего этого нет, и любое может стать любым!
В публике поднялась новая волна криков и истеричных воплей. Ник, смотревший на публику сверху, слегка побледнел, а Гера попятился и пятился, пока не наткнулся спиной на дверь. Внизу царил полный хаос – руки людей превращались в ступни, человеческие головы преображались в песьи и кошачьи морды, одежда на их телах испарялась, а сами тела покрывались густой шерстью.
– Нет живого и мертвого! – продолжал вещать Спекторский. – Живые люди – как бы живые! Мертвые – как бы мертвые! Ибо нет жизни и нет смерти! А есть только вечное Ничто!
Что-то изменилось в воздухе – словно он дрогнул от чьего-то жаркого дыхания, а затем раздался тихий звук – то ли трепещущие на ветру флаги, то ли шелест крыльев, а затем цирк стал наполняться тенями.
– Бабушка! – крикнул кто-то.
– Отец, ты жив!
И снова крики, вопли, возгласы, хохот на грани плача. Люди обнимали своих умерших родственников, которые восстали из могил силой искусства Спекторского, вынырнули из небытия, будто из глухого омута, чтобы прижать к своим холодным телам тех, кто еще шествовал по пути, ведущему к смерти.
…Шоу закончилось через полчаса. Зрители, бледные от страха или же раскрасневшиеся от волнения, сидели на своих местах, пораженные до глубины души, испытавшие небывалое, прошедшие через кошмар, превращения и смерть, чтобы снова возродиться к жизни. Это было то, что греки называли катарсисом.
Спекторский, уставший, бледный, но высокомерно и торжественно гордый, удалился со сцены за кулисы.
5
Когда Ник Бойцов и Гера отворили дверь гримерной, перед глазами у них повисло густое облако табачного дыма.
Иллюзионист сидел в кресле с дымящейся сигарой в руке. На его столе стояли бутылки саке и полупустой стакан. Темные круги от стакана были отпечатаны на афишах и программах, разложенных на столе.
Илья Спекторский взглянул на них сквозь густое облако дыма, прищурился и произнес насмешливым, самоуверенным голосом:
– Детектив Ник Бойцов. Вас по-прежнему называют Питбулем?
Ник посмотрел на иллюзиониста и спокойно ответил:
– В моей жизни ничего не изменилось, Илья.
– А в моей за последние пару дней произошли большие перемены. Вы о них, вероятно, уже слышали.
– Думаю, да.
Ник снял шляпу и швырнул ее на стол.
– Налить вам выпить? – осведомился Спекторский.
– Да, пожалуй.
– Садитесь на диван.
Ник и Гера уселись на пластиковый надувной диванчик, стоявший у стола – полную копию дивана времен Людовика Пятнадцатого. Иллюзионист – один за другим – выдернул из воздуха два новых стакана и поставил их на стол. Затем взялся за бутылку саке.
– То, что вы видели – мое последнее выступление, – сказал Спекторский, разливая напиток по стаканам. – Я уже получил уведомление от руководства цирка о расторжения договора со мной.
– Это глупо. Они лишатся публики.
– Видимо, для них это меньшее зло.
Ник покачал головой:
– Они не тронут вас.
– С чего вы взяли?
– Вы – троюродный брат президента Токугавы. И у вас есть лицензия на пси-деятельность.
– А у вас есть лицензия на убийство. Однако это не помогло вам избежать судебного разбирательства.
Лицо Ника стало холодным и жестким. Он хотел что-то сказать, но в этот момент чистильщик Гера Иванов взволнованно произнес:
– Господин Спекторский, ваше представление – это… это… это настоящее чудо!
Иллюзионист взглянул на парня снисходительным взглядом и сказал:
– Чудес не существует, юноша.
– Да, я понимаю. Я знаю, что все, что вы показывали – это всего лишь иллюзия, но…
– Это не иллюзия, – спокойно возразил Спекторский. – Не обман зрения и не жульничество.
На лице парня появилось сомнение.
– Не хотите же вы сказать, что люди в самом деле парили в воздухе, а потом молодели, превращались в животных, умирали и воскресали снова?
Спекторский пожал плечами:
– Это обычный ход явлений. Я всего лишь внес в него кое-какие коррективы, исходя из своих способностей.
Гера сдвинул брови.
– Но если все это было реально, значит, вы Бог?
Иллюзионист улыбнулся и перевел взгляд на Ника Бойцова.
– Забавный экземпляр. Где ты его достал?
– Отбил у спецназовцев, – ответил Ник. – Он псионик.
– То, что он псионик, я вижу сам. Хотя он и похож на перепуганного кролика, за которым по пятам мчатся гончие псы. Что случилось?
– Он совершил глупость. И теперь ему грозит насильственная регрессия.
Ник несколько секунд молчал, пристально глядя на Спекторского, затем сказал:
– Ты мой должник, Илья.
– Я об этом помню, – тихо отозвался иллюзионист. – Чего ты от меня хочешь, Ник?
– Спрячь парня. На время. Так, чтобы его никто не смог найти.
Спекторский повернул голову и внимательно посмотрел на Геру, словно прикидывал в уме его шансы на выживание.
– Я могу кое-что сделать, Ник, – сказал он затем. – Но твоему другу это не понравится.
– Речь идет о его жизни. Ты волен сделать все, что хочешь, он не будет спорить.
Иллюзионист посмотрел Гере Иванову в глаза.
– Я могу сделать так, что вас никто не найдет, – сказал он. – Но это будет немного больно.
– Что вы со мной сделаете? – поинтересовался Гера.
Спекторский усмехнулся тонкими губами:
– Разложу вас на молекулы.
– В каком смысле? – не понял Гера.
– В прямом.
Иллюзионист взял с тумбочки статуэтку, подбросил ее вверх и легонько на нее дунул. Статуэтка с легким хлопком взорвалась на миллион пылинок и исчезла.
Спекторский опустил руку и посмотрел на Геру.
– Это будет выглядеть примерно так, – сказал он.
– Я исчезну, как эта статуэтка? – уточнил парень, во все глаза глядя на Спекторского. – Меня больше не будет?
Иллюзионист покачал головой:
– Не совсем так. Молекулы, из которых ты состоишь, останутся в этой комнате. Станут частью антуража – горшком с цветами, узором на обоях…
– Я не статуэтка, я живой человек. Если вы проделаете этот фокус с моим телом, мой разум исчезнет. Я умру.
Спекторский посмотрел на парня насмешливым взглядом и вдруг спросил:
– Куда девается телепередача после того, как ты выключаешь телевизор? Она исчезает?
Гера покачал головой:
– Нет. Телепередача – это волны, которыми пронизано пространство, а телевизор – всего лишь приемник этих волн.
– А куда девается твое отражение, когда зеркало раскалывается на мельчайшие осколки?
– Никуда. Отражение не принадлежит зеркалу.
– То же самое будет с твоим сознанием. Я сломаю «телевизор», а когда придет время – починю его. Но твое сознание не исчезнет.