— Волох, у нас помповики в арсенале есть? — спросил он.
— Были, — ответил тот, заряжая при этом новыми патронами уже отстрелянный автоматный магазин. — Пара «бригантов», как заказано.
— Заканчивай с рожком. И вообще, мужики, на сегодня тир закрывается. Сейчас еще кое-что проверим — и отдыхать. Кто там ближе, тащите сюда помпу.
Когда альбинос принес «бригант», Хижняк подкинул ружье в руках, картинно передернул затвор, изображая настоящего лихого ковбоя, и положил его на плечо стволом вверх.
— Небольшая вводная, мужики, — начал он. — Я не знаю, как там придется. Даже подозреваю, что, увидев нашу группу, особенно Крамера с автоматом и обязательно голым по пояс, Сашка Кондрат сам сдаст оружие. — Ответом был короткий смешок, и Виктор продолжил: — Только, сами понимаете, надежды на такой исход мало.
— Я бы уточнил — практически нет! — вклинился Лещ.
— Верно, — согласился Виктор. — Потому нам нужно, кроме прочего оружия, освоить вот такое, гладкоствольное помповое ружье марки «бригант», калибр — двенадцать на семьдесят. В условиях города, конечно же, удобнее воевать с автоматом и особенно с пистолетом. Хищники из каменных джунглей предпочитают ближний бой. — Ему понравилась образность собственного мышления, подобные пассажи приходили в голову нечасто. — Но, — он по-учительски поднял к небу указательный палец, — Новошахтерск — город не того масштаба, о котором мы привыкли говорить. Тем более что за городом, куда ни глянь, в основном степь, так, Пастух?
— Правильно. — Олег кивнул.
— Значит, мужчины, у нас может появиться проблема, которую не решат пистолет или револьвер, незаменимые в ближнем бою, а тем более автомат, который мы редко выставляем в режим одиночной стрельбы. Помповики, а в нашем случае «бриганты», очень удобны: у них хорошая прицельная дальность, можно не выстреливать в белый свет автоматный магазин, нажав на спуск и не отпуская палец, и в некоторых случаях с ним просто удобнее, чем с «калашом». Короче, раз мы собираемся открыть в Новошахтерске что-то типа охоты, освоить ружье, предназначенное для охоты, не помешает. Только, повторюсь, за несколько дней помповик не укротить. Отсюда вопрос — кому это оружие знакомо?
— С этого и начинал бы, — отозвался Воронов. — Нет чтобы спросить: люди, кого вооружить помпой?
— Много приходится объяснять, — сказал Хижняк. — Если б я знал каждого из вас лет по сто, тогда обошелся бы без многословия. Ничего, больше загружу вас сейчас, меньше болтать придется на месте. Волох, у нас были где-то тарелки? Обычные?
— Хавать будем? — оживился Лещ. — Давай, завхоз, волоки посуду.
— Тарелки брали, — ответил альбинос. — У меня в рюкзаке упаковано. Двадцать штук, маленькие, как сказано.
— Тащи, — распорядился Хижняк, и, пока Волох прогулялся к лагерю и обратно, что заняло не меньше часа, остальные почистили оружие. Причем, как снова невольно заметил Виктор, у Пастуха получалось не слишком ловко — он исподтишка смотрел, как это делают товарищи, и повторял их движения.
Когда альбинос вернулся и поставил на землю перед Хижняком небольшую горку дешевых эмалированных тарелок в красный горошек, Виктор подхватил «бригант», резко передернув затвор, загнал патрон в ствол, отошел на несколько шагов, скомандовал остальным:
— Ну-ка, разошлись. — И когда мужчины встали за ним полукругом, кивнул Волоху на посуду: — Давай!
Здесь уже специальных объяснений не требовалось. Волох нагнулся, подхватил первую тарелку и, плавно замахнувшись, подбросил ее вперед и вверх, закрутив в броске. Превратившись в круглую белую мишень, тарелка взмыла над головами и, достигнув верхней точки, стала падать вниз.
Именно на этом этапе выстрел Хижняка прервал падение — пуля расколола тарелку точно по центру, разбрызгав ее на мелкие осколки.
— Давай! — повторил Хижняк, тут же перезарядив ружье.
Еще одна тарелка взлетела в воздух — теперь пуля сбила ее на взлете.
Щелчок затвора.
— Давай!
Третью тарелку Хижняк расколол у самой земли, все время в падении держа белую плоскую мишень на цевье.
— Пастух, бери еще одну! Давай!
Олег и альбинос теперь подбросили тарелки почти одновременно, причем не сговариваясь, швырнули их в разные стороны. Между выстрелом, щелчком затвора и новым выстрелом, казалось, не прошло и доли секунды — все это Хижняк проделал в одном непрерывном движении. Обе тарелки разлетелись, находясь еще в воздухе.
— Ну? — Виктор азартно взглянул на Воронова. — Готов?
Изо всех сил изображая равнодушие, Володя хлопнул в ладоши. Поняв его правильно, Хижняк бросил ему ружье, тот ловко поймал, зачем-то погладил приклад, вскинул, проверяя прицел, поводил над головой, выискивая некую невидимую точку в небе, а потом передернул затвор.
— Помоги парням, — попросил он Хижняка.
— В смысле? — Виктор не играл — он действительно не понял, что от него требуется.
— Кидайте втроем, сразу, по сигналу, — пояснил Воронов.
— Ништяк! — Предвкушая зрелище, Лещ даже присвистнул. — Тут, Ворон, или ответишь, или сдуешься!
— Или тебя сдую, — беззлобно парировал Володя и призывно взглянул на Хижняка. — Ну, кому стоим?
Переглянувшись, Виктор, альбинос и Пастух взяли по новой тарелке.
— Готовы? — Воронов держал ружье на вытянутых вниз руках. — ДАВАЙ!
Три круглые плоские мишени взлетели над головами. Бросок вышел недружным и несинхронным, тарелки разлетелись хаотично.
Одновременно с бросками Воронов вскинул «бригант». Ствол был нацелен в тарелку, брошенную с левого края.
Она же разлетелась первой, вторую пуля сбила в падении, третью догнала сантиметрах в двадцати от земли, не больше. Лещ не сдержал восторженного крика:
— О как! Урыли тебя, командир? Отвечать будешь, а? Виктор выдержал небольшую паузу, дав всем насладиться победой: Воронову — своей, остальным — чужой.
— Нормально, — проговорил наконец. — Примерно это и хотел увидеть. Потом расскажешь, Вова, где и как ты этому научился.
— Он платные уроки дает! — влез Лещ.
— Понял. Ты первый на очереди. Я за тобой. — Виктор полушутя поднял руки вверх. — Все молодцы, продолжим завтра. А пока заканчивайте с оружием и гильзы соберите.
Тестировать подобным образом Пастуха он решил позже. Для этого нужен удобный случай, как сейчас с Вороновым, чтобы процесс проверки не выглядел слишком уж нарочитым.
6
— Когда?
— Завтра утром.
— Я знаю, что завтра утром вы уезжаете. Я спрашиваю, когда ты вернешься обратно.
Виктор велел свернуть лагерь в горах еще днем, и этот вечер группа должна была провести в Бахчисарае. Он понимал: Марина хочет, чтобы он остался сегодня с ней. В ее глазах читалось ожидание чего-то страшного, нехорошего, какой-то неудачи, причем не только глаза, а все естество любимой женщины жило предчувствием непоправимого — так было всегда, когда Хижняк куда-то собирался. Он много раз объяснял: с тем, кого любят и ждут, ничего страшного не случится, такая примета была на всех без исключения войнах.
— Я вот слышал, что Ярославна в Путивле плакала по князю Игорю и тот вернулся живой, — ободрил Виктор. — Так что давай, плачь по мне, и меня не возьмет даже серебряная пуля.
Марина глянула на него как-то странно.
— Ты сам-то понял, что сказал?
— А что такого я сказал?
— В школе, учащийся Хижняк, вы плохо изучали литературу.
— Да, тетя учитель, я в школе плохо изучал литературу. Мы с пацанами сбегали с нее в кино, когда показывали что-то с Бельмондо, про ковбоев с индейцами или «Пираты XX века».
— Оно и видно. Смешного здесь ничего нет, Витя. А я, между прочим, как раз по литературе успевала. И даже писала сочинение по образу той самой плачущей Ярославны.
Она отстранилась от Хижняка, прикрыла глаза и стала декламировать:
Полечу кукушкой по Дунаю,
Омочу шелковый рукав в Каяле-реке,
Утру князю кровавые его раны на могучем теле.
— Чего это тебя на лирику потянуло? — удивился Хижняк. Марина открыла глаза. В них по-прежнему оставалась тревога.
— Это из поэмы, которую ты, Витя, сейчас вспомнил всуе, но которую очень плохо читал в школе. Ярославна плакала по Игорю, который вернулся к ней из похода…
— Видишь! Плакала — и вернулся!
— А ты не перебивай, слушай до конца. Тот поход, по летописи, начался для князя неудачно. В бою с врагом он потерял все свое войско, хотя воины были сильны, умелы, хорошо подготовлены. Сам князь, израненный и беспомощный, попал в плен к врагу, из которого только чудом ему удалось бежать. Ибо Бог не оставляет праведников своих в руках грешников.
Перевести прощальный разговор в шутку явно не удавалось.
— Я ляпнул без задней мысли, — проговорил Хижняк, снова пытаясь обнять Марину. — А ты ухватилась за слова и начинаешь искать в них скрытый смысл. Стихи вспомнила, летопись какую-то…
— Витя, слова зря не вырываются. — Она говорила очень серьезно, лицо при этом даже посерело, утратив естественный бледно-розовый цвет. — За последний год я стала очень суеверной…
— Это я виноват. Таскал тебя к разным бабкам-ведуньям. Они в Крыму, чтоб ты знала, самые вредные!
— Виктор… — Теперь в голосе Марины зазвучали незнакомые ему раньше нотки. — Ты вольно или невольно только что назвал меня плачущей Ярославной. Княгиня оплакивала мужа, потерпевшего поражение, потерявшего войско и попавшего в плен.
— Понятно, — вздохнул Хижняк. — Вот причина, почему ты всех уже похоронила. Получается, я сам себе сейчас что-то накаркал? Спасибо тебе большое, успокоила! Раз у нас тут вечер поэзии, я тебе на твою пророческую поэму тоже отвечу стихом, больше подходящим моменту!
— Ты знаешь стихи?
— Я же говорю — подходящий к моменту! Виктор набрал в грудь воздуха и на выдохе проговорил:
Жди меня — и я вернусь
Всем смертям назло!
Марина склонила голову набок, ожидая продолжения. Хижняк молчал.