Когда две недели спустя Ивонн стояла на сцене конференц-зала в графитово-сером костюме и красной блузке, кончики воротника которой лежали на пиджаке, как два опавших осенних листочка на скалах, все мероприятие и в самом деле прошло отлично. Ее голос звучал уверенно, ее выступления между отдельными пунктами программы были весьма серьезными, но при этом не лишенными юмора.
«Семинар под знаком Времени» – так гласило название мероприятия, и, когда Ивонн раскинула над докладчиками свою невидимую, но при этом крепкую сеть, ей удалось объединить всех их в рамках одной темы и так сплотить, что позднее они еще долго с недоумением взирали как на себя, так и на остальных.
Слушатели также находились под большим впечатлением, и каждый считал, что теперь у него перед глазами есть пример и что он получил четкое разъяснение своей сумбурной жизни. Все покинули семинар в приподнятом настроении, оттого что внезапно ощутили в себе огромные интеллектуальные способности, со смутным, едва ли не религиозным предчувствием того, что напали на след чего-то очень значимого в своей жизни.
Но Ивонн знала, что уже на улице это осознание улетучится, полученные примеры забудутся, и, когда на следующий день кто – то из слушателей захочет рассказать обо всем своим коллегам, сможет припомнить только отдельные, весьма расплывчатые детали. Но ощущение новизны все же будет еще живо, и «Твое время» получит кучу бесплатной рекламы, поскольку все в один голос скажут, что они посетили фантастический семинар, который изменил их изнутри.
Никто из них понятия не имел о том, что это была целиком заслуга Ивонн. И лишь она одна знала об этом.
Чтобы оказывать подобное влияние на группы людей, нужно иметь большой талант. И может быть, даже очень большой, думала Ивонн, стоя в кругу оживленно беседовавших участников семинара, которые собрались в одном из помещений отеля, чтобы за стаканом вина и бутербродом отметить конец дня. Мимо нее проскользнула Лотта, а рядом с ней один очень старательный мужчина с ухоженной бородой. Она любезно кивнула, искоса бросив на Ивонн взгляд, и растянула уголки губ в довольной улыбке, украдкой подняв вверх большой палец. Ивонн с благодарностью кивнула ей в ответ. Как бы то ни было, у нее все получилось, она прекрасно знала свое дело.
Десять минут спустя Ивонн вышла из женского туалета и направилась прямиком через ресторан гостиницы в комнату, где проходила неформальная встреча другой группы. Освещение в зале было приглушенным и почти интимным, но, подойдя ближе, она сразу же узнала его.
Сунув одну руку в карман брюк, а в другой держа стакан с виски, Бернхард Экберг разговаривал с двумя женщинами. Он держался естественно и явно был в приподнятом настроении. Бернхард умело жестикулировал стаканом, не выплескивая содержимого, а его собеседницы хохотали над его репликами.
Внезапно он повернул голову в сторону Ивонн и замер на месте. Он ее увидел!
Да, но тот взгляд, которым он посмотрел на Ивонн, был всего лишь удивленным взглядом слегка подвыпившего мужчины, заметившего хорошенькую женщину. Но в его глазах не было и намека на то, что он узнал ее.
Ивонн, не глядя на Бернхарда, словно его и не было, проскользнула мимо.
Она подошла к залу, где заседала ее компания, но затем, передумав, медленно вернулась в ресторан. Укрывшись за барной стойкой и сновавшими людьми, она стала издалека наблюдать за Бернхардом.
Никогда еще она не видела его в роли, которая так отличалась от той, что была ей знакома. Вероятно, не столь разительно, как сама Ивонн от Норы, и тем не менее.
Она подумала о том, что, так же как и у нее, у Бернхарда было такое место, где он чувствовал себя уверенно, где его уважали и ценили. В своей профессиональной деятельности он, очевидно, не был трагическим неудачником. В его компании речь шла о банкирах – Ивонн поняла это из подслушанных ею обрывков фраз. Бернхард и его коллеги собрались вместе по случаю какого – то праздника.
И как раз в тот момент, когда Ивонн подумала об этом, одна из женщин, которая разговаривала с ним, повернулась к только что подошедшему другому мужчине. Бернхард обратился было к другой собеседнице, но та уже с кем-то болтала. И, прерванный на полуслове, Бернхард, по-детски приоткрыв рот и с выражением растерянности, так хорошо знакомым Ивонн, остался стоять в одиночестве.
После того как в последние десять минут он уверенно выдавал себя за опытного светского льва, ему следовало бы вновь заговорить с кем-нибудь – по-видимому, он был лично знаком со многими из присутствовавших в ресторане, – либо отделиться от толпы и допить виски, который он до этого только пригубил. Но вместо этого Бернхард, выглядевший растерянным и едва ли не испуганным, так и остался стоять с выражением полной беспомощности в своих широко раскрытых карих глазах. Прямо как ребенок, оказавшийся один посреди огромной толпы.
Ивонн стоило немалых усилий удержать себя от того, чтобы не подойти к нему и не сжать его руку.
Она стремительно покинула ресторан и снова присоединилась к своей компании.
Часть третьяПо ту сторону предместья
Глава 22
В предместье пришла весна. Зацвели фруктовые деревья и форзиции. На клумбах увядали последние нарциссы, и тюльпаны раскрыли свои запыленные бутоны.
Бернхард Экберг сидел за обеденным столом и пытался работать. Окно в сад было открыто, а в прихожей жужжала пылесосом его домработница Нора Брик.
Она вернулась к нему! После трех долгих месяцев отсутствия эта удивительная, добросердечная и загадочная женщина, телефона которой не было в телефонной книге и имени которой не знали даже в справочном бюро, наконец-то снова здесь. А что ему оставалось делать, кроме как ждать и надеяться? Когда по прошествии некоторого времени она так и не появилась у него дома, он подумал, что она мертва. Насколько серьезной была ее болезнь? По телефону она сообщила, что температура у нее поднималась до сорока градусов. Бернхард не находил себе места от одной только мысли, что она, тяжелобольная, лежит в полном одиночестве в своей маленькой квартирке, где-то в пригороде, а может, и вовсе умерла, и никому нет до нее дела.
Его аккуратная, добросовестная Нора, всегда четко приходившая по понедельникам и четвергам, не исчезнет вот так, запросто, без серьезного на то основания.
Бернхард чувствовал, что именно она придавала ему новые силы ходить на работу, и он снова продолжал что-то делать, пусть даже это была только видимость. Уже давно, возможно даже на протяжении всей жизни, его душа была пуста. И только с появлением Норы он ощутил в себе прилив целебной благой силы. А когда Бернхард оказался лишенным этой силы, он снова сник, и с каждым днем ему становилось все хуже и хуже. В конце концов он перестал ходить на работу и только лежал на диване перед телевизором.
Поначалу он смотрел телевизор и пил. А потом больше не мог ни смотреть в этот злосчастный экран, ни есть, и в итоге даже пить. Завернувшись в свой шерстяной плед, грязный и неухоженный Бернхард изо дня в день только и делал, что лежал на диване в комнате с задернутыми шторами и выл, как дикий зверь: «Нора! Нора!» И должно быть, она его услышала, поскольку в один прекрасный день вновь неожиданно появилась в его доме. Она раздвинула шторы, и проникшие в комнату солнечные лучи заблестели в ее волосах, выглядевших теперь совсем иначе, как-то еще сочнее, отчего ее голова сияла теплым светом. Да, уж не ореол ли святости окружает ее красно-коричневую шевелюру? А может, это ее глаза были тем самым солнцем, от которого он уже успел отвыкнуть за столь длительное время, что сидел за задернутыми шторами? Ослепленный, он прошептал, прикрывая глаза рукой:
– Это ты – мой ангел-спаситель?
Женщина рассмеялась, а потом раскрыла окно и сказала, что ему нужно немедленно отправляться в душ.
Когда Бернхард вышел из душа, Нора уже без пальто сидела на диване и ждала его. На ней было летнее платье в мелкий белый цветочек на голубом фоне. Бернхард убрал плед, сел рядом с нею и, переполняемый чувством покорной благодарности, взял в руки ее ладони. Она высвободила руку, но только для того, чтобы прикоснуться к его щеке. Бернхард вдохнул ее аромат, отдававший дешевым, но очень приятным мылом, и в следующую секунду сила ее тепла передалась и ему в своей самой сильной и концентрированной форме. Метнувшись к Норе, он прижался к ней так, словно был поглощен очень мощным энергетическим полем.
«И почему я все-таки вернулась к нему?» – спрашивала себя Ивонн, вынимая вилку пылесоса из розетки и легким нажатием ноги вынуждая кабель со стремительным грохотом скрыться в потайном отсеке в задней части корпуса прибора.
В памяти ее навсегда отпечатался образ Бернхарда с вытаращенными от испуга глазами посреди сновавшей в ресторане толпы.
Вернувшись домой после семинара, Ивонн поругалась с Йоргеном. Она поинтересовалась у мужа, где тот провел новогоднюю ночь, и потребовала объяснений за все его измены на протяжении их супружеской жизни. Она впервые, после многолетнего недовольного брюзжания, закрывания глаз и простого замалчивания этих фактов, которые так болезненно переживала, напрямую резко упрекнула его.
Словно охваченная неистовой яростью, женщина, на совести которой также имелось одно любовное увлечение, ощутила преследовавшее ее на протяжении длительного времени страстное желание отмыться от этой грязи.
В ответ последовали только отговорки. Никаких объяснений, никакой защиты, никаких упреков в ее адрес. Йорген смотрел на жену с равнодушием и пренебрежением, сказав, что ему очень ее жаль, но что он больше не может ни видеть, ни слышать ее. Потом он ушел из дома, а через два дня снова вернулся как ни в чем не бывало. Иногда он ночевал дома, лежа на их двуспальной кровати, а иногда пропадал неизвестно где. Скорее всего, у какой-нибудь женщины. Но он больше не желал говорить об этом.
Ивонн с головой ушла в работу в своем агентстве. Она заводила новые знакомства, продвигала новые проекты, занималась проблемами, которые ранее перекладывала на плечи других, даже не вникая в них толком. Она фонтанировала новыми идеями, вносила свои поправки, превратившись, как однажды ей показалось, в настоящую головную боль для своих сослуживцев, которые конечно же и без нее прекрасно справлялись. А иногда она ловила себя на мысли, что очень скучает по такой незамысловатой и обыденной домашней работе в доме номер 9 по улице Орхидей.