Все же нам был необходим и любой голос обитателей внешних миров. Аграрная партия Ганимеда победила в пяти из шести избирательных округов. Эта партия является составной частью нашей коалиции, хотя какой-либо серьезной роли в ней не играет. Положение на Венере было более сложным, так как венерианцы разбились на множество группировок, раздираемых просто непостижимыми на земной взгляд религиозными противоречиями. Тем не менее у нас были основания рассчитывать, что голосование на Венере окончится в нашу пользу. К тому же все голоса землян, живущих на Венере, будут отданы за нас. Имперская установка на то, что местные жители могут выдвигать в Ассамблею только землян, была одной из множества несправедливостей, против которых выступал Бонфорт. Это тоже должно было обеспечить нам успех. С другой стороны, не известно еще, скольких голосов это будет стоить мне на Земле.
Поскольку гнезда посылали в Ассамблею только своих наблюдателей, единственными голосами, о которых мы беспокоились на Марсе, были голоса землян. У нас была их благосклонность, а мы покровительствовали им. Но, честно говоря, ни на что особенное мы здесь не рассчитывали.
Дэк склонился над большой таблицей рядом с Роджем. Родж на листе бумаги что-то напряженно считал по одному ему понятным формулам. В данное время более дюжины гигантских электронных мозгов по всей Солнечной системе было занято теми же подсчетами, но Родж предпочитал свои собственные выкладки. Однажды он сказал мне, что может просто пройтись по избирательному округу, «обнюхивая» окружающих, а затем определить количество голосов, отданных за наших кандидатов, с точностью до двух процентов. И я думаю, что это сущая правда.
Док Кэпек сидел позади всех, сложив руки на животе и расслабившись, как червяк. Пенни сновала взад-вперед по комнате, что-то нервно сжав в руках, и время от времени приносила нам напитки. На меня и мистера Бонфорта она старалась не смотреть.
До сих пор мне ни разу не приходилось бывать на вечере, посвященном выборам; эти вечера не похожи ни на какие другие. Оказывается, они пронизаны теплым, странным чувством удовлетворения от усталости. Все, что можно сделать, уже сделано, и теперь даже результат голосования не имеет особого значения; с вами ваши друзья и товарищи, вами не владеет никакое беспокойство, царит всеобщая приподнятость; как будто уже готовый пирог посыпают сахарной пудрой.
Не знаю, проводил ли я когда-нибудь время столь же приятно, как в этот вечер.
Родж поднял голову, взглянул сначала на меня, затем на мистера Бонфорта.
— Контингент колеблется. Американцы пробуют воду ногой, прежде чем встать на нашу сторону. Их волнует только один вопрос: «Глубоко или нет».
— Родж, можете ли вы сделать прогноз?
— Пока нет. О, мы, конечно же, имеем достаточно мест в Великой Ассамблее, но их количество может колебаться на дюжину в ту или в другую сторону. — Он поднялся. — Пойду-ка я прошвырнусь к ребятам.
Вообще-то следовало пойти мне, поскольку я был «мистером Бонфортом». В ночь выборов глава партии непременно должен появиться в ее штаб-квартире. Но я там до сих пор ни разу не был, поскольку это было как раз то место, где мою игру могли раскусить. Во время кампании предлогом этому служила моя болезнь. Сегодня просто не стоило рисковать, поэтому вместо меня и пошел Родж, чтобы пожимать руки, улыбаться налево и направо и разрешать девочкам, на хрупкие плечи которых легла вся тяжесть бумажной работы во время кампании, вешаться себе на шею и всхлипывать от умиления. — Вернусь примерно через час.
Даже эта наша вечеринка должна была состояться там, внизу, и приглашен на нее должен был быть весь наш персонал, особенно Джимми Вашингтон. В этом случае пришлось бы лишить мистера Бонфорта возможности участвовать в ней. Но они, наверняка, тоже праздновали. Я встал.
— Я спущусь вместе с тобой, Родж, и поблагодарю Джимми и его гарем.
— Что? Может быть, лучше этого не делать?
— Но ведь я же должен это сделать, не так ли? И к тому же в этом нет ничего опасного или рискованного. — Я повернулся к мистеру Бонфорту. — Как вы считаете, сэр?
— Я бы обязательно сходил к ним.
Мы спустились на лифте, миновали вереницу пустынных помещений, и, наконец, пройдя кабинет Пенни, попали в самый настоящий бедлам. Стереоприемник, включенный по случаю торжества на полную мощность, валяющийся на полу мусор, все присутствующие пьют, курят или делают и то, и другое одновременно. Даже у Джимми Вашингтона в руке стакан, держа который он слушает сообщения о ходе голосования. Он не выпил из него ни глотка — он вообще не пил и не курил. Наверняка кто-то просто всучил ему стакан, а он принял его. Джимми всегда удачно умел вписаться в любую компанию.
Я в сопровождении Роджа обошел присутствующих и добрался до Джимми. Тепло поблагодарил его с сердечностью в голосе и извинился за то, что чувствую себя совершенно разбитым.
— Я собираюсь прилечь и дать отдых старым костям, Джимми. Извинитесь от моего имени, ладно?
— Хорошо, сэр. Вам действительно следует подумать немного о себе, господин министр.
Я вернулся наверх, а Родж отправился дальше поздравлять остальных.
Когда я вошел в гостиную, Пенни прижала палец к губам, делая мне знаки не шуметь. Бонфорт, кажется, заснул, и поэтому стерео намного приглушили. Дэк по-прежнему дежурил у приемника, нанося на лист бумаги все новые и новые цифры, пока не вернулся Родж. Кэпек сидел совершенно неподвижно. Он только кивнул мне и приветственным жестом поднял свой стакан.
Пенни налила мне порцию скотча с водой, и я, взяв стакан в руку, вышел на округлый балкон, Ночь наступила уже и по часам, и на самом деле, и в небе нависла почти полная Земля, окруженная россыпями звезд, похожих на бриллианты в витрине Тиффани. Я увидел Северную Америку и попытался на глаз определить месторасположение дыры, которую покинул несколько недель назад, чтобы немного успокоиться.
Через некоторое время я вернулся в комнату. Ночь на Луне — слишком впечатляющее зрелище. Родж вернулся незадолго до меня и, не говоря ни слова, снова сел за свои вычисления. Я заметил, что Бонфорт проснулся.
Наступил критический момент, и все притихли, чтобы дать возможность Роджу и Дэку продолжить работу. Мы довольно долго сидели в полном молчании, пока, наконец, Родж не отодвинулся от стола.
— Вот и все, шеф, — сказал он, не оборачиваясь. — Мы своего добились. Большинство, примерно на семь мест, скорее всего, на девятнадцать, а возможно, и на тридцать.
После некоторого молчания Бонфорт тихо спросил:
— Ты уверен?
— Абсолютно. Пенни, переключи на другой канал и посмотрим, что там происходит.
Я подошел к Бонфорту и сел рядом с ним. Говорить я не мог. Он дотронулся до меня и похлопал по руке чисто отеческим жестом, а затем мы снова уставились на экран. Уже следующий канал сообщил:
— …сомнений в этом нет. Восемь электронных мозгов сказали «да». Кориак сказал «возможно». Партия экспансионистов одержала решительную… — Пенни переключила на другой канал.
— …остается на своем посту еще пять лет. Мистер Квирога отказывается дать какие-либо комментарии, но его генеральный представитель в Нью-Чикаго заявил, что нынешнюю ситуацию нельзя недоо…
Родж встал и направился к фону. Пенни полностью выключила звук. Диктор продолжал шевелить губами — он повторил то же, что мы уже слышали, только другими словами.
Родж вернулся, и Пенни снова включила звук. Диктор еще некоторое время говорил, затем замолчал, и кто-то передал ему листок бумаги. Он прочитал ее, и на лице у него засияла широкая улыбка.
— Друзья и сограждане, сейчас вы увидите выступление Верховного Министра!
И на экране появилась запись моей очередной речи.
Я сидел, упиваясь ею; во мне смешались самые разнообразные чувства, но все они были приятными, болезненно приятными. Я немало потрудился над этой речью и осознавал это. Я выглядел усталым, распаренным и уверенно торжествующим. В общем, все было, как надо.
Я как раз дошел до места: «Так давайте же все вместе двинемся вперед, неся с собой свободу для всех…», как вдруг услышал возле себя какой-то шорох.
— Мистер Бонфорт! — позвал я. — Док! Док! Сюда, скорее!
Мистер Бонфорт пытался дотянуться до меня правой рукой и тщетно старался сказать что-то важное. Его многострадальный рот, в конце концов, изменил ему окончательно, и даже могучая воля не смогла заставить слабеющее тело подчиниться.
Я клонился над ним, схватил его, пытаясь поддержать, но он угасал слишком быстро. Дыхание его стало слабеть и быстро прекратилось.
Дэк и Кэпек спустили тело на лифте вниз; я ничем не мог им помочь. Родж подошел ко мне и похлопал по плечу, успокаивая, потом тоже ушел. Пенни спустилась вниз вслед за остальными. Оставшись один, я снова вышел на балкон. Мне просто необходим был «глоток свежего воздуха», пусть даже это тот самый, нагнетаемый машинами воздух, что и в комнате. Но на балконе он казался свежее.
Они убили его. Его враги убили его так же верно, как если бы всадили ему нож между лопатками. Несмотря на все наши усилия, на весь риск, в конце концов, они все-таки прикончили его. «Самое подлое из убийств!»
Я почувствовал, как что-то во мне умерло. Я оцепенел от горя. Я видел, как «я» умираю. Перед глазами у меня снова стояла сцена отцовской смерти. Теперь я понимал, почему так редко удается спасти одного из сиамских близнецов. Я был опустошен.
Не знаю, сколько простоял я так в полном оцепенении. Потом сзади раздался голос Роджа:
— Шеф?
Я обернулся.
— Родж, — поспешно сказал я. — Не называйте меня больше так. Прошу вас!
— Шеф, — настойчиво повторил он. — Ведь вы знаете, что вам предстоит сделать? Не так ли?
Я почувствовал дурноту, лицо Роджа расплылось перед моими глазами, Я не понимал, о чем он там болтает.
— Что вы имеете в виду?
— Шеф… один человек умирает, но представление продолжается. Вы не можете все бросить и уйти.
У меня страшно болела голова, и перед глазами все расплывалось. Казалось, что он то наплывает на меня, то удаляется, а голос его звучал…